Преподаватель метода из Кирова — о потере интереса ко всему, кроме йоги, абсолютной преданности своему учителю, влюблённости в свой город, а также про ассистентку, вернувшуюся на коврик после комы.

— У тебя была мысль в этот раз поехать в Майсор, когда он открылся?

— Да, он открылся, мои некоторые друзья и коллеги, из Москвы ребята, улетели туда. Но, во-первых, я уже выбрал себе учителя – Лино, – и мне настолько не интересно в другие места ездить… Я готов ездить только к Лино. Вообще, представляешь, у меня была такая история: 12 лет назад, когда я пришёл на йогу, мой первый учитель Эля сказала мне, что, если ты хочешь идти зарабатывать своим именем, получить все эти сертификаты, привилегии, чтобы ты был узнаваемым, – тебе сразу надо ехать в Майсор. И уже десять лет назад я мог быть авторизованным преподавателем йоги. Но, продолжила она, если ты хочешь быть близким к учителю, иметь с ним связь, с традицией, то поезжай к Лино. Это случайность абсолютная: мне девочка потом позвонила и сказала, что вот, есть абсолютно крутой учитель в Керале, прилетай. Я ей: «Вылетаю». И я понял, в чём прикол: ты там вместе с учителем, ты с ним вместе всегда: в кафе, на пляже, на практике. Ты имеешь с ним связь, общение, контакт. Ты можешь спросить его о чём угодно, он тебя видит, он тебя продвигает, трогает и всё в этом духе. А в Майсоре всё иначе: там тысяча человек лежит, и если на тебя посмотрят вдруг, то не факт, что заметят. Это меня не устаивает. Это модно и круто, но я так не готов. Хотя многие мои знакомые туда ездят.

— Я твои чувства понимаю, я была в Майсоре один раз (не у Шарата), и мне совсем туда не интересно ехать. Ты в итоге сколько раз уже был у Лино?

— Четыре года я к нему ездил, пока не случилась пандемия.

— Ты пользовался этой опцией, когда можно подсесть к Лино на пляже и поговорить о практике и жизни?

— Да, конечно. Единственно, у меня есть трудности с английским, но сейчас я как раз занимаюсь с преподавателем и совершенствую язык. Я имею приглашение от Лино на его курсы, то есть я прошёл этот отбор, я подхожу по всем условиям, и они пригласили меня туда (в Италию – прим. Ashtanga-samgha). Но это было тогда, когда вот этот беспредел потом начался с вирусом, и мне написали, что всё переносится с мая на сентябрь. В сентябре мне написали, что Италия закрылась, но я оставлен в списках и мне больше не придётся проходить никакие согласования. Поэтому я английским сейчас занимаюсь посильнее. А что касается опции личного общения, то я воспользовался ею в первый же год. Я как-то шёл, увидел, как Лино сидит, читает свои книжечки на пляже на простыне. Он сам предложил мне присесть, спросил, кто мой учитель, практиковал ли я с известными учителями, куда я ездил и с кем занимался. Простые вопросы, мы чуть посидели и поговорили. А потом, когда я каждый год ездил к нему и занимался, я проходил мимо и он всегда звал меня пообщаться. Представляешь, как это? Например, я знаю, как в Майсоре: если Шарат к кому-то подходит и просто трогает его, там впечатлений на целый год. А я просто подхожу к Лино и общаюсь с ним, — что может быть круче?

— Согласна. Ты упомянул, что начал практиковать 12 лет назад. Это было в Кирове?

— Да, я начал практиковать с неизвестным учителем.

— Сразу аштангу?

— Да. 

— Давай вернёмся за день до или неделю – чем ты тогда занимался? Из чего состояла твоя жизнь?

— Я занимался спортом – это были тяжёлые металлы в подвальных спортзалах, и ходил на секции бокса. То есть в моё время мы качались и боксировали.

— Опиши мне в таком случае Киров…

— Наверное, Киров можно назвать провинцией, но вообще он, как оказалось, один из крупных городов. Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Казань, а потом Киров. Большой город.

---

И вот, когда я отзанимался и вышел из шавасаны, – она была глубокая, как медитация, – я понял, что больше мне ничего не интересно. Мне не интересен спортзал, единоборства, лёгкая атлетика, лыжи, – всё, что было до этого, это стало безразлично. 

---

— Просто мы рассуждали о том, что чем дальше от Москвы (да что там, за Cадовое если выехать, то это уже другая Москва), тем меньше не просто возможностей для какого-то развития, но даже самого интереса к этим возможностям со стороны жителей.

— У меня условия в этом смысле ещё интереснее: я родился в глухой деревне лесной в трёхстах километрах от Кирова. Там тысяча человек жила раньше, сейчас вообще никого не осталось. Я окончил там школу, и мы, парни деревенские, всегда занимались спортом, потому что больше в деревне нечем заниматься.

— Но можно было пойти по дороге алкоголя, курения, битья стёкол в заброшенных домах.

— Да, но я пошёл по пути спорта, я занимался лёгкой атлетикой. 

