- Переводы

Бездомный Говинда Кай об аштанге, ставшей ему домом. Перевод подкаста.

— Сегодняшний гость подкаста «Keen on Yoga» – Говинда Кай. Добро пожаловать!
— Спасибо. 

— Очень короткое представление, но я совсем ничего не знаю о тебе: когда ты начал заниматься аштангой? Когда получил авторизацию? Можешь сделать какое-то небольшое интро?

— Конечно. Мне посчастливилось жить в Северной Калифорнии в начале 60-ых, поэтому мне повезло находиться под влиянием всех новых направлений духовного и физического развития, которые появлялись в то время. Мой отец был очень опытным мастером боевых искусств. Его основным занятием было преподавание математики, но после уроков он преподавал боевые искусства, в частности, айкидо. Он был очень прогрессивно мыслящим и открытым всему новому человеком, так что он был открыт многим направлениям, которые появились в 60-е, поэтому он познакомил меня с большим количеством книг на эту тему, например, с работами Алана Уордса. Мне кажется, мне даже посчастливилось прочесть что-то из Рамдаса (индуистский святой и поэт – прим. Ashtanga-samgha) и  Саччидананда (индуистский свами – прим. Ashtanga-samgha). Всё это очень сильно повлияло на меня. Я вырос в пригороде Сан-Франциско в относительно консервативном сообществе. Я рос диким духом. Я помню, что в выпускных классах я думал, что жду не дождусь уйти оттуда. Я нашёл никому неизвестный маленький летний лагерь в Северной Калифорнии, это место далеко на севере, где очень много прекрасных диких уголков. Этот лагерь основали несколько бывших хиппи. Очень многое из моего мировоззрения я вынес оттуда. Например, органическое садоводство, созерцание звёздного неба, горные походы, веганство – со всем этим я познакомился, когда мне было восемнадцать. И этот опыт действительно изменил мою жизнь,  познакомил меня с идеей комьюнити и с подходом к дикой жизни как к исцеляющему опыту. Я вернулся очень тронутым всем этим. И я начал вливаться в альтернативные культуры. Мне было восемнадцать, это был 1977 год. 

— Я вынужден тебя перебить. Я не знал, сколько тебе лет! Ты выглядишь так молодо! А тебе чуть больше пятидесяти, да?

— В этом году мне исполнится шестьдесят три. 

— Ты обманываешь! Ты просто обманываешь меня! Боже мой! Я не знаю что это – гены или йога. 

— Я думаю, что это и то, и другое. Мои предки жили в Японии, в месте, которое называется Кумамото, это южный регион Японии, один из самых больших южных островов Японии. Он известен очень сильной вулканической активностью. Мои предки жили недалеко от вулкана, который называется Асо, он является одним из самых больших и активных вулканов в мире. Когда ты смотришь на почву этих мест, ты видишь, насколько она полна минералами, повсюду эти растения времён парка Юрского периода. И люди там очень крепкие. У меня был двоюродный дедушка, ему было восемьдесят и он был высококлассным мастером дзюдо и продавал старые машины. У него была невероятная энергия. Когда я смотрел на него, я понимал, что во мне течёт эта кровь с крепкой физической силой и интенсивностью, я бы ещё сказал. 

— Хорошо, давай вернёмся к датам. На чём мы остановились?

— Я познакомился с йогой в 1977. И вместе со всей той информацией, которую я получил из книг, и со всеми теми обстоятельствами, которые повлияли на меня, а на меня ещё очень сильно повлияла музыка 60-х – в общем все эти процессы, которые проходили в 60-х. А ещё я учился в университете в городе Санта-Круз, который был сосредоточием людей, находящихся под влиянием 60-х. Это были также времена, когда я познакомился с очень сильными учителями, которые повлияли на меня. Например, меня познакомили с молодым человеком, которого тогда звали Согьял Ринпоче. В то время он окончил своё обучение в Оксфорде и приехал в Америку, тибетский монах-бунтарь. Мне и ещё нескольким студентам повезло провести с ним какое-то время и обучаться у него напрямую махаяне, тантрическим учениям.


