Учитель аштанги и владелица московской студии Yoga Space – о навыке упрощать и отпускать, об ответственности за свои поступки, бережном отношении к себе и взгляде на жизненные проблемы как на Капотасану.
— Давай сразу о практике. Как ты начала заниматься аштангой?
— Я поехала в Майсор.
— Как? Cразу?
— Да. Если честно, я не очень знала, что такое аштанга, когда туда поехала. Даже последовательность не знала.
— А почему тогда поехала? Что побудило тебя?
— Я занималась на тот момент достаточно динамичным направлением хатха-йоги, наткнулась в журнале на статью о том, какие направления йоги можно практиковать от основоположников данных направлений. Там говорилось, в том числе, про Паттабхи Джойса, про Айенгара. Я понимала, что аштанга – это более динамичная практика, но о ней ничего не знала. Я уже практиковала хатха-йогу восемь или девять лет, не могу сказать, что супер усердно, может быть, три-четыре раза в неделю ходила на занятия. Подумала, что поеду в Майсор, попробую аштангу, почему бы и нет. Стала читать в иностранных блогах, что такое практика в стиле майсор, тогда ещё было не очень много информации об этом. Было написано, что это самостоятельная практика. Если честно, я ничего не поняла по описанию, и сейчас понимаю, что сложно корректно объяснить суть майсор-класса в формате текста. Подумала: «Ладно, я поеду, там разберусь». В 2008 году всё было проще: не нужно было регистрироваться, необходимо было просто написать письмо, что ты планируешь приехать. Я отправила его, мне ответили: «Приезжайте». Сарасвати, мне кажется, даже сама отвечала тогда, она работала в офисе. Неожиданно у меня сдвинулась работа, и я могла приехать позже. Я отправила письмо: «А можно чуть-чуть позже приеду?» Пришел ответ: «Да, не вопрос, можно». Сейчас такое и не снится тем, кто ночью обновляет страницу сайта Шарата, чтобы успеть зарегистрироваться. На второй день практики в шале Шарат кричит: «You, Russian, what are you doing? You need to know the sequence». Я снимала комнату в доме, моим соседом был американец, очень классный парень, мы до сих пор поддерживаем связь, я у него спросила: «Что за последовательность?». И он мне показал фото с последовательностью. В итоге я ее выучила за 3 дня.
— Как дела обстояли с Маричасанами в тот момент?
— Несмотря на то, что я достаточно долго занималась, у меня не было лотоса. Было даже обсуждение с моим учителем на тот момент, что мне лотос вообще не даётся. Он мне говорил, что и не надо стремиться за сложной формой, суть йоги не в этом. В какой-то день во время практики Сарасвати подошла ко мне: «Почему ты лотос не делаешь?». Я говорю: «У меня не получается лотос». А она: «Нет, у тебя есть лотос, покажи». Я сажусь и: «Да ладно?! Правда, получается». Но сказать, что там была идеальная форма, наверное, нет. Через три недели практики в Майсоре я поняла, для меня это было такое откровение, что в принципе всё, что я практиковала до этого, йогой сложно было назвать. Не с точки зрения техники, а с точки зрения ощущений, с которыми ты выходишь после практики.
— Сколько ты была в Майсоре?
— Пробыла полтора месяца. Интересно, что я была единственная русская на тот момент в шале, была еще пара из Украины, но в основном – японцы, американцы и канадцы.
— Серьёзно? Не было русских?
— Вообще ни одного. Я приехала в марте, моя практика начиналась в 7:30 утра, но к концу сезона осталось людей только на один раунд практики – и я начинала в 4:30 утра. Сарасвати и Шарат работали тогда вместе.
Я никогда не считала, что нужна исключительно одна аштанга, несмотря на мою сильную влюблённость в метод на ранних этапах. Есть разные люди, их потребности могут отличаться, хотелось бы, чтобы все могли найти себе подходящий метод.