— Тебя родители туда определили?

— Нет, какие родители! Это одна школа на всю деревню, если ты в классе самый быстрый на физкультуре, то ты едешь на соревнования. Если ты там побеждаешь, то эго у тебя растёт, ты хочешь ещё, ты ведь подросток. Соответственно, лыжи, трамплины, стрельба, подтягивание, бег и всё остальное, тебе просто некуда деваться. Я был спортивным всегда. Здесь, когда я приехал в университет в Киров учиться, спортом я занимался уже сам. Ходил в спортзал, занимался тяжёлой атлетикой. Но моя душа на самом деле всегда лежала к восточным единоборствам: я с детства фанат фильмов про кунг-фу, Шаолинь… И когда мне сказали слово «йога», оно мне откликнулось, потому что оно из того же разряда. И однажды, когда я искал, куда пойти, я пришёл в зал, где помимо единоборств преподавали йогу. Я учиться не начал, я увидел тренера, и мне не зашло, я даже заходить туда не стал. Но слово «йога» глубоко отложилось во мне, и буквально в очень короткий период ко мне на работу пришла одна девочка, коллега, мы разговорились, а она ходила как раз на йогу. И она – вот прям в торговом центре, в магазине, сказала: «Ты сможешь вот так ногу заложить?» Я говорю: «Смогу», и раз – сел в лотос. «А наклониться сможешь?» Я говорю: «Смогу!», и наклонился. И тогда она говорит: «Вот если ты придёшь к нам на йогу, тебе понравится, там очень круто. Давай прям завтра в 8 утра». И мы погнали. И завтра в 8 утра я был прямо в этой студии, из которой сейчас с тобой говорю. Эта студия сейчас мне принадлежит.

Так вот, я туда пришёл вместе с ней, это была аштанга, но потом я уже понял, что это не та аштанга в её классическом понимании. Например, раз в неделю у нас был майсор-класс, раз в неделю был led-класс. Раз в неделю был led, разбавленный некоторыми объяснениями. Ещё раз в неделю была силовая тренировка: приседали, отжимались – всё так делали, и даже Сурья Намаскар. Ещё раз в неделю на шпагаты садились, то есть это была такая разбавленная практика. Что касается моего первого занятия, то я попал практически на led, Эля, моя первая учительница, она диктовала всё. До этого она попала к Петри на три дня, и где-то на три дня она в Канаде попала к Робсону. Грубо говоря, она самоучка, но очень талантливая. И вот, когда я отзанимался и вышел из шавасаны, – она была глубокая, как медитация, – я понял, что больше мне ничего не интересно. Мне не интересен спортзал, единоборства, лёгкая атлетика, лыжи, – всё, что было до этого, это стало безразлично. Я пошёл, сразу сдал назад все свои абонементы, и купил безлимитный на йогу сюда. Всё, больше я отсюда никуда не уходил, ничего не менял и ничего не пробовал. Я быстро начал набирать темп, и моя учитель Эля сказала, что у меня не просто талант, а дар, и что она готова со мной позаниматься в общей группе, если у меня есть такое желание. И я очень быстро в течение года уже стал ассистировать ей, но стали приходить люди, желающие со мной заниматься. И тогда Эля сказала, что я могу набрать себе группу. Я начал собирать себе группу, ко мне пришло огромное количество людей, и я вёл практики, как учился сам: где-то led-классы, где-то силовые тренировки были, где-то майсор пытался вести. Вскоре я понял, что мне интересно узнать про настоящую аштангу: я поехал в Москву, позанимался там и понял, что мы здесь занимаемся немного не традиционной аштангой.

И, соответственно, каждый год я стал ездить к Лино Миеле, минимум на месяц-полтора, и Лино меня стал быстро продвигать во вторую и третью серии. Ну, я и до этого сам себе добавлял, но тут всё стало происходить официально, наши с ним отношения сблизились, практика моя усилилась, в ней появилась глубина, появилось понимание. Это всё благодаря глубокому погружению в процесс, потому что здесь, на севере, знаешь, иногда коленки трещат, лотос не заворачивается, холодно, темно. Когда ты приезжаешь в Майсор или Ковалам, ты пропитываешься общей энергией, ты видишь, что люди со всего мира вокруг тебя стараются, пыхтят, и ты тоже пашешь. Ты устаёшь, но вдохновения тебе потом ещё на полгода хватает, это круто.

— Как ты себе объясняешь тот момент, что, как ты упомянул, «народ рассосался»? Людям не хватает характера? 