Я гонял на красной итальянской спортивной «Альфа-Ромео», я носил итальянские костюмы. В тот момент я тратил две-три тысячи долларов в месяц на итальянскую одежду. Я втянулся в культуру курения сигар и распития виски. И в то же время я продолжал практиковать йогу. 


— То есть он был просто в университете?

— Да, так получилось, что он был там. 

— Невероятно!

— Да. Тогда он не был, конечно, так популярен. Но его энергетика была мощной и дикой. Это имело на меня огромное влияние. Но. Ещё до этого, ещё когда я жил в этом летнем лагере, меня познакомили с человеком, которого звали Свами Мукананада. До этого я посещал занятия по писателю Карлосу Кастанеде, их проводил очень необычный, уникальный человек из Южной Америки. Он неожиданно отвёз нас в городской йога-ашрам на берегу залива, чтобы мы могли получить шактипат от Свами Мукананды. Знакомясь с йогой, знакомясь со всей этой литературой духовной направленности, особенно с работами Рам Дасса, Алана Уотса, близкий контакт с Согьялом Ринпоче, получение шактипата от Свами Мукананады…И я начал регулярно посещать йога-ашрам, чтобы петь мантры. У них существовала очень сильная традиция чантинга и медитаций. Мой отец также познакомил меня с работами Шуерью Сузуки, он действительно был пионером практики дзен здесь, в Калифорнии. Это очень сильно повлияло на меня, и в 18 я начал практиковать дзен-медитацию. Всё это имело очень глубокий эффект. В то время я ещё не был знаком с аштангой. Я занимался йогой Айенгара. Это было моей практикой, когда мне было 20. Благодаря моему знакомству с Согьялом Ринпоче я выразил желание вести жизнь монаха. Я захотел стать тибетским буддийским монахом. Он очень настойчиво убеждал меня, что это не моя цель в жизни, что я должен быть больше интегрирован в мир. «Ты не должен становиться монахом, — сказал он. – Из-за твоей внутренней природы этот путь будет для тебя намного более простым. Так я вернулся в обычную жизнь и после окончания университета стал оценщиком недвижимости. Я принял материалистический образ жизни. Это был бум недвижимости 80-х. Тогда очень легко было заработать деньги. Я гонял на красной итальянской спортивной «Альфа-Ромео», я носил итальянские костюмы. В тот момент я тратил две-три тысячи долларов в месяц на итальянскую одежду. Я втянулся в культуру курения сигар и распития виски. И в то же время я продолжал практиковать йогу. 

— Тебе было за 30?

— За 20. И ещё я втянулся в движение по самосовершенствованию и ЗОЖу, которое было популярно в 80-е. Оно было связано с работами Вернера Эрхарда, и ещё был такой Фернандо Флорес. Это была такая самопомощь своему здоровью. В то время я не осознавал этого, но они использовали большое количество духовной философии. Они организовывали семинары, чтобы помочь людям с саморефлексией. Это тоже имело большое влияние на меня, когда мне было двадцать. Когда мне было около 30, я познакомился с аштангой. Я узнал об аштанге так, как, наверное, многие узнают о ней, – я начал встречаться с девушкой, которая практиковала. 

— Точно!  (смеётся)

— В то время, когда я втянулся в практику аштанги, я занимался в студии, и там планировался недельный семинар Тима Миллера. Я пошёл на этот семинар. Там были led первой серии дважды в день: утром и вечером, в течение недели. 

— Вы практиковали дважды в день?

— Вообще-то предполагалось, что ты будешь практиковать один раз в день, но из-за того, что я горячая, легко вовлекающая личность, я подумал: «Один раз — хорошо, два раза – тоже хорошо». Так что от практики пару раз в неделю йоги Айенгара я перешёл к практике led первой серии дважды в день в течение недели. 

— И как тебе было? Это было естественно для тебя?

— Нет, это не было естественно, я помню, что я тогда жил в мире боли. Ещё, кстати, в тот момент я подумал, что неплохо было бы попоститься, так что я ничего не ел, только пил и практиковал аштангу дважды в день. Я принимал очень горячую ванну с солью перед и после практики. Это было моим ритуалом, помимо поста. (смеётся). В конце концов, к концу недели всё стало настолько экстремально, что я встал из ванны и у меня начало темнеть в глазах, я выпал из ванны и ударился головой об пол. Вот таким вот было моё начало практики аштанги. (смеётся).  

