Чак Миллер начал практиковать йогу в 1971 году, встретил гуруджи в 1980 в одной из поездок по США, а в Майсор начал ездить учиться с 1983 года. Он жил и преподавал в Лос-Анджелесе в течение 16 лет, построив большую школу под названием «Йога работает» с его партнером Мэти Эзрати. «Йога работает» была продана в 2004 году, а Чак и Мэти переехали на Большой остров Гавайи. Он продолжает преподавать на международном уровне.
— Как вы встретили гуруджи и стали его студентом?
— Я жил в Вермонте и самостоятельно практиковал йогу довольно давно. Я выпал из практики и действительно искал возможность вернуться обратно. Я путешествовал на машине вокруг Северной Америки в течение двух лет. Моя машина сломалась на севере Сан-Франциско, и я закончил поездку, встретив одного парня, который обучался с Дэвидом Вильямсом на Гавайях, он сказал мне, что преподаватель из Индии приехал в Америку, и будет преподавать в нескольких городах от места, где мы находились.
Я действительно не был заинтересован. У меня была маленькая книга «Свет жизни: йога» Б. К. С. Айенгара, по которой я практиковал, и я был вполне доволен, просто занимаясь по курсу обучения, представленному в конце книги. Но он продолжал доставать меня и говорить: «Ты должен это попробовать. Этот парень обучался с тем же учителем, что и Айенгар (Т. Кришнамачарья)», и это привлекло мое внимание. Я думал, что Кришнамачарья был довольно крутым, и любой, кто был с ним в то время, стоит встречи. Но я всё-таки не был действительно заинтересован в трате 200 долларов – столько стоил шестинедельный курс в то время.
Я спал на улице на холме, и было полнолуние, ночь перед тем, как гуруджи должен был начать преподавать, и мне в голову пришла картинка загорелого человека с лысой головой, немного круглой, улыбающегося и говорящего: «Приди и посмотри, спустись вниз, приди посмотреть». Я спустился с холма на следующий день, он только что закончил преподавать вторую серию и стоял у дверного прохода с большой улыбкой на его лице, прощаясь со студентами, некоторых из которых он знал уже какое-то время, так как это была его третья поездка в Штаты, я думаю.
И он увидел меня. Это был первый день классов, поэтому много людей были новенькими для него, но он прокомментировал: «О, ты новый студент!». И я не знаю, наверное, это была такая гордость – я сказал ему, что я не был новым студентом, что я практикую йогу 8 лет. Он спросил: «Кто преподает?». И я ответил: «Книга – я учусь по книге». И он просто засмеялся. Он думал, что это действительно забавно. Он спросил: «Какая книга?». Я сказал: «Свет жизни: йога». Я не имел ни малейшего представления об истории и обо всём этом. Его это очень повеселило, и он пометил меня как студента Б. К. С. Айенгара. Он сказал мне сесть и посмотреть первый день – это было очень близко моему видению.
Так что я сел там и смотрел, я быстро понял, что то, что я практиковал, было совершенно другим уровнем, и то, что происходило в той комнате, было довольно необычно, и мне есть чему научиться. У меня не было проблем с тем, чтобы вернуться на следующий день и выложить мои две сотни баксов.
Практика с гуруджи имела сильную основу, она была действительно укорена, она была ориентирована на силу, на то, чтобы дать вам поставить стопы на землю, чтобы стоять самостоятельно и делать свою практику. И благодаря такому опыту возможны более глубокие аспекты йоги.
— Каким было ваше первое впечатление о гуруджи?
— Мое первое впечатление о гуруджи было, когда я увидел его стоящим в дверном проходе между классами, что он давал в 1980 в Фэрфаксе — и на его лице была большая улыбка, в нем ощущалась сила, и в тоже время он был веселым, с чувством юмора, дружелюбным. Я был заинтригован. И когда он начал преподавать, осталось то же чувство в отношении него. Он было очень требовательным и в тоже время сыпал шутками и заставлял людей смеяться. Он привносил много юмора в эту очень интенсивную, серьезную практику.