— Знаешь, во-первых, это дело привычки. Люди, которые изначально у меня практиковали, они были из группы Эли, с которыми я начинал. Когда люди привыкли прыгать, скакать, делать силовые – это круто. Но когда ты им говоришь, что я это делать не будут, то они спрашивают: «А почему? Мы так привыкли». Я им говорю: «Потому что я осознал кое-что, и теперь у меня есть путь, у меня есть смысл и мне важна традиция. Поэтому эти тренировки мы давайте оставим для фитнеса, а будем заниматься йогой». Соответственно, они такие: «Ну, ладно», но кто-то ушёл.  Потом, допустим, майсор – это ведь надо запомнить все асаны, говорят они мне. «Но вы ходите год-второй, вам что, сложно запомнить их?» — спрашиваю я. «Мы привыкли повторять за учителем». А я помню, Лино сказал, что мы учителя йоги, а не… по-моему, он употребил слово «клоун». «Ты же, – сказал он мне, – не обязан кувыркаться и сальто крутить, чтобы за тобой повторяли. Ты учитель йоги». Я чётко это осознал тогда, и эта фраза во мне глубоко и навсегда укоренилась. Я не должен никого веселить. Есть начинающая группа, которой я должен всё показать, иначе никак, это понятно. В общем, я начал менять свою практику и свой предыдущий способ преподавания, и люди потихоньку рассосались. Почему-то на йогу в большинстве своём ходили взрослые люди, привыкшие к определённому распорядку, и они готовы, получается, были забросить то, чем они столько занимались. Но на смену им пришли новые люди – молодые, сильные, красивые, разные. Когда я стал их учить тому методу, который практиковал сам, то они – они ведь того формата не знали, который раньше был, не знали, что можно прыгать, отжиматься, на шпагаты садиться, – я им сказал, что если вы хотите таскать тяжести, то идите в спортзал, если хотите прыгать, идите на кросс-фит, если хотите здоровье, то я преподаю традиционную аштанга-йогу, и я преподаю её вот так. И я их научил, они со мной уже много лет, тут уже нет вопросов: они выбрали путь и они им идут. Они устают иногда, иногда кто-то пропадает на месяц-два-полгода, а потом возвращается. Кто-то сразу влюбляется и ходит дальше, кто-то понимает, что ему не подходит это, и исчезает. Этот путь – он очень сложный, очень трудоёмкий. Я не напрягаю никого ежедневной, шестидневной практикой. Я бы хотел, конечно, чтобы мои студенты выполняли это, занимались регулярно, но современные условия, они такие, знаешь… И люди современные – они другие. И я понимаю, что только мы, избранные, – учителя и близкие ученики, – в состоянии нести это. А остальные – для них практика это просто вопрос здоровья, и это уже хорошо, это очень круто. Я всем говорю, что если вы три-четыре раза приходите на практику, то вы сверх-молодцы, вы сверх-люди. Вы занимаетесь, вы здоровые, вы красивые, и будет у вас продвижение, и будет у вас всё нормально. Придёт время, что-то случится, что-то перещёлкнет, и вам захочется чего-то большего, чем первая серия и начало второй. Вы поймёте, что продвижение заключается в чём-то другом, вы как бы сами захотите остаться в зале на пять, на шесть дней, и это будет круто. Но вы сами должны к этому прийти, я никого не напрягаю с этим, не заставляю. Я за здоровье и за постепенность. Поэтому я считаю очень важным следующее: когда откроются границы, я возьму с собой в Ковалам максимальное количество учеников, чтобы они приехали к Лино и там этой ежедневной практикой насытились, сами её ощутили, сами её прошли, поняли, что на мировом масштабе они занимаются правильно, что люди со всего мира делают то же самое, что в традиции на самом деле всё это выглядит вот так. Я хочу им показать это наглядно, а не рассказывать просто. Их это вдохновит, и им этого хватит на полгода ежедневной практики.

---

Но аштанга – она меня прельщает своей сложностью, своей трудностью. Ты не просто видишь цель и вот тебе средство. Аштанга – это ты прёшь с пониманием, что ты зубы будешь чистить до конца жизни, и практику ты будешь делать до конца жизни.

---

— Эля, у которой ты начинал заниматься, она продолжает преподавать? 

— Я с Элей преподавал и практиковал шесть лет, далее сложились обстоятельства так, что они со своим мужчиной уехали жить в Канаду. Соответственно, я перенял эту школу здесь, и сейчас часть учеников, которые раньше тут занимались – кто-то остался, кто-то ушёл. Часть людей осталась, плюс пришло огромное количество новых людей. То есть четыре или пять лет я преподаю здесь утром, один. У меня есть свои помощницы, девочки-ассистенты, и у меня есть ещё вечерний преподаватель Ирина, она здесь со мной уже одиннадцать лет занимается.

— В городе это единственное место с аштангой?

— Это единственная школа йоги, где преподаётся только аштанга и ничего другого. У меня здесь нет администратора, у меня здесь нет приёма в новые группы, хатху, гамаки, во что-то ещё. Никакой аренды, я никому ничего не сдаю. Только аштанга, утром и вечером. В Кирове говорят, что мы – закрытая школа, в которую трудно попасть, очень мистическое место, а на самом деле это просто аштанга-школа, в которой никаких пилатесов или ещё чего. Но в Кирове очень развито направление йоги, и у нас минимум пять или шесть студий, в основном кундалини. Много йогов у нас тут, в общем. (смеётся) Это хорошо, на самом деле это очень хорошо.