— Ты застала какие-то золотые времена, когда они работали вдвоём.
— Да, еще Паттабхи Джойс был жив, но сам уже не вел практику. В шале была такая классная атмосфера, домашняя. Очень круто было и без особого ажиотажа. После Майсора я поехала ещё к Рольфу и Марси на три недели по рекомендации ребят из Майсора.
— Ты работала тогда где-то? Как смогла так надолго выбраться?
— Да, работала в консалтинге. У меня просто накопились отпускные дни, и я сказала, что мне нужно уехать на два месяца.
— Ты возвращалась ещё раз к Шарату или к Рольфу?
— Нет, я после этого не была ни разу в Майсоре. Мне кажется, что там нет сейчас той атмосферы, и мне хочется сохранить воспоминание. С тех пор во время всех моих путешествий я искала авторизованных преподавателей и посещала их шалу либо на несколько дней, либо на несколько недель. К Лино ездила много раз.
— В Ковалам или в Италию?
— И там и там, но в Италии не на ретрите в его резиденции, а в шале в Риме.
— Он сам там был?
— Да, был, он проводил недельный воркшоп. Тогда ещё его жена была беременна, на 9 месяце. Несмотря на это она очень качественно ассистировала.
— А в Америке ты у кого была?
— В Штатах занималась у Кино Макгрегор как раз с ребятами, с которыми познакомилась в Майсоре, Эдди Штерна. В Лондоне у Хамиша Хенри.
— Как к тебе пришло вдохновение открыть свою шалу и бросить основную работу? Как это произошло?
— Это не произошло отдномоментно. Когда я вернулась из Майсора, у нас было очень мало людей, которые практиковали аштангу. Не было, по-моему, майсор-классов даже. Я познакомилась с Димой Барышниковым, он преподавал тогда в «Аштанга-йога центре». Он ездил в Майсор на год раньше, чем я. Я к нему ездила домой, мы что-то обсуждали по практике, у меня были вопросы, которые я ему задавала. В тот момент шалы выглядели как подвальные помещения с минимумом удобств. Я видела, как йога помогает мне в жизни и хотела делиться этим с другими. Мне хотелось, чтобы люди практиковали йогу в приятном месте с хорошими преподавателями. Я думала, что наверняка найдутся те, кто будет это ценить и будет готов платить чуть больше.
— И ты нашла помещение на Белорусской и открыла Yoga Space?
— Да, моя основная работа была недалеко от студии. Это была удобная локация, потому что поблизости не было других мест для практики и удобно с точки зрения управления, потому что я продолжала работать на основной работе, а студия была в шаговой доступности.
— Ты хотела в студии давать только аштангу или нет? И как ты искала преподавателей?
— Я никогда не считала, что нужна исключительно одна аштанга, несмотря на мою сильную влюблённость в метод на ранних этапах. Есть разные люди, их потребности могут отличаться, хотелось бы, чтобы все могли найти себе подходящий метод. Я ориентировалась в большей степени на хатха-йогу и аштангу. На тот момент было мало преподавателей аштанги, я пригласила Диму. В принципе, и сейчас на самом деле ничего особо не поменялось. Да, йога стала более популярной, тем не менее найти опытных преподавателей по-прежнему непросто. Как и любого члена команды, если это человек с определенными опытом и репутацией, то ему необходимо предложить что-то, что будет его достаточно мотивировать, чтобы он согласился поменять место своей деятельности. Первое время я вела много классов сама, больше, чем сейчас.
— То есть аштангу у тебя вёл Дмитрий Барышников? А в какой момент он ушел?
— Да, Дима вёл занятия несколько месяцев, я вела, и чуть позже к нам присоединилась Маша Гамалеева.
— На какие средства ты открыла студию?
— Я продала квартиру и инвестировала эти деньги в студию. Года два это было абсолютно неприбыльное дело. Два, может, даже три.
— То есть все три года ты инвестировала свои деньги? Как у тебя хватило силы воли и терпения не бросить?