— Итак, давайте поговорим о том, что аштанга не является чисто физической практикой, и о некоторых тонких аспектах практики аштанга-йоги.
Мое первое впечатление, когда я сидел на скамье и смотрел в первый день, было, что это очень сильная физическая практика. Там было несколько парней в конце комнаты, которые делали выше и больше того, что гуруджи просил – подъемы вверх, прыжки назад. Они выходили в полную стойку на руках и удерживали эту стойку, опускались вниз медленно с большим чувством контроля и переходили к следующей позе. Это были Гари Лопедота и Стэн Хафнер.
Это было не то, что я искал в практике йоги. Я не искал чего-то столь гимнастического или физически сложного. Я был больше увлечен философией. Это действительно то, что привлекло меня в йоге в первую очередь, и я думал, что йога больше духовная практика. Но было что-то в том, как гуруджи преподавал в той комнате, что вернуло меня обратно и заставило почувствовать, что это была не только физическая практика, что да, она была определенно физической, но в ней было намного больше, чем это. Я не уверен, что я знал точно, что это было в тот момент или почему, и я думаю, что это было просто чувство, которое я ощущал из-за глубины его знаний. Быть в комнате с кем-то, кто был так погружен в йогу – вы можете чувствовать это от него – с кем-то, кто очевидно и изучал, и практиковал, было действительно интригующим для меня. Все, что у меня было до этого, – это книги и несколько западных учителей и много самостоятельной практики.
— Вы начали с ощущения, что это была очень физическая практика, и это немного сбило вас. Могли бы вы рассказать что-нибудь о том, как вы начали понимать более тонкие аспекты практики?
— Если вы посмотрите на аштанга-йогу, вы увидите очень сильную физическую практику, как и я в первый день. Когда я вернулся на следующий день и заплатил мои деньги, я был брошен волкам. Я сделал всю первую серию в первый день, так происходит, если вы начинаете с лед-класса, а не с майсора.
Очень мощно.
Я путешествовал, и мне нужно было найти работу, чтобы остаться в этом районе. На следующий день после просмотра урока я шёл домой и увидел огромную кучу черепицы перед домом. Я был плотником, так что я остановился, и оказалось, что им нужна была помощь, чтобы покрыть черепицей этот дом – я очень хорошо знал, как это делать. Они согласились нанять меня, и я должен был начать на следующий день в девять часов после моего первого класса с гуруджи.
Я спустился на следующий день, начал свою практику в семь часов, и закончил в восемь тридцать, так что я решил пойти домой и немного позавтракать, лечь отдохнуть на секунду, вздремнуть. Я проснулся в час дня! В был в полуобморочном состоянии – совершенно вымотан! И в панике, потому что мне нужна была эта работа. Я побежал вниз по холму, но, к счастью, люди оказались действительно классными.
Я начал работать. Я был на крыше под палящим солнцем, укладывая черепицу весь день, я вернулся домой около восьми часов и рухнул в кровать. Я спустился с холма на следующий день на класс – и повторилось все тоже самое. Я пришел домой, чтобы немного отдохнуть, и снова проснулся в час дня. Это продолжалось в течение трех или четырех дней, пока я, наконец, не начал чувствовать свой ритм и контролировать дыхание. Это было физически утомительно.
Что это говорит о духовной практике? Я думаю, что вначале она не очевидна. После одной или двух недель практики я спросил гуруджи о пранаяме и медитации, потому что я делал это самостоятельно, он как бы усмехнулся и в целом дал мне понять, что это пустая трата времени. Позже я услышал транскрипцию Дэвида Вильямса, комментарии гуруджи о медитации. Дэвид перевел то, что гуруджи сказал, как «безумное внимание», что большинство людей делают в качестве медитации является «безумным вниманием». И я должен согласиться. Это было действительно сложно для меня сидеть неподвижно, это было физически затратно, ментально невозможно, и сообщение, которое я получил от гуруджи, заключалось в том, что надо просто делать физическую практику какое-то время.
