Нэнси Гилгофф стала студенткой гуруджи в 1973 году. Она считает, что это он вылечил её от сокрушительных головных болей и других изнурительных симптомов. Нэнси преподавала с Дэвидом Вильямсом в Энсинитасе, а потом переехала в Мауи, где она живёт и продолжает преподавать. Она много путешествует по всему миру.
— Когда вы впервые встретились с гуруджи?
— Около тридцати лет назад я путешествовала по Индии с Дэвидом Вильямсом. Мы приехали в ашрам в Пондичерри, мы искали друга Дэвида – Нормана Аллена. Норман уехал и нашёл Паттабхи Джойса, так что мы пошли по стопам Нормана и приехали в Майсор. Мне было 24 года, и у меня не было никаких ожиданий, кроме путешествия по миру и поездки в Майсор. Нас быстро приняли в семье этого человека. Я увлеклась практикой и тем, кем он был.
— Какое было ваше первое впечатление от гуруджи?
— Гуруджи показался мне дружелюбным человеком с открытым сердцем. Мне нравилось просто быть рядом с ним. Я доверяла ему и наслаждалась им как человеком. Я ничего не знала о йоге тогда. Я доверилась этому дружелюбному человеку, который, казалось, действительно хотел заниматься мной. Гуруджи помог мне с моей практикой и с тем, кем мне суждено было стать позже.
— Итак, вы начали обучаться с ним сразу, как встретили его?
— О, да. Мы встретили его, и он сказал нам приходить на следующий день, мы пришли с утра, и он начал обучать нас Сурья Намаскара А.
— Я часто слышал, как гуруджи говорит, что он учит реальной, истиной аштанга – йоге. Каков ваш опыт гуруджи как учителя настоящей йоги?
— А что такое настоящая йога? (смеётся). Ох, мой опыт обучения у Паттабхи Джойса как у учителя йоги – это действительно мой опыт. Когда я встретила его, я была довольно больна, довольна слаба, с мигренями и головными болями, уже через четыре месяца я чувствовала себя лучше. У меня не было никакого представления о том, что такое йога. Я никогда не ожидала никаких плюсов для здоровья.
Так что с точки зрения практики йоги, на протяжении многих лет обучения с ним я провела некоторые изыскания и сказала бы, что его знание асан истинно. Я считаю его лучшим учителем асан в мире… для меня. Он безусловно провёл меня через мой собственный огонь и показал мне огромное количество сострадания. Он помог моему телу вылечиться достаточно, чтобы я смогла делать более продвинутую практику йоги.
Когда я впервые встретила его, он сказал мне, что моя нервная система была очень слабой и поэтому у меня были эти головные боли. Он также сразу мне сказал, что мои головные боли идут из нижней части спины, которая у меня не болела, так что это было любопытно. Я не знала, прав он или нет, но это было интересно. А потом, когда прошли годы, я начала понимать, почему он так сказал: на самом деле, у меня был сколиоз, но вся боль проявлялась в верхней части моего тела.
— Почему гуруджи делает упор на третьей ветви аштанга – йоги как на отправной точке?
— Огненная практика аштанги, которой учит Паттабхи Джойс, заключается в том, чтобы исцелить тело – опять же, это то, как я понимаю её через свой опыт – настолько, чтобы мы были достаточно сильными для продвинутой практики. Большинство людей в мире приступают к практике асан с телом, которое не способно перенести некоторые интенсивные пранаямы и тот огонь, который вам нужен, чтобы делать продвинутые практики. Я думаю, именно поэтому он также не говорит о других практиках. Он сказал мне, что человеку нужно десять лет практики асан, прежде чем он действительно может говорить о медитации или пранаяме для некоторых людей.
Женщине нужно разрешать быть женщиной в практике.
— Говорит ли он о других ветвях в рамках его преподавания или это приходит на более позднем этапе?
— Он немного говорит о них. Он научил меня пранаяме во время третьего месяца моего пребывания. Теперь он учит этому гораздо позже. Он не слишком много говорит об этом с кем-либо. Он оставляет это на самостоятельное изучение, чтобы люди пошли и нашли свой путь в этом. Я много думала над этим вопросом на протяжении многих лет и пришла к выводу, что его опыт связан с асанами и он так прекрасен в этом. Я думаю, что это, вероятно, очень мудро с его стороны – остановиться на том, что он делает так хорошо, и позволить остальным ветвям открываться естественно. Он может говорить на любую тему, но вы должны спросить его. В другом случае, будьте рядом с ним и правильно выполняйте практику, тогда вы осознаете и другие ветви.