— Я осознавала важность этого процесса, и мне нравилось то, что я делала. Да, в какой-то момент было супер тяжело, я очень уставала, наверное, первые два года у меня не было выходных в принципе. Вообще никаких, потому что я совмещала фул-тайм работу с преподаванием и управлением студией.
— То есть ты два года не увольнялась из офиса?
— Приблизительно, может, даже больше. Потом перешла на частичную занятость, но вскоре ушла, потому что я перестала видеть смысл для себя в этой работе.
— Как ты приняла решение расширяться и открывать вторую студию? И что случилось со студией на Белорусской?
— Я периодически смотрела помещения для другого проекта и почти случайно нашла на Пушкинской. Одна из моих учениц сказала: «Если надумаешь что-то ещё делать, имей меня в виду». Мне показывали второй этаж помещения на Пушкинской, но когда я увидела первый, где сейчас расположена наша студия, то просто не могла упустить эти сводчатые потолки, несмотря на то, что само помещение было в убитом состоянии. Я позвонила ученице и сказала, что если она по-прежнему готова, то мы можем создать вместе новую студию. Где-то полгода у нас было две студии.
— Сколько лет Yoga Space на Пушкинской?
— Мы открыли студию в ноябре в 2016 году. Студия на Белорусской работала с 2010 года.
— Вы уже отбили стартовые инвестиции, да?
— Да, те инвестиции, которые были вложены в это помещение, уже вернулись. Здесь процесс шёл намного быстрее, мы вышли на доходность через полгода. С учетом полученного опыта было проще. Понятно, что были какие-то провалы, но глобально их было меньше.
— Арендодатели в целом адекватные или есть риски, и ты всё время на пороховой бочке немножко?
— Риски всегда есть. С помещением на Белорусской вышло именно так. Арендодатель озвучил свои интересы, которые не совпали с моими возможностями, я не могу его винить за это. Каждый преследует свои цели, и это нормально. Это место дало мне очень много и с точки зрения внутренней силы, и с точки зрения уверенности в себе, поэтому, я считаю, оно полностью выполнило свою роль.
— Вы вышли в плюс или студия на Белорусской так и была в убытке?
— Плюс был, но он не был существенный, по которому есть смысл горевать, так скажем. Я пыталась найти ещё помещение в районе Белорусской, но это оказалось достаточно проблематично. На Патриках тоже искала, но там старый жилой фонд, поэтому подходящее помещение не нашлось.
— Расскажи статистику: сколько людей ходит в Yoga Space, количество проданных абонементов в месяц, посещений?
— Я сейчас отошла от операционного управления, поэтому точных цифр назвать не смогу. В зависимости от месяца это две с половиной – три тысячи посещений.
— Разово?
— Да, число посещений. Может быть, сейчас уже чуть больше, но где-то такой порядок цифр.
Бывает интересно попробовать какую-то непривычную для себя асану, чтобы лучше понять работу своего тела, но форма сама по себе перестала быть интересной.
— Расскажи про партнёра. Вы вместе до сих пор или разошлись?
— Нет, мы до сих пор вместе. У нас есть совместные планы, она приятная девушка и очень комфортный партнёр, присутствует абсолютное доверие, каждый занимается своими задачами. Есть что-то, что мы решаем вместе, но выбор преподавателей по-прежнему остаётся за мной.
— Вот расскажи про это. Как ты ищешь учителей, как удерживаешь? Был период, когда утренний майсор вели Саша Рышков и Сергей Крылов в параллель. Знаю, что были перипетии. И уверена, что все проблемы, жалобы сливаются на тебя. Все эти нюансы явно выносить непросто.
— В йога-студии, кафе и в других проектах, где задействованы люди, возникают схожие проблемы. Надо поддержать, выслушать, по сути, быть модератором и найти решение, которое было бы комфортным для всех. Люди приходят и уходят, это нормально. Каждый ищет для себя комфортные условия. Если человеку перестаёт быть комфортно, я пытаюсь решить этот вопрос, но это не всегда получается.