— А у тебя есть небольшой снобизм по отношению к другим практикам? Мол, настоящая йога – это только аштанга. Или всё же ты допускаешь, что в гамаке человек тоже может чего-то там достичь.

— Пятьдесят на пятьдесят, я бы так сказал. Аштанга и все наши духовные практики учат нас тому, чтобы эго своё не раздувать. Оно должно быть сильным, но оно не должно быть раздутым пузырём, а сам ты должен быть смиренным. Поэтому я считаю, что, если человек занимается хатхой, то это тоже классно, он сто процентов обретёт здоровье. Если он ходит на кундалини, ну, значит, ему сразу нравится энергию поднимать, физический аспект ему не нравится – пусть, это его путь. Если человеку нравится висеть в гамаке, спину вытягивать, красивое фото делать и выкладывать в Instagram, — тоже супер. Просто слово «йога» не везде подходит, в этом проблема. Например, если бы это было что-то в гамаках – упражнения или гимнастика, — класс. А «йога» в этой связки специфически звучит. Хатха-йога — звучит, йога Айенгара – звучит, а вот всякие современные направления это слово используют зря. Как учитель аштанги, я считаю, что если ты практикуешь больше десяти лет, то это серьёзный опыт, и всё остальное становится скучновато. Человек, который занимается аштанга-йогой, — про него сразу можно многое сказать. Про его волю, его силу духа, силу намерения. Про то, что он прикладывает невероятные усилия, причём не столько физические, а именно волевые. Я по себе это знаю. Я иногда читаю посты преподавателей аштанги, девочек, я вижу, что их качает, что они волнуются, почему то и почему не то, я это понимаю и по себе знаю, но когда ты с этим смиришься, ты примешь этот путь, выберешь его, — больше ничего тебя не будет волновать. Я на этом пути стою, я его знаю, чувствую и вижу. Путь аштанги – вот он такой. Человек, практикующий аштангу, он супер волевой. И он, конечно, сильный, про это говорят те физические асаны, которые мы делаем. Человек здоровый, потому что другие направления, что бы о них ни говорили, будут не настолько разносторонними, в них нет такого объёма. В аштанга-йоге не просто так восемь ступеней. Почему не все готовы практиковать аштангу? Считается, что путь к самадхи, просветлению, выходу из сансары (к чему все йоги идут?) – можно пойти и сразу медитировать, вопросов нет. У нас у всех высшая цель одна, а как мы к ней идём – выбор каждого. Медитировать, я считаю, очень сложно, но это быстрый путь, который можно освоить. Кундалини – я бы не рекомендовал с неё начинать тем, кто вообще не знаком с йогой и практикой. Но это тоже путь туда, и он один. Но аштанга – она меня прельщает своей сложностью, своей трудностью. Ты не просто видишь цель и вот тебе средство. Аштанга – это ты прёшь с пониманием, что ты зубы будешь чистить до конца жизни, и практику ты будешь делать до конца жизни. И если в каком-то возрасте с ногами за головой и стойкой на руках, то в преклонном возрасте это будет первая серия, возможно, а возможно, что и с ногами за головой. Не важно, как это будет. Плюс мы все знаем, что асана нам только даёт движение и скачок вперёд, а дальше у нас ещё четыре ступеньки. Люди сразу рвутся туда, сразу хотят попасть в медитацию. А аштанга говорит: «Подожди-подожди, ты сначала тело своё очисти, мозги и сознание свои почисти, поработай, чтобы спина твоя не болела, когда ты медитируешь сидишь». И только потом идут все эти созерцания и так далее. Я понимаю, что это сложный путь и что мне ничего по жизни не нужно будет придумывать. Спортзал? В какое-то время надоест. Спорт-фит в какое-то время надоест. Шейпинг в какое-то время надоест. Всё время хочется чего-то попробовать: а давай на сёрфинг, а давай побегаем, а давай то и сё. А аштанга даёт тебе инструкцию: иди тихонечко по асанам, потом, когда твой мозг будет устойчив и тело, иди в созерцание, подыши пранаяму и так далее. Потом, глядишь, вы сами всё увидите. Как сказал Паттабхи, ты делай и всё придёт. Это имеется ввиду всегда делай. Всегда! Не когда-нибудь придёт. Когда – не известно, в этом загадка. И многие сомневаются, а придёт ли вообще. Я принял этот путь, для меня это не важно, когда и будет ли, мне нравится идти.

— Человек должен заниматься либо дома, либо он не занимается и у него выходной, либо он приходит вечером. Студию я арендую в любом случае на постоянной основе для чего? Чтобы лично мне не между диваном, кроватью, окном и цветами дома, когда кошки, дети, суп, запахи, соседи и так далее, а чтобы всегда было место для себя. Я арендую эту студию не с коммерческой целью, так я вижу свой путь как преподавателя. И мне надо самому практиковать, потому что я несу это знание.

— Отсутствие этих двух дней, их недостаток до шестидневки, так скажем, — это не усложняет жизнь тем самым «избранным», о которых ты говорил? Теоретически, человек бы рад ежедневно вставать на ковёр, но студия закрыта, а дома это сложно.