— Вы бы сказали, что гуруджи преподает стандартизированную форму практики асан или практика, которой он обучает, индивидуальна?
— Я бы сказала, что это стандартизированная форма, но внутри этой формы есть много пространства для индивидуальной практики. Итак, у нас есть определённый способ практики, в ней есть определённый порядок, определённое количество дыханий. Но внутри этого есть индивидуальная практика. Ты видишь это в том, как практикуют разные люди. У каждого есть свой стиль. Я могу понять, кто вас обучал, как только вы начинаете практиковать. Я знаю, был ли Ричард Фриман вашим учителем, Тим Миллер, Паттабхи Джойс. Вы берёте нюансы от вашего основного учителя.
— Гуруджи обучает людей по-разному? Он учит людей индивидуально?
— Думаю, что в его преподавании много основано на личности. Я заметила, что с очень сильными людьми он будет более внимателен к их силе и поможет им выстроить её в положительном ключе. С очень гибкими людьми он будет работать другим способом. Так что да, есть разница. Я, например, была чрезвычайно гибкой, но очень слабой, поэтому с такими людьми, как я, он много работает над бандхами, чтобы развить мои силы и выстроить мою внутреннюю энергию.
— Мы много слышим о бандхах. Как человек, который исследовал этот вопрос и имеет многолетний опыт в этой области, что вы можете сказать об этом?
— Когда я впервые начала практиковать аштанга – йогу, конечно, до этого я никогда не слышала о бандхах, и когда я встретила Паттабхи Джойса, его английский был достаточно скудным, он едва мог сказать несколько английских слов. Так что это было в основном на практике. Я не могла даже отпрыгнуть назад, я совсем не могла поднять свой вес вверх, и он делал это за меня. И также он делал за меня Мула бандху руками. Я чувствовала, что это очень заряжает энергетически, и на протяжении многих лет я исследовала это с таким максимальным осознанием, на какое была способна. Этот вопрос продолжает открываться. Кажется, это заставляет энергию в моём теле двигаться вверх. Но вначале у меня действительно не было никакого понимания об энергии в теле, ещё меньше, чем о самих бандхах.
— Когда он говорит о бандхах, он просто говорит контролировать их, если он вообще говорит об этом. Есть ли какой-либо более тонкий аспект в этом, с твоей точки зрения?
— Чем больше вы привыкаете чувствовать их, тем больше энергия движется вверх по телу. Со временем вы просто становитесь более внимательными к ним на тонком уровне. Это не такая большая часть тела, чтобы вы обратили на неё внимание. Вы начинаете чувствовать, как тянет в промежности и как энергия движется в организме.
В этот момент надо добавить другую бандху – Уддияна бандху – в противном случае, это не даст энергии путешествовать дальше вверх по телу. Я практикую уже почти тридцать лет, и только сейчас я снова думаю, что начала понимать немного больше.
— Гуруджи, должно быть, был одним из первых учителей, кто обучал женщин.
— У него было немного учениц, даже когда я начала практиковать с ним. Мужчины были внизу и женщины, горстка женщин, были наверху. У него было около ста индийских студентов в день и Дэвид Вильямс, я и Норман. Потом появилась женщина по имени Салли Уокер, так что он оставлял нас в комнате с мужчинами. И, как правило, мы ни с кем не разговаривали в зале, так как они все говорили на каннаде, его языке. Мы просто практиковали в стороне, слушая их смех и их шутки. Женщины были, но не очень много.
— Как вы думаете, есть существенная разница между тем, как обучать женщин и мужчин? То есть уместно ли учить мужчин и женщин по-разному?
— Я думаю, что основа обучения должна быть одной, но должна быть и разница. Женщине нужно разрешать быть женщиной в практике. В частности, эта практика во многом мужская, насколько это представляется общественности. Мужчины преобладают в этой сфере. Так как сейчас я больше путешествую, это одна из вещей, которую я слышу от многих людей: они так рады, что к ним выходит женщина и говорит об этом, показывая, как можно сделать практику в мягкой и женственной форме. Только сейчас я начала чувствовать себя комфортно в этом своём проявлении, и это довольно интересно. Существует разница между мужчинами и женщинами, поэтому мы должны уважать её и в нашей практике.