И я попробовал это, я привержено выполнял физическую практику. Я выучил первую серию, и через месяц – вторую. Вернулся домой на два года и практиковал самостоятельно. После пяти лет практики, у меня была возможность пройти один курс по медитации, который был организован в церкви неподалеку. Я не практиковал все это время после разговора. Я был поражён своей способностью сидеть спокойно, чувствовать комфорт и силу в теле, просто быть в своём теле, ощущать каналы, через которые энергия двигается в теле и с помощью дыхания быть ясным и открытым.
Это был совершенно другой опыт для меня. Я понял, что медитация стала настолько доступна мне, насколько она никогда не была доступна мне до этого. Я увидел мудрость в практике основ, обучаясь с гуруджи, я действительно начал ощущать ее иначе, чем с другими учителями, с которыми я практиковал до этого. Практика с гуруджи имела сильную основу, она была действительно укорена, она была ориентирована на силу, на то, чтобы дать вам поставить стопы на землю, чтобы стоять самостоятельно и делать свою практику. И благодаря такому опыту возможны более глубокие аспекты йоги.
Я не думаю, что это обязательно открывается студенту. Я думаю, что вполне возможно избавиться от практического подхода, который вы держите в своей голове –вы хотите быть сильнее или хотите быть гибче, и вы приходите только за этим. Вы можете сосредоточиться на этом и получить только это, но в этом нет большого смысла. Это было не то, в чем я был заинтересован. Я даже не был заинтересован в том, чтобы стать сильнее или гибче и делать дикие позы. Я был заинтересован в философии йоги, и открыл для себя сильную физическую практику как способ усилить практику духовную.
Это прекрасная возможность для человека, чтобы понять, что то, что мы для себя устанавливаем в качестве крайних пределов, – только в нашем уме, и нам надо быть осторожными с ограничениями, которые мы навязываем себе.
— Принесла ли практика какие-то открытия после определённого периода времени? Или более глубокое понимание пришло к вам в результате вашего стремления к философии и путешествий по Индии?
— Ты узнаешь, что мудрость содержится внутри самой практики, если ты уделяешь ей внимание. Научиться слушать – вот ключ. Форма практики и метод практики содержат потенциал обучения. Я верю, что если вы обращаете внимание, если вы можете посмотреть на то, что находится под поверхностью, и спросить: Почему мы начинаем там, где мы начинаем? Что мы делаем сначала? Что мы делаем потом? Как асаны связаны одна с другой через последовательность? Это нечто информативное, что учит нас чему-то. Вы узнаете, как одна поза научит вас другой. Вы работаете извне внутрь. Вы в основном работаете над очищением пути и очищением физических блоков в теле, которые связаны с очисткой психических блоков в уме.
Философия йоги учит, что то, что мы делаем – это раскрытие, чистка, гуруджи повторял снова и снова, если вы обращали внимание: «Это не физическая практика, это ментальная очистка». Он говорит об очищении каналов нади, очищении путей, по которым движется энергия. Я действительно это чувствую, – может быть, в этом нет специфики аштанга-йоги, может, любая практика йоги имеет способность очищать каналы, – но метод гуруджи делает это так методично, так систематично, с последовательностью, установленной для нас, и не полагается на то, что вы просто делаете асаны, которые хотите. Я думаю, это очень трудно. Сложно не скатиться в восприятие практики как делания того, что вам хочется или что хочется делать вашему учителю в этот момент времени. Трудно не скатиться в делание того, что вы предпочитаете, и неделание того, что вам не нравятся. У вас есть установленная последовательность, и, нравится вам или нет, вам нужно сделать Навасану и Маричасану Д, Джану Ширшасану С и Супта Курмасану. Есть что-то в противопоставлении себя тому, что вызывает у вас сложности, с которыми в нормальной жизни вы бы, я думаю, не встретились.