— Всё дело в избранных. Ты смотрела «Матрицу»? Из всех миллионов жителей на планете сколько было таких? В принципе, один Нео. Перед ним сколько ещё было человек? Несколько, все остальные – люди в матрице и программе. То есть этих самых «избранных» – их очень мало. Если они начнут появляться, то и условия для них будут появляться.

— То есть у тебя не так, что ты создаёшь условия и притягиваешь в них людей, ты ждёшь, когда люди потребуют этих условий?

— Конечно. Если студия будет открыта все шесть раз в неделю, а заниматься в ней будет три человека? Это не выгодно. И дело не в коммерческой составляемой, а в таком важном понимании, как время. Я, будучи учителем йоги, понимаю, что все мои ученики – они захотели – полетели в Таиланд на две недели, полетели в Турцию на неделю, в Рим на три дня. А я всегда в Кирове. Я всегда на месте, чтобы ученики могли заниматься. Но выделяя эти два дня для себя, я, может, их даже разгружаю, и они этому даже рады – возможности отдохнуть. Если у них есть намерение и сила, они позанимаются дома. Пусть это будет другая практика, не вся практика, только половинка или только Сурья Намаскар, но такой шаг добавит им осознанности. Такой шаг добавит им силы воли. Они скажут: «Так, я очень хочу позаниматься, но сегодня четверг. А что мне мешает дома позаниматься, если я этого настолько хочу?». Позанимайся дома, сделай этот шаг.

— На заметку просто: в Стамбуле я была в местной шале, у них два раза в неделю есть self-practice, когда ученики занимаются в зале, но без учителя. То есть тебя это даже не обязывает лишаться своей практики, это удобный вариант.

— Это крутой ход, он у меня рассмотрен и даже принят на повестку дня. И я так даже уже однажды практиковал, и человека три тоже приезжают и рядом занимаются. Это нормально. Когда есть желающие, я готов на это пойти.

— Понятно. Вопрос такой: ты упомянул Петри. Скажи мне, влияет ли на твоё восприятие образа учителя те мнения, которые он транслирует? Или же тебе достаточно его многолетнего опыта практики и, например, его способности хорошо ассистировать? Просто то, что говорит Лино о гуруджи, и то, что говорит Петри – это прям небо и земля.

— То, что говорит Лино, и то, что говорит Петри – это разные вещи?

---

Без капотасаны никто не умрёт, практику не профукает, хуже себя чувствовать не будет, но это уже будет другое направление русла реки, понимаешь? 

---

— Абсолютно, да. Я тебе просто напомню, что на мой вопрос к Лино о том, как воспринимать слова преподавателей метода относительно всплывшей вдруг темы правок в аштанге, он посоветовал требовать доказательств. А никаких доказательств, которые очерняли бы образ Паттабхи Джойса, нет. И он вправе об этом говорить, потому что половину своей жизни он практиковал рядом с ним, всё видел и всё на себе ощущал. Он прям стоит горой за имя своего гуру, в то время как Петри сейчас изменил своё мнение о своём учителе и говорит ровно обратное. Ему якобы стыдно быть автором книги, которую ты выше упомянул, но эту же книгу он из года в год привозит в Россию на семинары и подписывает. Это не влияет на тебя? И тот момент, что Лино он вроде тоже предал, так говорят.

— Давай разберёмся. Лино – мой учитель навсегда. Во-первых, я очень предан аштанге, для меня имеет первостепенное значение сама традиция, верность ей. И из всех, кто мне знаком, я знаю, что Лино традиционен, он был близок к Паттабхи Джойсу, в упор просто к нему находился – два. С его слов, со слов Паттабхи Джойса им, Лино, написана книга, а значит, она никак не искажена – это три. И, главное, я сам лично знаком с Лино, я много раз общался с ним один на один, я знаю и вижу, как он ведёт себя с учениками и по жизни. Плюсом ко всему, я имею приглашение на его курс, а туда, чтобы попасть, есть ряд условий. Даже чтобы претендовать на этот курс, ты должен соответствовать ряду критериев: тебе должно быть определённое количество лет, у тебя должен быть опыт практики не менее скольких-то лет и так далее. Ты должен быть вегетарианцем. И, после прохождения этого курса, ты обязываешься продолжать приезжать к Лино, должен продолжать практику, продолжать своё углубление в практику. То есть ты не просто приехал и получил сертификат, ты только встал, можно сказать, на путь, и под руководством Лино ты должен регулярно приезжать к нему и работать. В Италию – значит, в Италию. В Индию – значит, в Индию. У каждого должен быть свой учитель. И у учителя должен быть свой учитель. То есть каждый учитель, по сути своей, тоже ученик. У Лино был учитель Паттабхи. Кто такой Паттабхи? Это величайший человек в истории нашего поколения. И у него был учитель. И это нормально и даже круто, иметь учителя, будучи самому учителем. С Лино у меня однозначное впечатление. На счёт Петри – у него я был один раз и хотел ещё поехать к нему на Ладогу. Чем он мне понравился? Правки, он очень мягок. То, о чём мы общались – меня устроили все позиции. Паттабхи Джойс разрешил ему написать эту книгу и издать, причём издавалась она под руководством Лино Миеле. И я знаю, почему они разошлись с Лино. Лино открывал ему студию там, в Хельсинки. Это одна из самых крутых и известных школ в Европе. Но Петри перестал потом ездить к Лино. Человек вырос и решил больше не ездить, хотя, думаю, стоило всё же продолжить эту традицию, не обязательно каждый год, но хотя бы иногда… Любому учителю было бы приятно видеть у себя в учениках преподавателя мирового уровня, которого он же и воспитал. Я считаю, что с учителем нужно быть вместе до конца, поэтому в этом плане я Петри не поддерживаю, конечно. Я спрашивал Петри про Лино, он сказал, что это его учитель, что он обучался у него, что это великий человек. Про то, что сказала ты, как будто из моей памяти что-то досталось… Я слышал уже что-то про это. Но давай так: мы там не были, мы не можем точно об этом ничего знать.