— Мне кажется, что среди практиков больше женщин, но среди учителей – мужчин.
— Да, думаю, это правда. Мне кажется, что мужчины более мотивированы, чтобы проявлять себя таким образом.
— Мне часто кажется, что женские правки более чувственные – есть мягкость, в то время как мужчины иногда могут прикладывать слишком много силы.
— Да, но есть и сильные женщины, которые тоже делают это. (смеётся). Но это часть более широкого вопроса – знаете ли вы, как в принципе делать аджасмент. Это не про силу, это про то, что вы стараетесь сделать с помощью аджесмента. Вы просто пытаетесь взять внешнее тело и повернуть его или завернуть его в асану, или вы пытаетесь заставить энергию двигаться по телу? И я верю, что это именно то, что делает гуруджи. Это то, что я всегда чувствовала с ним: что он помещает моё тело в эти позы и перемещает мою энергию. Это не про то, идёт ли моя нога за голову или нет, хотя внешне это выглядело именно так. Это про то, чтобы заставить энергию двигаться во всех частях тела.
— То есть он видел блокировку или ощущал, что вы застряли в некотором роде, и тогда помогал справиться с этим?
— Энергия действительно блокируется в организме, и причиной этому могут быть травмы и эмоциональные события, которые продолжают происходить. Существует способ разблокировать её через тепло и дыхание, и это то, что, как мне кажется, делает аштанга. Она стабилизирует тело, чтобы перемещать энергию через него. Если бандхи включены, то это помогает энергии двигаться в теле более плавно.
Когда я преподаю и вижу в ком-то страх, это очень сложно провести человека через этот страх. Так что тот, кто может сделать это с вами, является учителем для вас, потому что речь идёт о страхе, прохождении сквозь него на всех уровнях.
— Вы только что говорили о том, как энергия может быть заблокирована в теле. Речь не только про тело, но и про ум также очень часто, не так ли? Я полагаю, у вас был опыт с гуруджи, когда он уводил вас за границы вашего предела, как вы очерчивали его для себя, туда, где вы, знаете, чувствовали, что ваше тело как-то заблокировано, а он помог вам перешагнуть через это. Можете ли вы описать подобные случаи, когда он так делал?
— Когда я впервые встретила его, самой трудной позой для меня была Баддха Конасана. Мои колени были очень высоко, и я просто не могла наклониться. Он проводил меня через всю позу, и мои колени опускались на пол, моя грудь опускалась на пол и мой ум ломался. С телом всё было хорошо, но в моём сознании определенно происходил щелчок. Я поднималась из асаны, со мной всё было прекрасно. Я видела, что мой ум держал меня в этой позе. С годами я стала замечать, что по большей части мой ум застревает в асанах. Если у меня получалось отключить мой ум, энергия могла намного легче двигаться через моё тело.
Другая поза, над которой я с ним много работала и всё ещё с нетерпением жду работы с ним и дальше – Ганда Бхерундасана, когда ты опираешься на горло и закидываешь ноги за голову. Вообще, когда мои ноги коснулись моей головы, я буквально отлетела, так это было. Я иногда даже теряла сознание. Когда мой разум отсутствовал, моё тело делало то, что он хотел, потому что я не сопротивлялась и не реагировала в тот момент. Сознание определённо играет большую роль в том, что происходит в теле, и ты учишься этому через практику.
— Ричард Фриман говорил, что он немного обманщик, как дзен мастер, который говорит загадками, что запутывает каким-то образом – вы думаете, что вы идёте назад, вместо этого вы идёте вперед или типа того. У вас был опыт того, как он использует психологические методы, чтобы помочь вам? Не просто: «Да, давай делай».
— Я много раз замечала, что гуруджи поддразнивал нас, чтобы заставить двигаться вперёд, чтобы вытащить нас из наших мыслей и погрузить в состояние, когда вам весело, когда вы не особо думаете о том, что вы будете делать. Так что в каком-то смысле страх уходит. Одна из его фраз: «Почему боишься?». И когда он говорит это, вы осознаёте: да, речь идёт о страхе, и почему, и чего я действительно боюсь? Боюсь ли я упасть на пол? Боюсь ли я сломать плечо? Чего я боюсь? И когда вы проверяете себя, вы осознаёте, что это здесь, в уме, не в теле, и вы можете отпустить это. Так что да, в плане его стиля преподавания он дразнит нас в каком-то смысле. Но опять всё это с большой любовью. Я часто говорю людям, что он самый сострадательный человек, которого я когда-либо встречала, потому что он проводит нас в наши страхи и за их пределы. Когда я преподаю и вижу в ком-то страх, это очень сложно провести человека через этот страх. Так что тот, кто может сделать это с вами, является учителем для вас, потому что речь идёт о страхе, прохождении сквозь него на всех уровнях.