Я помню, как наблюдал за первым классом, я видел такие асаны, как Джану Ширшасана С – в тот момент я клялся, что я никогда не смогу сделать эту позу. Она выглядела просто невозможной для меня. Куккутасана – я был буквально убежден, что никогда в этой жизни я не сделаю эту позу, и через несколько недель я начал делать ее. Это прекрасная возможность для человека, чтобы понять, что то, что мы для себя устанавливаем в качестве крайних пределов, – только в нашем уме, и нам надо быть осторожными с ограничениями, которые мы навязываем себе. Это удивительно, как это распространено в нашем обществе.
— Как вы думаете, насколько помощь гуруджи мотивировала справляться с этими предубеждениями о наших ограничениях?
— Гуруджи невероятен, он удивителен в том, как он помогает людям выходить за рамки того, где, как они считают, находятся их пределы. Это немного страшно иногда. Я видел признаки паники и полного ужаса на лицах людей, а также огромные прорывы. Будучи учителем, я учу тринадцать лет, наблюдать за гуруджи потрясающе. Я не чувствую себя настолько уверенно, чтобы делать то же самое, что он делает. У него шестидесятилетний опыт преподавания – он видел много тел, он провел много тел через эту практику – и я чувствую, что мне приходится быть гораздо более консервативным. Я видел, как он скручивает людей в полный лотос и в Гарбха Пиндасану, Куккутасану, когда я бы никогда не подумал, что это возможно. И то, что это дает им, – это невероятно, вы можете взять это и от этого строить дисциплину и любовь к практике, которая приходит благодаря чувству выполненного долга. Это интересно.
— Каковы трудности ежедневной практики и в чём её польза?
— Как я упоминал ранее, когда я смотрел первый раз, аштанга-йога кажется очень похожей на гимнастику или акробатику, и я думаю, что некоторых людей притягивает это, они заинтригованы чувством силы и экстремальностью практики. Некоторые люди тянуться к странному только потому, что это странно. Некоторые люди просто заинтересованы в выполнении странных поз, потому что это выглядит круто или странно. Я думаю, что в этом есть трудность, это опасность этой практики.
Некоторые люди, может быть, особенно в западной культуре, в западных культурах в целом, но, может быть, больше в Америке, чем в других, склонны действительно жестко доводить себя и быть вне особого контакта со своим телом. Это очень мощная практика. И я думаю, что, если вы выполняете её, она заставит вас встретиться лицом к лицу с тем, что вам нужно увидеть в конце концов. Вы увидите себя. Вы увидите вашу агрессию, если вы агрессивны. Но некоторые люди имеют невероятную способность игнорировать это и просто идти вперёд и продолжать доводить себя.
Риск этой практики и вызов, который она кидает каждому, в том, чтобы не доводить себя, не толкать себя в этот экстрим. Это тонкий вопрос. Очень неоднозначный, на самом деле. Я думаю, что вызов важен – нам надо бросать вызов самим себе, – но нам надо научиться быть осознанными и умными в том, как мы испытываем себя.
Если вы найдете время, чтобы изучить 1% или 5% теории, как говорит гуруджи, – 95% практики и 5% теории или 99% практики и 1% теории, я слышал обе версии – но если вы найдете время потратить 1% или 5% ваших усилий, чтобы изучить восемь ступеней аштанга-йоги, это будет полезно для понимания того, как практика может лучше раскрыться для вас. Основа – это яма, первая анга, первая ступень. А первая яма – это ахимса – не навреди, ненасилие. И лично я думаю, что действительно важно проникнуться этим убеждением, или мы уничтожим себя. И я думаю, что также верно и то, что мы как человеческая расса должны научиться слушать.
Я думаю, что эта практика является огромной метафорой не только для одного человека, но для всего человечества в целом. И лично я в этом вижу одно из огромных её преимуществ. Так много вреда было сделано людьми, которые пытались изменить других людей, но практика дает тебе шанс работать над собой и изменить себя, встретиться лицом к лицу с собой, со своей собственной агрессией, чтобы увидеть, как ты относишься к себе. И это повлияет на то, как вы относитесь к другим людям. Я думаю, что это то, что неизбежно приходит через практику. Это огорошит тебя, заставит тебя смириться.