— И что, ты справился с этим? Что было дальше?

— Как только я начал заниматься аштангой, я сразу почувствовал себя дома. Этот уровень интенсивности, уровень сфокусированности. До того момента я был таким человеком, который не может усидеть на месте, возможно, у меня был синдром дефицита внимания, я не мог удерживать внимание на чём-то одном, оно переключалось с одного действия на другое очень быстро. А аштанга стала для меня тем действием, которое захватило моё внимание, мою энергию, позволило мне стать сфокусированным, расслабленным. В любом случае аштанга, я понял это, спасла мне жизнь. Не только моё внимание было рассеянным, но и моё тело распадалось. У меня была такая проблема, когда мне было 18-20 – моё плечо начало внезапно выпадать. В то время я практиковал не только йогу Айенгара, но и боевые искусства. 

— Твой отец познакомил тебя с айкидо, да?

— Я не занимался с отцом, но я начал заниматься из-за него. Но во время практики айкидо у меня начинало выпадать плечо. Поэтому ещё одним достоинством аштанги стало то, что это более мягкая практика по сравнению с боевыми искусствами. Эта практика позволила мне избегать вывихов суставов. 

В 20 у меня случилось 15-16 вывихов на обеих сторонах моего тела, 16 вывихов плеча. И ещё в то время у меня ужасно болела спина. Один или два раза в год моя поясница приходила в негодность. Я оставался обездвиженным на три дня два-три раза в год из-за ужасной боли в спине. Аштанга также стала реальным спасением для моего ментального и духовного здоровья в то время. Я занялся аштангой  со всей свой энергией, мне повезло иметь доступ к прекрасным учителям. Тим Миллер регулярно приезжал к нам в город, другие учителя, Доминик Кориглиано. Ещё в Сан-Франциско жила пара, которая преподавала в своей квартире, их звали Никки и Эдди. Ещё в студии, в которой я занимался, был  учитель Джони Смит, который уделял мне много внимания. Это было здорово, потому что я приходил к Никки и Эдди и у них было всего несколько студентов. Два учителя, 1-3 студента и очень интенсивная помощь в каждой позе. 

— Тебе нравилось это?

— Да, мне это нравилось. Очень удачно сложилось ещё и то, что все мои преподаватели имели большой опыт практики в Индии. Они постоянно настойчиво убеждали меня: «Тебе нужно поехать в Майсор!». В 95-м я первый раз поехал в Майсор. Это, конечно же, было невероятным приключением в то время. Не так много людей туда ездили, не было каких-либо инструкций, как туда добраться. Я помню, что я долетел до Чаная и совершенно потерялся. Первый раз я летел Сингапурскими авиалиниями, у меня был стыковочный рейс в Сингапуре. Я сидел там и ждал своего рейса в Индию, и ко мне подошла женщина и сказала: «О, вы летите в Майсор?». Я подумал: «Как же она догадалась?». Но, конечно, у меня был коврик для йоги. Она-то и стала моим гидом в Майсор, не знаю, как бы я  добрался без неё, точно бы потерялся. Её имя Луиза Сиар, ещё одна постоянная студентка. Эта моя первая поездка в Майсор, в 95-м, была просто эпичным, эпичным опытом, меняющим жизнь. Это было время старой маленькой шалы. Ко мне подошёл гуруджи, сказал, чтобы я приходил на практику в 4.30. Этот год был знаменателен ещё и тем, что в этот год был восьмидесятилетний юбилей гуруджи, поэтому у меня была возможность поприсутствовать на празднике, это было лето. Для меня это было особенно примечательно, потому что все старшие преподаватели были там в то время в этой маленькой шале, где помещалось только двенадцать ковриков один к одному. С одной стороны практиковал Тим Миллер, с другой Ричард Фриман, в углу был Эдди Штерн. Вся эта звёздная команда. Будучи начинающим студентом практиковать рядом с такими продвинутыми практиками – это было, конечно, невероятно. И я, конечно, абсолютно не знал, чего ожидать. Я пришёл в 4.30, подождал снаружи. Жаль, что никто не записал звук, который стоял в шале в те ранние годы. Это был какой-то нереалистичный звук, мне он напоминал звуки раненных животных. Некоторые люди плакали, и были эти странные звуки, которые издаёт мокрое тело. Я подумал: «Что там происходит?». Гуруджи тогда было 80 лет, но он был полон энергии, как молодой парень. И меня очень забавляет, что современная йога, если брать широко, очень большое внимание уделяет боли и травмам. Если ты приходишь на класс современной йоги, там будут очень много говорить о том, как избежать травм. Если ты травмируешься, значит, что-то было неправильно. Сейчас большинство направлений йоги уделяют этому много внимания. И тут ты приезжаешь в Майсор, и создаётся впечатление, что гуруджи хочет сломать людей. Он берёт абсолютных новичков, на которых ты смотришь и думаешь: «Нет, этот человек никогда не сядет в лотос, даже в полулотос, а уж тем более в лотос», и вот ты видишь, как он со всей своей силой и энергией пытается и усаживает его в лотос. Так что вывихи и адская боль были нормой. Это, конечно, история из тех времён, когда он посмеивался и говорил: «Не говорите «травма», говорите «раскрытие». Только раскрытие, никаких травм». Но ты, конечно, мог сказать, что это совсем не раскрытие. (смеётся). 