— Он говорит что-то подобное о боли, не так ли?
— Если говорить об элементе боли, есть хорошая и есть плохая боль. Относительно хорошей боли, в большинстве случаев вы будете чувствовать боль, потому что вам нужно расслабить мышцы. Очень часто вы можете заметить, что это мозг создаёт боль. Опять же, боль – это сокращение мышц, поэтому, когда разум закрывается, то же делает и тело. Когда вы открываете ум, вы можете отпустить много боли и мышечных зажимов. Он определенно ведёт вас в эту область, где вы должны отпустить ум, чтобы сделать что-то. Он обычно быстро заводит вас в позу. Есть момент, когда ум отсутствует, и в этот момент он закрутит вас в позу. Это происходит очень быстро, вы сразу оказываетесь в позе, и это уловка хорошего преподавания асан. Если вы правите студента руками, вы должны делать это быстро, чтобы ум не успел включиться в процесс.
— Возможно, в первый раз Баддха Конасана это не проблема.
— Первый раз намного проще, чем во второй, потому что включается ум, он ожидает этого. Так что каждый раз, когда ум закрывается и тело закрывается вместе с ним, вы должны прибегнуть к какому-то новому обману и работать чуть быстрее или ждать, пока ум человека снова отступит.
— Гуруджи был вашим учителем тридцать лет. Учит ли он вас сегодня иначе, чем он учил, когда вам было 24 года?
— Я встретилась с гуруджи в сентябре, так что это было чуть меньше года, и обычно, когда я практиковала с ним, он правил меня почти в каждой асане. В тот раз он был очень занят – было очень много людей в шале.
Два раза он правил меня, и правки были самыми прямыми и, я должна сказать, мощными в определённом ключе. Но, повторюсь, то, насколько удивительным он был, совершенно взорвало мой разум. Он проходил через всю комнату и правил меня именно в том месте, где мне было необходимо. Я знала, что моя энергия в левом бедре в стойке на плечах всегда провисала. Сейчас большинство людей не увидят этого. А он подошёл на второй день и надавил коленями именно в то место, очень точно. И моя энергия начала течь через всё моё тело, и я была действительно поражена тем, насколько он точен – я думаю, он стал более точным и подходит действительно в нужный момент. Сейчас, возможно, это объясняется тем, что он знает моё тело, и он может просто подойти почти для точечного удара. Это не было похоже на атаку, но на действительно точечный контакт. С того дня я больше никогда не провисала снова, по крайне мере, не там. Ещё один раз в тот день он подошёл в Йога Нидрасана. В то утро я проснулась с головой, заклинившей в одну сторону, и я не могла выпрямить шею. Я подумала: «О, практика сегодня будет действительно тяжёлой». И он подошёл, взял меня и просто «бум», примерно так, толкнул всё вниз, и я была просто в шоке, очень удивлена. Когда он выпустил меня, моя шея хрустнула. И всё было в абсолютном порядке, это был идеальный аджасмент. Так что я думаю, что он стал даже более точным в его правках, что действительно удивительно, потому что он всегда был великолепен, но теперь словно стал гораздо более точным: это происходит именно так – бум!
— Это на самом деле мой второй вопрос. Мой первый вопрос про возраст – правит ли он кого-то, кому, предположим, 24 года, иначе, чем того, кому 54?
— Что касается возраста, я не вижу большой разницы. Он не читает тело как все остальные, кого я знаю. Он читает человека. Если к нему пришёл человек, которому пятьдесят, но он в хорошей физической форме, он будет править его как опытного человека, не как пятидесятилетнего. В действительности возраст в голове, всё в голове. И это проявляется через тело. Тридцатилетний может разгуливать в теле восьмидесятилетнего. И я думаю, что по большей части это в реальности считывается по жизнеспособности человека, а это очень индивидуально. И от людей в возрасте он всё равно ждёт, что они будут работать изо всех сил и делать всё для них возможное. Может быть, они функционируют как двадцатилетние, когда практикуют, или они могут быть стары в мышлении, тогда они будут вести себя старше.