— То есть вы говорите, что эта физическая практика на самом деле содержит в себе семена ямы и ниямы?
— Я думаю, что эта практика содержит семена ямы и ниямы. Это на самом деле блестяще разработанная практика. Если посмотреть на другие йога-практики, я действительно не нахожу никакой другой, которая имела бы такую изысканность, как метод аштанги. Есть некоторые великие методы, есть другие великие практики, которые люди выполняют, но есть что-то в модели последовательности этого метода, я пришёл к тому, что аштанга-йога – это последовательности, которую мы выполняем – первая серия, вторая серия, третья серия и т.д. И идея виньясы, которую гуруджи описывает как систему дыхания и движения – экам, две, трини, вдох/выдох, дыхание, соответствующее определённому движению – и восемь ступеней. И вы получаете эти три вещи: практику, которая является последовательностью и методом, идею виньясы, которая означает что-то, как он говорит, что приводит вас от одного к другому,, я имею в виду то, чем действительно является виньяса, – прогресс , движение шаг за шагом откуда-то куда-то, с дыханием и движением, которые связаны друг с другом, и философию Патанджали, восемь ступеней или Бхагавадгиту. Это очень древня философия, это не просто современная вещь.
Я верю, что практика была создана, чтобы продемонстрировать нам эту философию. Она начинается с Самастхити – вы стоите прямо и спокойно, встречаетесь с самим собой, делаете свои мысли тише, благодарите, обращаетесь к учению, которое содержится в практике, и признаёте его – это то, что мы делаем в начале урока. А потом, начиная с приветствия солнцу и базовых стоячих асан, которые работают снаружи внутрь – грубые физические движения, которые являются относительно безопасными: вы только ставите ноги на пол, учась развивать это чувство укоренения через ноги и укрепляя ноги, что очень важно в практике. Эти вещи научат вас чему-то: в любой практике – от физической до пранаямы, и потом – медитации – есть эти повторяющиеся паттерны. Есть вещи, которые мы узнаем во время физической практики, они открывают нам понимание того, как нужно относиться к себе, и они важны, если вы собираетесь перейти к более тонкой практике.
Важно встретиться лицом к лицу со своей личностью, и с тем, как вы работаете с телом, прежде чем вы начнете тонкую работу с дыханием. И до тех пор, пока студент не сможет созреть и учитывать фидбек практики, важно иметь что-то, что противостоит вам, нечто такое, как практика. Это действительно важно в том смысле, что нам проходить через испытания, мы пытаемся найти наш путь, пытаемся очистить этот путь, проникнуть в то, кто мы – и тогда, из точки более глубокого понимания, кто мы есть, стать самими собой, быть честными с собой и с миром. Практика побуждает нас сделать это. Она стучит по нам вокруг. Она говорит: ты можешь сохранить своё хладнокровие и сделать Уттхита Хаста Падангуштхасану, или Джану Ширшасану С, или Бхуджа Дандасану или что-то ещё, с чем вы встретитесь дальше на вашем пути. Она продолжает испытывать ваше умение сохранять равновеси, и объективность, и спокойствие в разгар шторма. Думаю, что это все содержится в практике.
Гуруджи сидел на стуле, иногда засыпал, но он всегда просыпался именно в тот момент, когда ты не очень хотел бы – он был рядом с тобой, закручивая тебя в позу, в которой ты не хотел бы, чтобы он тебе помогал.
— Возможно, вы можете рассказать нам немного о том, каково это было практиковать в Майсоре в те годы.