Если я буду обучать точно так же, как он, чего я на самом деле очень бы хотел, я недолго пробуду преподавателем, если люди получат такой интенсивный опыт.


— У тебя самого был такой опыт? И что ты думаешь на этот счёт? Как ты прогрессировал с таким стилем обучения? И как тебе было там в то время?

— В то время я приезжал минимум на три месяца, обычно даже на шесть, и я часто возвращался туда снова. В конце 90-х я возвращался в Америку на три-четыре месяца, чтобы подзаработать, а потом возвращался обратно на шесть месяцев. И ещё было здорово, потому что это было до того, как ездить в Майсор стало популярно. Чаще всего в шале было 5-10 человек максимум. Я вырос с восточным подходом к пониманию практики, поэтому у меня было полное подчинение и принятие авторитета учителя. Одно из самых значимых для меня событий того времени было то, что, когда я только приехал…То, что меня ошарашило — это то, что с самого начала, не важно, насколько жёсткой была твоя спина, он старался захватить тебя за ноги в мостах. С самых первых дней он тянул мои руки, стараясь захватить их за щиколотки. А я такой: «Что?! Это же абсолютно нереально для меня!» Но он продолжал это делать, так что мне приходилось привыкать. Через две недели у меня была такая сильная боль в спине, какой у меня никогда не было. Это была жутчайшая боль, я повредил диск, поэтому я подошёл к гуруджи и сказал: «Мне кажется, мне надо отдохнуть, потому что у меня очень сильно болит спина». Он, конечно же, сказал: «Нет, практикуй, не беспокойся», и когда мы зашли в класс он не то, что не был мягче со мной, он был агрессивнее. Следующие две или три недели я практически не мог спать, потому что я продолжал ходить на практику, я с трудом наклонялся вперёд, я мог только стоять и лежать, каждый божий день я испытывал ужасную боль, но я продолжал приходить, потому что так сказал мне учитель. Через две или три недели я проснулся утром, а боль полностью прошла. 

— Очень странно. 

— И с тех пор боль в спине, от которой я страдал по несколько раз каждый год, никогда не возвращалась. Это было какое-то чудесное исцеление. Это заставило меня думать: «М, может быть, этот дядька знает, о чём он говорит!» В европейской культуре принято считать, что нам необходима медицинская система. Особенно если речь идёт о чём-то вроде этого. Ты не можешь обойтись без лекарств, ты не можешь обойтись без процедур, ты не можешь обойтись без операций. Тебе всё это необходимо. И всё наше общество, и вся наша медицинская система укрепляют это. Но здесь я выполнял эту странную практику в этом странном месте в тысячах километрах от дома, и я был исцелён! Мою спину вылечили! Я не могу поверить!