— Но это достаточно долго работало.
— Это долго работало, и я считаю, что могло продолжать работать и дальше, но в йоге тоже люди, есть какие-то ситуации, которые по каким-то причинам так срабатывают. Это бывает, нет необходимости искать виноватых, ситуация складывается так, как она складывается.
— Ты очень открыта к тому, чтобы брать преподавателей с нулевым, маленьким опытом работы. Даша, которая раньше у тебя работала администратором, стала вести практики, ты ей разрешила. Вика Барыкина, которая просто ассистировала Саше Рышкову, начала вести самостоятельные классы, ты ей разрешила. Карина Нараевская, которая была ученицей Серёжи и просто как-то заменяла его, ей ты дала возможность взять классы. То есть для тебя нет проблемы, что у учителя нет опыта, ты готова помогать ему развиваться или как? Или нужно заполнить временной слот, и лучше своими это сделать, теми, в чьих человеческих качествах ты уверена?
— Не совсем так. Большой опыт, а также качественная личная практика не говорят о том, что человек может быть хорошим учителем. Я не сторонник брать людей, у которых нет опыта. Когда к нашей команде присоединилась Вика Барыкина по рекомендации Саши Рышкова, она на тот момент практиковала аштангу пять лет, а это ежедневная практика по два часа. Когда я начинала вести классы, на тот момент я практиковала около восьми лет. Пять лет майсоров или пять лет занятий по два-три раза в неделю — это абсолютно разные вещи. Когда я предложила классы Даше, она регулярно занималась йогой более трёх лет, на тот момент она вела занятия в небольших студиях. Даша ходила ко мне и другим преподавателям студии на классы, и я видела её личную практику, поэтому, когда нужно было заменить преподавателя, я предложила ей попробовать. Она была очень рада и, конечно, в первое время волновалась, нервничала. Я помню, как я волновалась на первом уроке, да и до сих пор есть элемент волнения перед классом. Мне важно, какой посыл в своём преподавании несёт человек. В Вике и Даше я была уверена, и время показало, что не ошиблась.
— Когда к тебе приходит человек на собеседование, ты же не знаешь его личных качеств. Как принимаешь решение?
— Я всегда спрашиваю у людей, у кого они практикуют, как регулярно, как долго, чтобы понять их личный опыт в йоге. Мне важно понять, почему они хотят учить, что ими движет. Я недавно собеседовала девушку, которая сказала, что преподаёт почти десять лет и ведёт классы танцев, фитнес, стретчинг, ну, и йогу тоже может. Такого человека я не смогу взять в нашу команду, для меня это не равнозначные вещи.
— Расскажи про свою личную практику.
— Я практикую аштангу дома, в поездках, которых сейчас меньше, иногда хожу в студии, также делаю практику медитации.
— У тебя сохранилось стремление продвигаться по сериям? Из чего состоит твоя практика?
— Сейчас нет. Бывает интересно попробовать какую-то непривычную для себя асану, чтобы лучше понять работу своего тела, но форма сама по себе перестала быть интересной. В рамках аштанги я выполняю первую и вторую серию.
— Ты дошла до конца второй или нет?
— Несколько лет назад я практиковала вторую серию, сейчас чередую первую и вторую серии, не всегда полностью.
— Ты медитируешь до практики?
— Перед практикой, да.
В целом у меня задача в последние годы не приобретать, а, скорее, упрощать, отпускать. Потому что всё самое сложное — это самое простое, на самом деле. Моя практика – это наблюдение за дыханием в разных его вариациях, без визуализации или каких-то образов.
— Это техники пранаямы или как?