— Интересно вспоминать первую поездку в Индию в 1983 году. Я оказался там в октябре. Там было порядка двенадцати или пятнадцати западных студентов. У него была достаточно большая группа индийских студентов, они практиковали до шести тридцати утра, и потом заходили западные студенты. Забавно, что это не так сильно отличалось. Гуруджи сидел на стуле, иногда засыпал, но он всегда просыпался именно в тот момент, когда ты не очень хотел бы – он был рядом с тобой, закручивая тебя в позу, в которой ты не хотел бы, чтобы он тебе помогал. Я думаю, что сейчас все почти так же. Это удивительно: кажется, что у него нет никакого интереса, но он чувствует это. Тогда было намного больше времени с гуруджи. Вся его семья жила в доме в Лашмипурам, и он не работал так усердно. Удивительно, как тяжело он работает сейчас в своём возрасте – это просто ошеломляет меня. Я преподаю три часа в день с утра, и я выматываюсь. А он преподает по шесть или семь часов в те дни, когда действительно в шале много людей, а ему восемьдесят шесть – это поражаеМы поднимались наверх попрощаться, то, потом у нас обычно был разговор с ним, мы могли разговаривать часами, иногда даже до утра.
— Вы обсуждали философию йоги?
— Гуруджи всегда был готов гпооворить о том, о чем люди хотят говорить. Если находился кто-то, кто хотел говорить о философии йоги, он загорался, он любил это. Если люди говорили о более обычных вещах, ему становилось немного скучно через некоторое время. Это было не очень сложно заставить его говорить о философии. Если он понимал, что у вас есть хотя бы малейший интерес, он просто продолжал и продолжал читать наизусть шлоки на санскрите и переводить их на своём ломанном английском, который требовал время, чтобы понять его.
— Меня всегда занимал вопрос по поводу преподавания: можно ли преподавание назвать своего рода практикой йоги само по себе. Гуруджи больше не практикует асаны. Вы все еще видите в нём великого практика йоги?
— Очевидно, когда смотришь, как гуруджи преподает, что он по-прежнему очень много практикует йогу по-своему. То, что он делает каждое утро, физически очень затратно, требует большого количества сил. И наблюдая за ним много раз прыгающим вверх и вниз по полу, наклоняющимся и поднимающим людей, затягивающим людей в позы. Да, я определенно вижу, что он все еще связан с практикой йоги. Она никогда не прерывалась для него. Он продолжал преподавать постоянно на протяжении всей своей жизни. Я не думаю, что он когда-либо останавливался на неделю или две за шестьдесят лет.
— У него был перерыв на месяц, когда умерла Амма, и он визуально постарел за это время. Я вижу, что когда он не учит, он, кажется, стареет, и он хочет вернуться к преподаванию как можно быстрее.
— Когда он прилетает преподавать куда-либо и вы видите его после самолёта, он кажется старше, но как только он заходит в класс, он сбрасывает лет десять. Он выглядит великолепно сейчас. Я поражен, как хорошо он выглядит, насколько незначительно он изменился. Прошло четыре года с тех пор, как я видел его. Я действительно не нахожу сильных изменений.
— Как бы вы охарактеризовали гуруджи как учителя?
— Одной из сильных сторон гуруджи как учителя является то, что он, безусловно, имел очень мощную практику йоги. Кришнамачарья испытывал его, и в то же время он был ученым, и я думаю, что это уникально. Большинство людей или просто практиковали йогу, или были учеными. Гуруджи делал и то, и другое, и он переносит это в комнату. Он воплощает в себе преподавание йоги, философию, образ жизни, а также свой опыт практики.
Одна из самых великолепных черт гуруджи как учителя – это что он привносит чувство традиции и силы древнего учения Индии, преподавание йоги, которое восходит к истокам, он действительно в контакте с этим. Я думаю, это было интересно ему, и он исследовал это очень глубоко, и в тоже время исследовал практику асан, и он чувствует, что здесь и есть поле для нашей работы. Он делает практику веселой и в тоже время он реально требовательный, он глубокий, и он связан с традицией. Он действительно сильный и мощный. У него есть сила гуру: она просто «Бум»! Ты делаешь!». И вы полностью настроены сделать как можно лучше, вы настроены приложить усилия, чтобы сделать это. И потом он вас рассмешит! Я думаю, это невероятно. Для меня как для учителя, это был настоящий вызов – найти такой баланс.