— Ты думаешь, он делал для этого что-то специальное? Потому что он делал подобное практически со всеми. 

— Я не знаю. Иногда казалось, что он абсолютно не понимает, как он это делает, а иногда – что он всё понимает. 

— Возможно, и то и другое – правда. 

— Однажды я спросил его…У меня была операция на плечо, и мне поставили два или три штифта, из-за этого одно моё плечо было жестковатым. Я спросил гуруджи, что мне делать с этими штифтами в моём плече, и он сказал: «Достань их!». Было понятно, что он не понимает, что это означает. Если бы я сделал операцию и вытащил эти штифты, не знаю, что было бы с моим плечом. И потом он добавил: «После того, как ты вытащишь их из плеча, тебе лучше не делать мосты в течение года, а потом всё станет хорошо». И ты такой: «Что?! Он правда знает что-то об этом?!».

— Ну, ты же не вытащил их, да?

— Нет. И такое происходило бесчисленное количество раз. Помню, однажды, Шарат тоже делает такие мосты, когда он пытается зацепить руки под коленками. Моя правая сторона немного жёсткая из-за этих штифтов, поэтому мне пришлось дёрнуть рукой, и я вывихнул локоть. Я помню, однажды, когда гуруджи помогал мне в третьей серии, он сидел на мне, заведя мои ноги за голову, невероятно сильно раскрывая мне колени. Треск от моих коленей шёл такой, что парень в заднем ряду (я был в переднем) пошёл в туалет, где его стошнило. 

— Но ты действительно верил в то, что эта система была трансформирующей?

— Да, я был полностью убеждён, что система гениальна. 

— И ты до сих пор в это веришь? Поменялось ли твоё отношение за годы в Майсоре? Сейчас ты тоже так преподаёшь?

— Я до сих пор верю в систему так, как я всегда в неё верил. Но ты не можешь идти полностью против культуры, контекста и класса, в котором ты преподаёшь.

Если я буду обучать точно так же, как он, чего я на самом деле очень бы хотел, я недолго пробуду преподавателем, если люди получат такой интенсивный опыт. (смеётся). Естественно, я намного мягче, чем он когда-либо был. Происходит что-то очень глубокое, когда ты проходишь через нечто подобное и ощущаешь истинную мощь практики.

Ты понимаешь: «Подождите-ка, мне ничего этого не нужно. Мне не нужно ходить к врачам, мне не нужны снимки, мне не нужны лекарства, которые продаются у нас в свободном доступе, мне не нужны процедуры и операции, потому что если я буду практиковать йогу и жить определённым образом, всё вылечится само по себе». И это тема заботы о себе начала волновать меня очень рано. В двадцать пять я подумал: «Зачем все используют мыло и шампунь? Они же абсолютно бесполезны! Кажется, они вообще вредны для человека». Так что в двадцать пять я перестал использовать мыло и шампунь, и не пользуюсь ими с того возраста, то есть уже почти сорок лет я не использую мыло и шампуни. 

— И что ты используешь, когда моешься?

— Просто воду! Вода прекрасна!

— Просто воду?

— Вода просто замечательна!

— То есть абсолютно ничего?

— Ничего. Я люблю втирать кокосовое масло в тело, потому что оно хорошо влияет на его состояние и пахнет хорошо, но разные одеколоны и мыло абсолютно не нужны. 

— Ты проповедуешь очень радикальную философию. 

— Я посещаю больницы, хожу к врачам, если это необходимо. Но у меня нет медицинской страховки, и я не был у врача уже много лет. После тридцати я перестал ходить к зубному, я подумал: «Может быть, если я не буду ходить к зубному, у меня станет меньше проблем». И это оказалось правдой! Когда я регулярно посещал врача, они всегда находили кариес, сверлили дырки и всё такое. Но когда я перестал ходить к врачам, у меня перестал появляться кариес. Может быть, то, что, как они говорят, нам нужно, нам на самом деле не нужно! 

— Как твоя практика аштанги развивалась дальше? Потому что до интервью я прочитал, что тебя очень интересуют процессы внутреннего поиска, разворачивающегося за асаной. Как повлиял на это тот достаточно брутальный опыт, которым ты поделился со мной?