— Я очень долго изучала разные техники, была у разных учителей. Ездила в Тибет, Варанаси, искала сложные неизвестные техники. Но на самом деле всё достаточно просто. В целом у меня задача в последние годы не приобретать, а, скорее, упрощать, отпускать. Потому что всё самое сложное — это самое простое, на самом деле. Моя практика – это наблюдение за дыханием в разных его вариациях, без визуализации или каких-то образов.
— Расскажи про упрощение и отпускание. Интересно, как это проявляется в твоей жизни. Вот ты отпустила операционное управление, было ли это просто? Что ещё?
— У меня задача не заниматься операционным управлением. Самое сложное в этом — найти человека, который мог бы быть таким же внимательным и так же включаться в процесс, как это делаю я, и даже лучше. Сейчас у нас прекрасная команда, которую возглавляет Мария – девушка, которая пришла к нам около двух лет назад в качестве администратора и сейчас полностью управляет ежедневным процессом. Я по-прежнему участвую в деле с точки зрения общей стратегии, но уверенно могу уехать на месяц, и на работу студии это никак не повлияет. Это было моей целью несколько лет, и я рада, что это получилось. У меня есть задача ни одно дело, которым я занимаюсь, не привязать к себе. О том, что студия принадлежит мне, люди узнают случайно. Я также не особенно активно анонсирую себя как преподавателя йоги.
— Почему? Ты есть в расписании? Или у тебя только частные уроки?
— В расписании я есть, у меня три класса в неделю: два вечером и один в выходной. И у меня есть индивидуальные ученики, с некоторыми из которых я уже лет семь или восемь. Интересно наблюдать, как за такой продолжительный период практика продолжает менять людей и меня в том числе.
— Это очень долго – столько лет вместе.
— Да, мы тут вспоминали, у меня был ученик, который занимался лет девять назад у меня, потом переехал в Англию. Ко мне пришел его друг по рекомендации, который со мной уже больше восьми лет. А сейчас мы с тем, первым учеником, возобновили занятие.
— Ты индивидуально даёшь аштангу или хатху?
— Аштангу. Но если человек не может что-то делать, то я модифицирую практику с учётом имеющихся ограничений.
— А почему люди ходят индивидуально, а не на групповые майсор-классы?
— Я сейчас не веду майсоры, а эти ученики хотят практиковать со мной. Практика йоги – это достаточно глубокий процесс, и здесь важен контакт с человеком. Своих учеников, которые ходят ко мне по вечерам, я всегда стимулирую идти на утренний майсор. Кто-то в итоге переходит к Саше, но часто люди остаются со мной, потому что им близок именно мой подход к практике.
— А почему ты тогда ведёшь классы?
— Я вижу в этом некую свою миссию. Это не увлечение или хобби, а элемент социального служения. На данном этапе я точно могу не вести занятия, я даже устаю иногда, особенно, когда у меня много классов, но в этом есть такой элемент отдавания. Видеть, как человек постоянно меняется с практикой – это мощная мотивация продолжать дальше. У меня было много ситуаций, когда я была готова отказаться и не преподавать, но, как только я думаю, что надо взять паузу, приходит много новых учеников, просто полный зал – и я думаю: окей, это подсказка, что пока нельзя бросать.
— Как ученики про тебя узнают? Сарафанное радио? Нигде ведь нет твоих фотографий в асанах.
— Наверное, в аккаунте студии есть какие-то фотографии. Но я преподаватель не про асаны. На мой взгляд практика нужна не для того, чтобы делать первую, вторую, третью серию, а ради того, каким человеком ты в итоге от этой практике становишься, что с тобой происходит.
— Почему человек меняется? Из-за чего происходят изменения с личностью в рамках практики – это работа над сложными позами или причиной тому дыхание, концентрация, тишина в голове?