— Считаете ли вы аштанга-йогу духовной практикой?
— Я думаю, что в начале моей практики, у меня даже не было понимания, что значит духовность. По прошествии лет, да, я определённо могу сказать, что это духовная практика. Речь идёт о трансформации, об изменении мышления. И это то, что значит для меня духовность.
— Какова цель ежедневной практики и каковы нефизические аспекты практики?
— Ежедневная практика привносит оценку в вашу жизнь. Для меня это возможность узнать, кто я в данный момент. И в моей жизни это единственное, что я делаю каждый день, это одна и та же практика. Так что не важно, что ещё я делаю – путешествую, или питаюсь иначе – каждый день одна и та же повторяющаяся практика даёт мне возможность судить о себе непредвзято, наблюдая. «Как у меня дела? Как я справляюсь со стрессами повседневной жизни?». И это также для меня единственный момент, когда я могу вытащить ум из повседневной жизни и стать свободной в духовном смысле, чтобы исследовать себя, мое истинное «я».
Он учит нас идти внутрь, смотреть внутрь, исследовать себя, не всегда смотреть на внешнее или на кого-то другого в поисках ответа. Ответ есть внутри каждого из нас, а он только дал нам каркас для работы в рамках него.
— Можете ли вы сказать, какое определение йоги, на ваш взгляд, даёт гуруджи и как он передаёт эти знания своим студентам? Откуда у него эти знания, и чему он учит?
— 99% практики, 1% теории. И для меня это красиво. Чем больше я нахожусь на пути преподавания, тем больше я вижу, как это красиво. Это индивидуально. Он учит нас идти внутрь, смотреть внутрь, исследовать себя, не всегда смотреть на внешнее или на кого-то другого в поисках ответа. Ответ есть внутри каждого из нас, а он только дал нам каркас для работы в рамках него. Я нахожу это величайшим подарком из всех.
— Могли бы вы рассказать немного о культурном происхождении гуруджи, и о том, как это влияет на него как на человека, и отклонился ли он от этого в силу своей связи с западными людьми. Как вы сказали, первоначально, у него была сотня индийских студентов и три западных. Теперь у него, вероятно, три индийских студента и сотня западных. Это полностью изменило всё вокруг. Я уверен, что его образ жизни изменился в результате этого культурного обмена с западными людьми.
— По правде говоря, он не сильно изменился с точки зрения того, как он относится к западным практикам сегодня и как он относился к индийским студентам, когда я впервые встретила его. У него всегда было много индийских студентов. Он всегда был очень любящим, весёлым человеком, и очень ориентированным на семью. Он очень сильно вовлечён в свою индуистскую жизнь. Он духовный человек, вышедший из парадигмы индуизма, но он не проецирует это на нас слишком сильно. Те люди, которые хотели узнать культурную часть его жизни, перенесли это на себя, но это не то, что он предъявляет или чему он заставляет кого-либо следовать. Я считаю, что его вовлечённость в западную жизнь значительно увеличила его понимание мира. Он становится более открытым миру в определённом смысле, но он, по сути, остался тем же человеком, что и был. Западные люди, с которыми он встречается, дают ему ограниченное представление о том, что такое Запад. Когда мы впервые встретили его и его семью, на мне не было украшений, и я была первая женщина с Запада, которую он встретил. И поэтому он и его семья сказали: «О, американские женщины не красятся, они не надевают никаких украшений». Я сказала: «Это не норма, я немного вне мейнстрима». Так что у них сложилась точка зрения. По мере того, как они больше познавали западную культуру, я уверена, они видели другие аспекты мира, но у них, у всей семьи, сохранилась та же энергия. Действительно интересно наблюдать за этим.
— Считаете ли вы, что система берёт свое начало в «Йоге Корунта» или с Рама Мохан Брахмачари, учителя Кришнамачарьи, или Кришнамачарья разработал её сам? Откуда, по-вашему, она происходит?
— Изначально мне говорили, что система была найдена на санскрите Кришнамачарья и гуруджи, и они перевели её вместе. Гуруджи был в колледже санскрита. Я не знаю, где они нашли эти бумаги. Некоторые люди говорят, что они были найдены на листьях. Сейчас гуруджи говорит, что он никогда не видел их. Я не знаю. Система кажется старой. Я чувствую, что она существовала задолго до Кришнамачарья и её преподавали молодым мальчикам. Как я понимаю, этому учили юношей, которые должны были стать священниками. И их учили очищать и укреплять своё тело, чтобы они могли продолжать заниматься более продвинутой практикой йоги.