— Я тоже считаю, что мы не можем об этом говорить, но мы выбираем, кому верить. И вот если так смотреть на это, то к Лино у меня вообще нет вопросов, он абсолютно убедителен, абсолютно чёток. Но я с тобой не об этом, мы отошли. Я о том, влияет ли на тебя поведение вне коврика учителя на его «учительский» образ. Попросту говоря, например, отречение учителя от своего гуру для тебя причина отказаться от дальнейшего обучения у него или нет? Образ Петри пошатнулся в твоих глазах или нет?

— Да, абсолютно да. Я расстроился, когда мне сказали, что он ушёл от Лино. Лино ему, значит, школу открыл, годами его обучал, с книгой ему помог… Мне было это неприятно, это факт. То, что ты сейчас озвучила, я изучу эту тему, почитаю его речь. Если это прям вот так, то это неприятный факт, конечно. Пошатнуть авторитет Паттабхи Джойса для меня невозможно. Это человек, благодаря которому сейчас… Вот Христос пришёл на землю, и на каждом углу сейчас у нас церковь. Пришёл Паттабхи Джойс, и аштанга-йога сейчас есть в каждом городе и в провинции, как у нас. Это великое знамя, которое открыл человек. Те люди, которые говорят негативно про какие-то прошлые дела, если такие вообще были, про человека, благодаря которому они вообще сейчас популярны и имеют то, то имеют – силу, здоровье, известность, работу, – сейчас порочить какие-то события – это вообще нехорошо. Нельзя так делать.

— Переключу тему. Сейчас многие преподаватели метода переосмысливают свой опыт и привносят в классы что-то своё. Как на хатху приходишь, так и на аштанге сталкиваешься с чьим-то «стилем». У тебя есть такой соблазн? Тебе приходится противостоять «тренду»?

— Я когда заполнял анкету на тичерз к Лино, там есть пункт про то, чтобы взять и привнести в метод что-то своё, разные наводящие вопросы. И для меня один из важнейших принципов – сохранение традиции в том виде, в котором она существует. Я родом из деревни, мы отмечали в детстве все старинные праздники: масленицу, катание на лошадях.

— Ивана Купала!

Нужно прям постараться, чтобы получить этот сертификат, который в принципе, как говорит сам же Лино, нам не нужен. Но я хочу его именно для того, чтобы все знали, и я сам, что я взял эту традицию из уст в уста от человека, который точно также принял её у Паттабхи. А что касается изменений: я ведь рассказал тебе, что люди от меня убежали, когда я все эти флоу элементы убрал и оставил только традицию. Люди разбежались, но пришли новые, и они пришли такие, для кого традиция стала обычной. Они не хотят ничего, кроме майсоров и led. Эти люди готовы развиваться, они готовы изучать пранаяму, а я готов им её давать. По теме изменений я думаю только про коммерческую составляющую. Например, если я сейчас возьму и проведу класс по силовой тренировке или шпагатам, я уверен, что придут не только мои ученики, но и те, кто увидит объявление и такой: «О, шпагат! Хочу». Во-первых, это поможет платить мне аренду. Во-вторых, это создаст ажиотаж здесь людей, которые придут просто посмотреть, но на следующий день они останутся здесь на аштангу. И вот этот элемент «завлекалова» я готов применить и, как сказал Лино, кривляться, на руках стоять, балансы держать, чтобы завтра они пришли на аштангу и поняли, что эти балансы на руках и шпагаты я не в спортзале научился делать, а благодаря Сурья Намаскар и тем асанам, которые в последовательности нарисованы. И выполняя эти асаны изо дня в день, вы и на шпагат сядете, и на руки встанете, и не надо ничего для этого специально делать. А если вы хотите просто встать на руки, то это есть тренировки – идите, за неделю встанете. Хотите на шпагат? Идите, пожалуйста, на шейпинг, вам через месяц все связки порвут, вы сядете, вопросов нет. Но если вы хотите качественный шпагат, мышцы сильные, сухожилия крепкие, то приходите на аштангу. Вы будете заниматься, и через полгода окажется, что вы вдруг садитесь на шпагат, хотя ни разу раньше этого не делали. Понимаешь? Вот он метод аштанга-йоги. Меня в этом плане некоторые называют пенсионером, мол, я не современный. Но что мне нравится в Лино, так это именно ЭТО. Ему по барабану на всё. Я к нему езжу четыре года, и он свои шорты, которые он по титьки себе натягивает, он их ни разу не сменил. Я смотрю на свои вещи и понял недавно, что вот эти футболки и штаны, в которых я на практику пришёл одиннадцать лет назад, — вот они передо мной лежат. Я коврик сменил, только потому что его стёр. И думаю иногда, может, нужно прикупить чего, может, пора, но мне так по барабану на это всё. Мне ни костюмы новые не нужны, ни шпагаты, ни ноги к груди – мне нравится, что ко мне приходят люди выполнять конкретно тот метод, которому я их научил. То есть, резюмирую: ради коммерции я готов сделать какой-то класс такой, чтобы привлечь людей, но практику саму менять, сам метод – нет, конечно.