— Опять же, я думаю, что эта комбинация всей той потрясающей, интереснейшей духовной философии и восточных учителей и западных учителей, переехавших на Восток, давала мне нужную информацию, потому что, если вы посмотрите на философию йоги или на духовную философию в целом, она противоречит нашим современным ценностям, правда? Мы живём в очень материалистичном мире, и обстоятельства всегда вынуждают нас выражать наши эмоции, сознание, наш потенциал внешними способами, мы очень редко обращаемся внутрь. Мы живём в этой современной культуре, в которой нам всегда что-то надо. «Мне нужны деньги». Или если, например, у меня рак, мне нужны миллионы долларов на счету, чтобы получить лечение и спасти свою жизнь. Даже одержимая привязанность к жизни, как будто смерть – это что-то ужасное. Всё это абсолютно противоречит этой философии, как мне кажется. И я начал экспериментировать: что будет, если я буду вести себя не так, как мне диктуют ценности, с которыми я себя ассоциирую, и буду действовать согласно правилам, навеянным этими древними текстами? Что произойдёт, если вместо того, чтобы оглядываться по сторонам, я загляну внутрь? Один из философских вопросов, который очень заинтересовал меня, – что реально, а что нет? Что, если начать осознавать: «Оу! Многие вещи, которые, как нам говорят, реальны, на самом деле нереальны. А многие вещи, которые, как нам говорят, нереальны, на самом деле реальны». Вы начинаете переворачивать всё с ног на голову. Что, если вы начнёте размышлять так: «Ага, общество и обстоятельства говорят нам поступать вот так. Что будет, если я буду поступать наоборот?» И это работает! Это как когда большая часть людей верила в то, что Земля плоская. И ты не можешь путешествовать до этой точки, потому что там крой света. И что произошло, когда люди начали ставить под сомнение это утверждение? Оказалось, не только то, что у Земли нет края, но и то, что существует огромное количество замечательных мест, которые можно посетить за границами, за которые, как говорили, нельзя заходить! То же самое происходит, когда вы начинаете ставить под сомнения существующие в нашем обществе ценности. Оказывается, что они не только не нужны, но, более того, жизнь без них куда лучше – без привязанностей и представления, что тебе это нужно. Никаких докторов, никакой медицинской системы, никакой медицинской страховки, никакого мытья с мылом, никакой чистки зубов, нет, ничего.


Предполагается, что ты должен быть вежлив, что ты должен говорить правильные вещи, не должен говорить на какие-то темы, ты должен полностью соблюдать и уважать определённые границы. Но что произойдёт, если я буду тем, кто я есть в этот данный момент?


— Что происходит, когда ты заболеваешь? Что ты делаешь?

— Например, ещё один несчастный случай, случившийся со мной в Майсоре – я попал в аварию на мотоцикле, из-за которой я полностью разорвал внутренние и внешние связки в колене. Я даже не мог подниматься из мостов, потому что колено выщёлкивало. И со всей своей глупостью я опять пошёл к гуруджи и сказал: «Я попал в аварию, моё колено совсем не стабильно. Что мне делать?» «Нет никаких проблем, практикуй. Через восемь месяцев всё будет хорошо. Не бери в голову». Я продолжал практиковать и через восемь или девять месяцев моё колено не просто пришло в норму, оно стало даже лучше, чем было до этого. Если вы приходите к врачу, особенно к хирургу, он говорит вам, что вам нужно сделать операцию, вы обязательно должны сделать операцию. «Вы разрушите свою жизнь, если не сделаете её». 

— У тебя такой опыт, но у многих практикующих аштангу опыт совсем другой. 

— Я не знаю, как это объяснить. Со мной случился такой опыт естественно…судьба! Почему бы и нет? Очевидно, что, если ты можешь преодолеть представление о том, что тебе это необходимо, может случиться так, что тебе это станет необходимо. 

— Ты связываешь это с асанами или с тем, что ты ставишь под сомнение, что реально, а что нет? Ведь есть много практикующих продвинутые серии аштанги, у которых вообще нет вопросов. 