— Я часто слышал от учителей, что Кришнамачарья учил этой системе детей. Есть ли у вас идеи по поводу того, почему эта практика, по-видимому, очень подходит западным людям?
— Я думаю, потому что западные люди конкурентоспособны и очень осознанны – у них сильный ум и тело, – тела индийских людей не были так развиты в силу генетики и особенностей питания. Это также было причиной, почему гуруджи вначале сказал Норману, что западные люди не смогут практиковать эту систему. Отчасти он думал, что только индийцы могут практиковать эту систему, потому что западный ум всегда вовлечён в соревнование и старается участвовать в мировой гонке за результатом.
Но годы шли и западные люди приезжали к нему, практика, безусловно, изменилась в том смысле, что в ней появилось больше силовых аспектов.
— Считаете ли вы гуруджи лекарем? И какие его качества позволяли вам видеть его в этом свете?
— Гуруджи определенно лекарь. Он вылечил меня. Я могу говорить только из своего опыта, кто он. И, если честно, я не знаю, была бы я жива сегодня, если бы не он. Я точно улучшила качество своей жизни, чего я не ожидала, когда я ехала к нему. Я теряла энергию очень быстро. Спала по двенадцать часов в день, у меня не было большого желания бороться с этим, но сама по себе я была сильным человеком, поэтому я продолжила пытаться. Так что с точки зрения того, кем он является, я всегда считала его лекарем. Я чувствую, что причина того, что сегодня он лекарь, заключается в его практике йоги, что бы ни привело его к двери Кришнамачарья, когда он был маленьким мальчиком, это сделало его лекарем. И это то, что он любит в практике. Видно, как он наполняется любовью каждый момент, когда преподает. Он любит практику. То же самое чувствую я, когда преподаю. Я делюсь этим великим подарком, который он дал мне, это исцеляющий дар, исцеление на многих уровнях, но, конечно, на физическом уровне со мной случилось что-то невероятное.
— Как вы стараетесь отразить его способ преподавания в том, как вы учите? И если было бы одно или два качества, которым вы могли бы подражать в преподавании, какие бы это были качества?
— В наш первый приезд, когда мы собирались уезжать, гуруджи сказал нам: «Делайте свою практику. Когда-нибудь вы будете обучать ей. Всё придёт». И я поверила ему, у меня не было сомнений в голове, я приняла это близко к сердцу. И я практиковала каждый день. В конце концов, сама того не ожидая, я стала преподавать, делиться с людьми. Я учу так же, как он учил меня, это то, что он сказал мне делать. Всякий раз, когда я задавала ему вопросы о преподавании, он говорил: «Учи так, как я учил тебя». Так что у меня есть план действий, и я чувствую, что преподаю так же, как это происходило со мной. Я не меняю ничего. Я преподаю по его методу правок. Потому что он правил меня руками, и я научилась, как делать аджасмент руками. Я подражаю ему в некотором смысле, но транслирую это через моё тело. Я училась через его руки, не через слова.
Я использую руки чаще, чем слова, потому что это то, как меня учили. И сейчас я понимаю, что люди учатся по-разному. Некоторые люди воспринимают информацию через слова, некоторые обучаются через наблюдение, а некоторые люди учатся через прикосновения. Так что я углубила это, и я научилась этому с помощью моего специального преподавательского образования, которое я также получила. Каждый из нас учится по-разному. Так случилось, что я человек, который обучается через прикосновение, поэтому гуруджи обучал меня с помощью метода, который работал для меня. Дэвид был человеком, который учился через наблюдение и слушание, и поэтому он работал с ним этим способом. Он очень редко правил Дэвида. Дэвиду не нужен был такой же способ обучения. Я понимаю всё больше и больше о работе с разными типами людей. По мере того, как я считываю их энергию, я работаю по-разному с ними. С некоторыми людьми надо делать более агрессивный аджасмент, а с другими, если бы я подошла и сделала агрессивный аджасмент, они бы просто застыли. Некоторых людей я могу касаться словно пёрышком, просто слегка касаясь их, и их тела раскроются, в то время как если кто-то легко коснётся меня, то ничего, вероятно, не произойдёт. Мне нужно, чтобы кто-то действительно двигал моё тело. Так что это чтение индивидуальности каждого; по мере того, как мы двигаемся от человека к человеку, вместо того чтобы править всех одинаково, нужно помнить, что это другой человек. В большой группе нам приходится использовать больше слов, но в действительности это просто для того, чтобы сохранить поток. Чем меньше слов, тем лучше.