— Можете ли вы вспомнить случай, который бы проиллюстрировал это?
— Для меня лично изучение первой позы четвертой серии, Мула Бандхасана, было страшным опытом. Я был в Мауи, – я не могу вспомнить, какой год это был, 1985 или 1987 – и мы делали третью серию, и он дал нам асану четвертой серии в конце третьей, что целесообразно: вы готовитесь к четвертой, она приближается. И я был уверен, что мои колени умрут. Я был уверен, что я не смогу ходить снова, если я сделаю эту асану, а он не отступал. Вероятно, это был первый раз, когда я действительно пытался сказать ему нет. Я такой: «Нет, я этого не сделаю…. Я умру… произойдет что-то плохое». А он просто сидел и не отпускал меня, он схватил меня за пятки, положил его ноги на мои колени, и просто потянул пятки вниз к полу. И я был в порядке! Это было совершенно нормально, он знал, что я могу сделать это, и он смеялся – и я не знаю, смеялся ли я или что, но мы прошли через это.
— Я уверен, что вы спрашивали гуруджи о происхождении системы аштанга-йоги. Он дал вам удовлетворительный ответ?
— Нет, никакого удовлетворительного ответа. Когда я впервые начал практиковать, разговор был об этой книге – Йога Корунта была найдена Кришнамачарья в библиотеке в Калькутте, – и о том, что Кришнамачарья и гуруджи воссоздавали эту практику. Я не знаю, что было в Йога Корунте – я никогда не видел её. Я слышал от гуруджи маленькие фрагменты различных цитат. Это здорово, много хороших вещей. Я хотел бы, чтобы книга была доступна, но, очевидно, это не так. Я не думаю, что я когда-либо получал развёрнутый ответ от гуруджи. Я спрашивал его несколько раз, и он всегда отвечал несколько расплывчато, вы знаете. Очевидно, аштанга-йога является древним методом, это ясно. Что мы имеем в виду под этим? Мы имеем в виду, что восемь ступеней Патанджали древние? Определенно. Что содержится в Йога Корунте? Я не знаю. Я не смог узнать, содержалась ли последовательность в Йога Корунте, или же такие принципы практики, как виньяса, или определенные группы асан содержались в Йога Корунте. Это все спекуляции для меня, и я действительно не знаю – это останется загадкой.
— Что касается этой же темы, как вы думаете, внёс ли гуруджи личный вклад в эту систему, неважно, пришла ли она откуда-то еще или нет?
— Мне сложно сказать, внёс ли гуруджи личный вклад в эту систему или нет. Я никогда не встречал Кришнамачарья. Я пытался встретиться с ним прям перед его смертью, но безуспешно. Гуруджи повторял снова и снова, что Кришнамачарья сказал ему преподавать этот метод и не менять его, и я уверен, что это именно это, он и делал. Это действительно сложно, будучи учителем, не вносить ничего своего в то, что ты преподаёшь. Мы учим тому, что актуально для нас. Я думаю, что, возможно, он сделал следующее: взял то, что он узнал от Кришнамачарья, – я предполагаю, я не знаю – и практиковал это сам, и через свой собственный опыт он нашел правду в том, что он практиковал, в том, что он узнал от своего учителя, этому он нас и учит. И я тоже пытаюсь это делать.
То, что я узнал от грудужи, я практикую, и то, что я узнал из своего опыта, из моей практики, я преподаю. И поэтому, я думаю, что можно сделать вывод, что мы все, конечно жепривносим что-то своё в то, что преподаем, но в тоже время гуруджи очень тщательно сохранял метод чистым и продолжал преподавать так же, как его учили. Когда мы создавали эти видео (первой и второй серии), нашим намерением было сохранить представление о том, как он учит, потому что я видел, как многие люди привносили много личного в их преподавание. И это как игра в сломанный телефон – через несколько поколений не окажется никакого сходства с оригинальным методом, и это было бы действительно плохо. И я думаю, что, по крайне мере, некоторых из нас, необязательно все из нас, но некоторые из учителей несут ответственность за попытки сохранить это и передать дальше. Я вижу, что происходит, метод становится все сильнее и сильнее. В какой-то момент я беспокоился, что он исчезнет, но я не думаю, что это произойдет.