— Например, когда вы начинаете понимать: «Мне не нужно позитивное мнение окружающих»… Даже не то, чтобы мне оно не нужно, но если мне оно нужно – это какая-то зависимость, проблема, – вы приходите к тому, что вы понимаете: «Ок, мне не нужно это», и, конечно, окружающие начинают сопротивляться тому, что вы делаете, особенно ваши коллеги, друзья и семья. Если вы постоянно говорите им: «Я больше не нуждаюсь в вашем мнении», – их это может сильно обидеть, и они будут пытаться поменять вашу точку зрения. И ещё, когда вы понимаете, что это вам не нужно, у вас появляется чувство свободы. То есть вы начинаете пробовать испытывать и проживать те чувства, о которых говорится в книгах о духовности. Потому что всё, о чём говорится в таких книгах, – всё, что тебе нужно, находится внутри тебя. По факту, никакого «вне тебя» не существует. (смеётся). Нет никакого «там», нет никаких «они», как говорит Рам Дасс. Так что, если вы начинаете ставить под сомнение существующие правила, вы начинаете испытывать абсолютно новый уровень реальности. Для меня в этом и заключается смысл практики йоги, это и есть цель практики. В то время, как многие уверены, что цель практики – сделать своё тело лучше и избежать травм, гуруджи всё время говорил: «Йога это не упражнение». Что же это, чёрт побери, значит? Для большинства западных людей это просто упражнение. 

— Но ты же сертифицирован по продвинутым сериям. Почему ты тогда сделал это, а не просто, например, практиковал приветствия солнцу?

— Я думаю, что это было погружением в культуру Майсора. Потому что, конечно, у меня в той или иной степени есть привязанность, я в той или иной степени ценю практику асан. И так было и раньше. Хотя реальное значение практики связано с тем, что происходит на более тонких уровнях: ментальных, эмоциональных, философских. В этом и заключается реальное значение практики, но мы используем физическую практику, чтобы проникнуть на эти более тонкие измерения нашего опыта. 

— Во время практики или вне практики? Когда ты говоришь, что мы используем её…

— И так, и так. 

— Многие ведь просто практикуют, практикуют и практикуют. 

— Существует неоспоримая ценность практики как таковой, которую невозможно объяснить. Никто из нас не может объяснить этого, чтобы остаться хоть на сколько-нибудь удовлетворённым своим объяснением. Ты заходишь в зал, дышишь и двигаешься, и ты ощущаешь…да, особенно, если твоя практика уже устоялась, когда ты практикуешь уже много лет, ты понимаешь – да, это не просто физическая практика, это медитация, это способ соединиться с собой на глубоком уровне, это не упражнение. Конечно, форма сама по себе выглядит как упражнение и её можно легко перепутать с упражнением, но это не упражнение. Это совсем не похоже на занятие в тренажёрном зале или другие тренировки. Что-то такое происходит. И я думаю, что всё это благодаря методу, благодаря синхронизации дыхания и движения, и нельзя не упомянуть то, что называется парампарой, что-то на энергетическом уровне приходит через эту преемственность. Я не знаю, как это объяснить, но что-то происходит в опыте, в энергетике, когда ты разделяешь свою практику с теми, кто является частью этой линии преемственности. 

— Хотел спросить, как выглядит твоя практика сейчас? Что ты практикуешь сейчас?

— Я до сих пор практикую каждый день. Я не делаю продвинутых серий, я выполняю только первую. И она кажется мне потрясающей, она замечательная.

Прошли те дни, когда практика асан была для меня в приоритете, когда я думал, что должен выполнить свою продвинутую серию или вторую серию, я практиковал по графику. 

— Ну, конечно, тебе пора дать себе отдых, тебе 63! 

— Да, дай Бог здоровья тем, кто практикует продвинутые асаны в 50 или 60. Но как долго ещё…Какова основная цель практики? 

— А что на счёт медитации или пранаямы? Я знаю, что ты поёшь мантры. 

— Да, в основном, это формальный и неформальный чантинг, и обычно это неформальная медитация – я просто обнаруживаю себя сидящим с закрытыми глазами уже десять, двадцать минут. Почему бы не делать так? Разве это не естественное состояние?