Если гуруджи знал, что Джон ещё не дома, потому что мы играли в карты или что-то подобное до позднего вечера, мы слышали: «Джон, иди в кровать, Джон». И тогда Джон уходил. Мы всегда были под присмотром.
— Каково это: принимать в гостях гуруджи в своём доме
— Гуруджи благословлял наши дома визитами много раз. Первый раз он приехал на четыре месяца вместе с сыном Манджу в Калифорнию. И это было чистое наслаждение. Всегда весело принимать его у себя. Очень легко. Обычно его сын или его дочь заботятся о нём с точки зрения приготовления еды и всего остального. В наши обязанности не входит ничего, кроме как быть с ним и сопровождать его. Он любит путешествовать и быть туристом в новых условиях, это весело – ходить с ним по магазинам, хотя обычно я не люблю магазины. Это восхитительно – смотреть за ним и наблюдать, как он открывает для себя новые вещи.
В одну из своих поездок он захотел подшутить над своей женой. Она не поехала с ним, и он зарёкся, что больше он никогда не будет так делать. Мы купили ему брюки. До этого он никогда не носил обычные брюки, и он хотел выйти из поезда в Майсоре в этих брюках, чтобы подшутить над своей женой. Вечером перед тем, как он уезжал из Калифорнии, он примерил эти брюки, все мы смеялись до слёз, потому что он выглядел в них очень непривычно. И вот он вышел из поезда – он всё-таки сделал это – он вышел из поезда, и Амма разразилась истерическим смехом, когда увидела этого западного мужчину.
— Это были брюки Calvin Klein?
— Нет, тогда нет, это были какие-то дешёвые брюки из полиэстера. Вообще-то не помню, что за брюки мы купили ему, но это точно был не Calvin Klein. Он очень вырос в этом мире. Всё изменилось сейчас.
— Гуруджи происходит из рода семьянинов. Насколько важна семейная жизнь в системе йоги, которой обучает гуруджи? И как это влияет на качество этой практики?
— Семья гуруджи максимально важна для него. Его ближайшие родственники – это основная часть его жизни, я думаю. У него также есть расширенный круг его семьи со всеми нами, его студентами. Я думаю, что традиционно большинство людей становятся семейными. Очень мало людей становятся отшельниками, и так это и должно быть. Если бы у нас не было семьянинов, у нас больше не было бы человеческой расы. Есть нечто в повседневной жизни семейного человека, что несёт в себе целостность, и сострадание, и любовь, и я думаю, что это то, чему он учит своим примером, потому что его семья – это очень любящая семья, и это чувство распространяется и на других людей, они позволяют другим людям вступать в их дом и быть рядом с ними.
— Это то, как он обучает ямам и ниямам?
— Возможно, да. Он, безусловно, очень редко преподаёт с помощью слов. Ты рядом с ним, и ты учишься, глядя на то, кто он, и как он реагирует, и как он относится к людям. А Амма всегда награждала нас чашкой крепкого майсорского кофе после практики, она сидела на своём маленьком стуле напротив дома и рассказывала нам истории. Помню, что тогда я не заплетала волосы в косу, я всегда ходила с распущенными волосами, и когда мы сидели, она всегда заплетала мои волосы в косу, она гладила меня по голове со словами: «Заплетать косы – это хорошо». И она наносила на них капельку кокосового масла или что-нибудь вроде того. Она рассказывала о всяких разных вещах. Проводить время с ней было очень весело. Когда я приехала первый раз, она очень плохо говорила по-английски, но за время моего пребывания она сделала огромный скачок. Когда я не могла практиковать, потому что у меня были месячные, я проводила время с ней, потому что я не могла разговаривать с гуруджи. Я приходила и сидела с ней на лавочке, и она говорила мне, что это хорошее время для женщин. Это время, когда можно побыть тихой, не соприкасаться особенно с окружающим миром и с мужчинами. Это время, когда нужно отдалиться от других, и нужно ценить это время. Она была невероятной женщиной в своём роде. Она заботилась о доме, кормила нас, заботилась о том, чтобы всем было комфортно. Она всегда была очень открыта и приветлива.