— Ты сказал, что никуда не ездишь. Это такое понимание дхармы: быть рядом со своими учениками и передавать метод, – или тебе в принципе путешествия не интересны?

— Знаешь, тут все условия сочетаются. Первое, я чувствую ответственность за тех людей, которых, так сказать, «приручил». Я знаю, что, когда я уезжаю к Лино на два месяца, они все здесь тихонько разбредаются без меня. Когда учитель на месте, то совсем другая энергия. Мои ассистенты спасают меня, помогают, но они всё же не учителя, мне нужно находиться здесь. Второе: я понял, что я не путешественник. Мне вот эти две недели в Турции, выходные в Таиланде… Если бы я был путешественником заядлым, я бы не ездил в Ковалам каждый год на два месяца. Я бы понимал, что могу поехать во Вьетнам, могу поехать в Европу, ещё куда-то, но я еду в Ковалам на два месяца каждый год. И даже там я не путешествую по Индии, а сижу на месте, никуда не уезжаю. Я там ради практики, мне в Гоа на два дня вообще не интересно слетать. То же самое и здесь: две недели в Турции меня ни от чего не спасут, мне это не ёкает никак, когда я говорю с тобой сейчас об этом. Но ещё, честно говоря, причина в том, что ситуация в мире сейчас такая, что она не увязывается с моим личным восприятием действительности. Мне не нравится то, что происходит сейчас. Мне не нравится носить маски, сдавать тесты, делать уколы. Это для меня некоторое насилие, я против него, я готов сидеть в Кирове столько, сколько угодно, пока этот туман не рассеется, а силы добра не победят этот мрак. Мне здесь хорошо, поездки для меня не жизненно важный момент. Потому что, если ты самодостаточен, тебе хватает того места, в котором ты находишься. Многие хают Киров, многие хают Казань, ненавидят свой Саратов. И когда хают Киров, ты думаешь: «Хочу поехать в Казань, там круто». В Казани говорят: «Нас тут задолбали, здесь это, то». Я такой: «Мммм, понятно. В Питере круто. А в Питере говорят, что там плохо, надо валить. Я такой: хм, странно. Может, Пермь. Пермь? Да ты чего, тут пробки, тут всё! Эээээ. Отлично в Кирове, супер!» Там, где родился, там и пригодился, понимаешь? Москва меня не привлекает, Европа не привлекает вообще. Надо жить в Индии, говорят, но я не индус, чтобы жить в Индии, я русский человек. Я еду на машине, открываю окно весной: птички поют, ветер свежий, там что-то подремонтировали, брусчатка лежит, люди гуляют. Доступность везде, друзья, знакомые. Да классно же! Куда мы все собрались? На что мы хотим разменяться? Я согласен, что если ты замерзаешь в Ухте, то живи в Сочи, раз тебе там больше нравится. Миграция населения из холода в тепло – это нормально. Но если ты принимаешь себя, свой город, своё село, то это не просто не в напряг, это становится в кайф.

— Я исследовала твои соцсети и нашла развлекательный пост про факты о тебе, где нужно было найти ложные. Ответов там нет, поэтому давай сейчас пройдёмся по ним. (смеётся) Итак, ты родился в маленькой лесной деревне – это правда. По образованию учитель культурологии и истории – это так?

— Да.

— Путешествовал по Европе автостопом?

— Никогда не был в Европе вообще.

---

Если ты хочешь шагнуть куда-то выше, то там и бьют тебя сильнее, но получаешь ты там больше опыта, узнаёшь свои ошибки, делаешь выводы. Такой путь даёт тебе силу.

---

— Вегетарианец 4 года?

— Тут был вопрос с подвохом: я вегетарианец, но не четыре года. На самом деле я уже больше пятнадцати лет не ем животную пищу. Я ещё до йоги перестал есть мясо, рыбу, креветки. Но это целое отдельное интервью. Просто так сложились обстоятельства, что моё тело и моё сознание перестали этого хотеть. Я в медитации тогда погрузился, это было ещё до йоги. Это меня сильно почистило.