— В современном мире, если люди увидят такое, они подумают, что ты лунатик. 

— У меня было интервью пару месяцев назад и я совершил ошибку – я был слишком откровенен, так что в этом интервью я намного осторожнее. Я предложил удалить то интервью и сделать новое. 

— Что ты сказал?

— Ты можешь себе представить, какой становится жизнь человека, который говорит, что он идёт против всех ценностей, в которых был выращен? Особенно если это человек, у которого есть японские корни. Японцы славятся своей вежливостью и хорошим поведением. 

— Ты говоришь по-японски?

— Немного. Короче, в какой-то момент я подумал: « Ага, все говорят мне идти этой дорогой. А что, если я пойду другой?». И ты можешь представить: люди ждут от меня, как от японца, как от учителя йоги, как от духовного человека определённого поведения. Предполагается, что ты должен быть вежлив, что ты должен говорить правильные вещи, не должен говорить на какие-то темы, ты должен полностью соблюдать и уважать определённые границы. Но что произойдёт, если я буду тем, кто я есть в этот данный момент? И, конечно, в современном мире, – я уже говорил, что мы живём в супер материалистичном мире, можно сказать, в тёмные времена, кали-юга, век темноты, — и что же произойдёт, если я просто буду собой, что значит «давайте будем честны». Сами с собой, люди, которые живут в материалистичном периоде, чрезвычайно эгоцентричны, даже нарцистичны, даже если мы притворяемся, что мы не нарцистичны, но, если мы будем честны сами с собой, многие из нас имеют эти нарцистические склонности. Мы очень сильно озабочены сами собой, мы самовлюблённые, от природы своей эгоистичны, может быть со следующим не все согласятся, но от природы лживы. В какой-то момент меня осенило, что я хочу разорвать этот первичный уровень условностей, в котором я жил. И сделать это можно через честность и через определённые действия, то, что другие назовут ошибкой. И в зависимости от уровня ценностей вы совершите огромную ошибку. И когда вы совершите эту ошибку, когда в вашей жизни наступит путаница, тогда вы учитесь, тогда вы рушите эту запрограммированность, так вы узнаёте суть. Если вы всегда вежливы и милы, вы никогда не разрушите эту запрограмированность  Что случится, если вы скажете: «Люди говорят, что так делать нельзя? А что будет, если я это сделаю?». И вы очень быстро почувствуете это вау от хаоса, от энергии трансформации. У меня были периоды жизни, когда я испытывал ужаснейший стыд, вину, я чувствовал себя недостойным и нелюбимым – всё то, что есть в жизни каждого из нас, но где-то на заднем фоне. И пока оно остаётся на заднем плане, вы не можете достичь каких-либо значимых изменений. Не знаю, смотрел ли ты фильм «Всегда говори «Да» с Джимом Кэрри. 

— Нет.

— Ему предложили всегда говорить «да». Не важно, что ему предлагали, он говорил «да». И если задуматься, это и есть метод йоги. Все мы чаще всего говорим «нет»: нет-нет-нет-нет. Или что, например, если мы начнём говорить всё, что думаем, не фильтруя. В вашей жизни начнётся глубочайший хаос! И вы столкнётесь с разными неприятными вещами, с которыми вы раньше не сталкивались. И это было моей стратегией по жизни. 

— Здорово! Очень интересно всё это. А где ты сейчас преподаёшь?

— В Беллингхеме, северо-западный уголок США, в полутора часах от границы с Канадой. 

— И ещё один вопрос: какие у тебя тайные слабости и что является твоим вдохновением?

— Я не буду вдаваться в детали, но скажу, что я люблю музыку, люблю дикую природу.  И ещё мы не поговорили о моём текущем образе жизни. Я уже десять лет веду жизнь бродяги, и до этого у меня тоже были такие периоды. В дзене это не называется бродяжничеством, это называется жизнью без дома.  Мне нравится вести такой образ жизни, когда у тебя нет одного конкретного места для жизни, жить в дикой природе, готовить еду на огне, на улице, слушать хорошую музыку. Это и есть мои тайные слабости.

Перевела Ася Кудрявцева.

Нравится? Поделись с другими