— Я хотел спросить тебя по поводу наследия после смерти гуруджи.
— Мы видим, что с ростом аштанга-йоги её продолжение после его смерти становится всё более вероятным. Я рад видеть, что Шарат так заинтересован, действительно полон энтузиазма по поводу практики и преподавания. Я думаю, он заинтересован в продолжении этого. Существует так много учителей, которые практикуют много лет и продолжают практиковать и обучать. Это по-настоящему здорово. Есть, вероятно, не меньше десятка учителей, которые практиковали с ним двадцать лет или больше, они продолжают практиковать и учить, и количество людей, которых они учат, растет. Всё это прекрасно. Я думаю, что перевод Йога Малы и то, что вы создаёте эту книгу с воспоминаниями, – это здорово.
— Вы бы хотели что-нибудь добавить?
— У нас есть метод, которому нас обучали, он имеет определенную структуру. Гуруджи говорит немного, когда проводит класс. Он обычно говорит «Самастхити!», потом молитва, потом он считает Сурья Намаскара: «Экам – вдох, две – выдох», и так далее. Вы должны понимать, что это малая толика информации, и у вас остаётся огромное пространство для заполнения. Одна вещь, которая интересовала меня как студента и как учителя – это попытаться найти то, что верно вне зависимости от времени, что-то, в чём находится суть практики, что имеет большое значение. Очевидно, что дыхание – это один из столпов практики, одна из преобладающих инструкций. Он говорит: «Дышите! Дышите свободно! Свободное дыхание! Не держите ваше дыхание!». Для меня это кажется основным фокусом практики: дыхание. Вы сосредоточены на вашем дыхании, дышите со звуком и слушаете ваше дыхание, и ничего больше.
Первое, чему я обучаю на майсор-классе, – необходимый темп, самостоятельность, они должны знать последовательность, и концентрации на дыхании, постоянному сохранению дыхания. Это и есть ментальная тренировка: вы тренируете разум. Это дхарана, шестая анга аштанга-йоги – концентрация: направлять свое внимание на свое дыхание снова и снова. В этот момент вы учитесь принципу медитации, то, о чём мы говорили ранее – практика содержит обучение. Вы узнаете, вы развиваете силу, так, что когда вы наконец садитесь медитировать, у вас есть способность сконцентрироваться. И в тот момент, когда вы дышите, вы испытываете себя: всё вокруг сбивает вас, всё выводит из равновесия и и не располагает к тому, чтобы оставаться в балансе и помнить о дыхании, всё это есть в практике.
Иногда я был бы рад, если бы мне давали больше инструкций. Когда я изучал третью серию, я был вверх тормашками на моей голове, и он сказал: «Делай вот это», и я думал: «Что это значит?». Я не имею ни малейшего понятия. Он говорит на санскрите, а я никогда не слышал этого названия раньше. Он говорит: «Положи твою ногу туда», а ты вверх тормашками, и ты даже не знаешь, где это «туда» находится. Но есть что-то в прохождении через этот процесс, это даёт тебе что-то: ты прорабатываешь это, ты находишь свой путь, у тебя есть чувство, что ты сделал это сам. Я думаю, что это действительно здорово для людей. Интересно адоптироваться, чтобы это было не так сложно. И я думаю, именно поэтому гуруджи не давал много сложных инструкций.
Нью Йорк. 2000
(Интервью с Чаком Миллером из книги «Гуруджи. Портрет Шри К. Паттабхи Джойса глазами его учеников»).
Перевела Галина Кисанд.