— Класс. Просто сейчас я наблюдаю некий тренд про «практика для жизни, а не жизнь для практики», и под этот лозунг летит всё: ешьте, кого хотите, пейте, что хотите, ненасилие к себе во главе угла и так далее. Люди с каким-то неудачным пятилетним опытом вегетарианства вдруг пропагандируют мясо, а я вспоминаю Лино, у которого опыт такого выбора десятки лет. И тут уже кто кому выбирает верить, опять же.

— Как только люди ни оправдывают свою слабость, короче.

— Продолжаем. Попал в индийскую тюрьму и бежал через непальские горы?

— Да, это было.

— Вау! Когда выйдет фильм об этом? (смеёмся)

— Меня просили снять мини-«Шантарам». Это долгая и сложная история, это одно из переживаний, которое навсегда останется в моей памяти.

— Тебе тогда казалось, что это твой конец?

— Да, какое-то время был этот страх. Мне не разрешили вылетать из Индии, забрали паспорт. Всё было по-настоящему: полиция, суды. Но в один момент, когда я решил, что я должен разобраться с этим любым способом, я проработал план действий и сделал это – я оттуда бежал.

— Как тебя пускают в страну? Ты не в чёрном списке?

— Я был в чёрном списке, но это было моё второе посещение Индии, тогда я первый раз приехал к Лино. И тогда у меня возникли очень серьёзные проблемы. Сейчас у меня зелёная полоса в паспорте, вопрос снят навсегда.

— В прошлом охотник и рыболов?

— Да, я вырос в деревне, с детства ходил на речку ловить рыбу и в лес, чтобы стрелять птиц.

— Преподаёшь йогу больше десяти лет – правда. Принимал роды у жены дома самостоятельно – думаю, тоже правда.

— Да.

— Раздал два миллиона рублей аферистам – судя по всему, и это правда. 

— Да, даже больше.

— Как этот факт принял на базе йоги? «Хорошо, что деньгами?»

— Да. Во-первых, это одна из самых удачных пословиц в жизни, я думаю. «Спасибо, господи, что взял деньгами». Во-вторых, мужчина накапливает опыт своими действиями и ошибками. Это женщина рождается женщиной, а мальчик рождается мальчиком, а мужчиной становится. Мы же в социальном мире живём, а не с копьями бегаем за мамонтом и не племя на племя воюем. Наша жизнь сейчас сводится к бизнесу, каким-то активным действиям. Если ты хочешь просто ходить на работу всю жизнь, ты ходишь на работу. Если ты хочешь шагнуть куда-то выше, то там и бьют тебя сильнее, но получаешь ты там больше опыта, узнаёшь свои ошибки, делаешь выводы. Такой путь даёт тебе силу. С йогой нужно связать здесь то, что это были только первые годы практики, но йога уже тогда меня серьёзно спасала. Это были годы сильного кризиса и в стране, и личного. И когда ты должен кому-то что-то (не важно, деньги или нет), приходя на йогу, оставляя свои мысли о проблемах, наполняясь полтора часа, тебя вытаскивает из болезненного состояния. Ты дышишь эти полтора часа, ты потеешь, занимаешься, получаешь стресс на коврике, но он другого направления. А потом ты на этом заряде делаешь свои дела. Так что в тот момент именно йога вытащила меня из кризиса.

— Дальше идём по списку. Ты жил в ашраме Ошо.

— Да, но совсем недолго. Жил, медитировал, это были первые занятия медитацией, и это было до йоги. У меня ведь бизнес связан с Индией, у меня магазин аюрведических товаров ещё тогда был.

— Это в первый же год после произошедшего?

— В первые же полгода. Она уже что-то делала, как-то сидела, как-то кувыркалась, а через полгода она уже делала Сурью. Сейчас Галя уже смотрит во вторую серию и полноценно мне ассистирует. Всё работает. Нет никаких противопоказаний, кроме лени. Всё проходит, когда ты приходишь на коврик и занимаешься.

— Последний вопрос: тебе ассистируют девушки, и я сейчас сразу целый ряд аналогичных примеров вспоминаю. Почему так? У тебя ведь наверняка мужчины практикуют?

— Их очень мало, это раз. Как всегда, женщин больше. Как всегда, мужчины слабее. Те, которым практика нравится, они взрослые, они бизнесмены или у них другие дела, они не про это, не про ассистирование. Если бы ко мне пришли парни, и хотя бы вполовину были фанатичны в практике как я, я бы взял их в ассистенты. Но в йогу приходят сейчас чаще для того, чтобы что-то вылечить, с ними надо возиться десять лет, там не про ассистирование речь. А девчонки молодые, классные, талантливые. Смотришь – в голове у них тоже всё сложилось, и понимаешь, что у человека есть нечто большее, чем просто интерес к асанам. У меня сейчас три девочки, я без сомнений сейчас могу хоть куда уехать и им всё оставить.

— Спасибо тебе за разговор!

Беседовала Диана Гуцул.