— Это она объяснила вам, что не нужно практиковать во время цикла и что во время цикла не нужно находиться рядом с гуруджи? Как это произошло?
— Я точно не помню, как мне было преподнесено то, что я не должна практиковать во время цикла, но мне сказали не приходить. Нам говорили в принципе быть вне всех событий в этот период. Иногда мы вместе ходили ужинать вечером, и я помню несколько раз у нас спрашивали: «Почему Нэнси идёт с нами?». И мы говорили: «Ну, понимаете, она же должна что-то есть». Но они вообще не выходят из дома. Мне кажется, что это Сарасвати начала рассказывать нам о разных традициях, она очень хорошо говорила по-английски.
И ещё мы много времени проводили с их сыном Рамешом, он тоже хорошо говорил по-английски. И Рамеш помог нам понять многие культурные особенности. Когда мы приехали туда первый раз, Рамешу и Сарасвати не особенно разрешали выходить за пределы дома, причиной этому была местная культура. Они были довольно открытыми людьми, но общество считало, что он молодой одинокий парень, поэтому он должен выходить из дома только с друзьями. А Сарасвати жила в семье с двумя детьми, так что она тоже не должна была выходить без семьи или друзей. Они разрешали им гулять с нами, так что мы пользовались популярностью и у Рамеша, и у Сарасвати. Мы могли взять их по магазинам или посмотреть кино. И они очень много учили нас, как вести себя в обществе.
— Рамеш преподавал с гуруджи?
— Рамеш был подростком, когда я его встретила. Он всегда был в шале. Он был жилистым, и, как я рассказывала Шарату — я не видела его с тех пор, как ему было пять, и я снова встретилась с ним сейчас, когда ему уже около тридцати, и я уже сотни раз называла его Рамеш — Шарат очень похож на дядю. В то время он отрабатывал стойки на руках. Шала была очень маленькой. Но он всегда падал в нужное место, ни разу не упал на кого-то. Когда я приехала во второй раз, он уже был в колледже, он ходил в школу и преподавал, это стало его жизнью. Так что он очень часто бывал в шале. И гуруджи оставлял его ответственным, когда уезжал путешествовать.
— Как, например, когда гуруджи уезжал в Калифорнию?
— Нет, обычно он уезжал на встречу на день или два, а Рамеш оставался ответственным за классы. Но Рамеш очень часто бывал в шале, когда я приезжала в Майсор первые два раза.
— Вы жили в доме гуруджи?
— Нет, когда мы впервые приехали в Майсор, мы жили в отеле, а потом он переместил нас в место, которое ласково называли «подземелье», оно было недалеко от его дома. Это была просто большая длинная комната с цементным полом, мы стелили маленькие маты на него. И там не было кухни, кухня была заполнена соломой. Поэтому мы всегда ели не дома. Но в любом случае мы и не знали, как готовить на их плите. И у нас был маленький туалет с маленьким краном. Он мог звать нас прям из своего дома. Британец, которого звали Джон, приехал и остановился на другой стороне от дома гуруджи. Если гуруджи знал, что Джон ещё не дома, потому что мы играли в карты или что-то подобное до позднего вечера, мы слышали: «Джон, иди в кровать, Джон». И тогда Джон уходил. Мы всегда были под присмотром.
— Гуруджи преподавал в колледже санскрита в то время?
— Я думаю, он только ушёл на пенсию, когда мы с ним встретились, но, возможно, он всё ещё преподавал там. Наверное, он вот-вот должен был выйти на пенсию, когда мы познакомились с ним. Вообще он почти весь день проводил в шале. Сейчас я удивляюсь, когда люди говорят «ты знаешь, он бывал там до двух часов» – как будто это много. В общем, он был там с 5 часов утра до 14 часов дня, потом он два часа отдыхал и снова возвращался в шалу и был там до 22 вечера. Он всё время преподавал в шале. И Манджу рассказывал нам, что раньше практика была каждый день за исключением Полнолуния и Новолуния, но семья в конце концов сказала ему: «Ты нужен нам дома один день», и поэтому суббота стала выходным днём, потому что семья гуруджи хотела его видеть дома иногда. Поэтому он стал брать выходной в субботу. Но вся его жизнь вращалась вокруг шалы.
Берлингтон, 2001 год
Интервью из книги «Гуруджи. Портрет Шри К. Паттабхи Джойса глазами его учеников».
Перевела Галина Кисанд.