— Во время практики происходит много психофизиологических процессов. Простое наблюдение за собственным дыханием уже трансформирует человека, ведь обычно мы не задумываемся, как мы дышим и как это влияет на наше состояние. Моя задача — научить человека просто наблюдать, слышать сигналы своего тела. Не просто делать форму, а понимать, почему он вообще эту форму делает и что с ним в этой форме происходит на уровне физики, на уровне психики. Как ему справиться с приятным или с неприятным ощущением вне коврика. Это абсолютно одинаковые механизмы, которые мы используем как в практике, так и в ежедневной жизни в вагоне метро. Если ты сталкиваешься с некомфортной ситуацией, то как ты эту некомфортную ситуацию можешь пережить? Я знаю людей, которые десятилетия занимаются йогой, они делают классные идеальные формы, но с ними не происходит существенного внутреннего изменения. Моя задача, как преподавателя, показать людям, что форма — это всего лишь инструмент самопознания, и не является целью как таковой. Для меня асаны, дыхание и сосредоточение – это инструменты, использовав которые можно увидеть себя и других как есть, и это то, что я пытаюсь транслировать на своих классах.
— Ты разговариваешь с ними об этом после класса? Или в рамках класса стараешься помочь им?
— Я даю инструкции и стараюсь донести идею практики во время занятий, какие-то вещи, моменты проговариваю либо до, либо в конце класса. Если есть какой-то вопрос, на который я могу ответить, я всегда открыта к общению. Но практика сама по себе уже отвечает на многие вопросы.
— Расскажи, пожалуйста, про гуру. Как я понимаю, ты искала духовного учителя, нашла ли ты его?
— Для меня каждый человек может быть учителем. Сейчас ты задаёшь мне вопросы, ты тоже своего рода учитель, потому что заставляешь задуматься о каких-то вещах, о которых, может быть, я раньше не думала. У меня были в самом начале идеалистичные представления о том, что есть некий гуру. Но элемент гуру — это ситуация, когда ты готов передать часть ответственности за свою жизнь кому-то ещё. У меня другой подход к жизни в целом. Я считаю, что именно я тот человек, который несёт ответственность за все свои действия и поступки. И любой человек, которого я встречаю на своём пути, может быть как моим учителем, так и учеником. Если есть контакт, если ты искренне контактируешь с человеком, ты у любого человека можешь научиться. У меня был недавний пример: шла девушка по улице, которая курила и эмоционально разговаривала по телефону, и она, скорее всего, вообще не заметила моего присутствия. Но в этот момент случился момент познания.
— Поделишься им?
— Не знаю, возможно ли донести это через слова. Это, скорее, ясное понимание, что несмотря на путь, который мной проделан, во мне есть всё, что есть в этом человеке. У нас всегда есть выбор, какие качества проявлять в себе и что видеть в других. Любое разочарование в людях – это разочарование в себе. Скандал с Паттабхи Джойсом тому пример – мы наделяем людей супер качествами, а потом разочаровываемся, хотя человек остался один и тот же.
— У тебя достаточно суеты и ажиотажа в жизни – управление студией, кафе, бизнес по производству продуктов для сетевой розницы. Ты переносишь эту активность в личную жизнь? Например: нельзя пропустить практику или медитацию. Или спокойно к этому относишься?
— У меня был период, когда я вставала в пять утра, считала, что нужно вставать обязательно в это время, и если я не сделаю практику, то это трагедия. И я больше десяти лет жила в диком стрессе и высокой требовательности по отношению к себе. Сейчас я к себе более трепетно отношусь, и это тоже элемент практики. Я не делаю практику, когда неудобно (в поездках или я просто плохо себя чувствую), хотя вот я болела Covid в декабре и на четвёртый день делала практику. Я не сделала полную серию, но мне было радостно от ощущения после. Практика аштанги может быть разной: может быть супер-утомительной, агрессивной и такой воинственной, а может быть йога-терапией. Ты определяешь, какой будет практика. Именно за это я люблю этот метод и формат майсоров: ты сам управляешь процессом. У меня был период, когда я делала практику во чтобы то ни стало, это не очень хорошо сказалось на мне на самом деле. Такие жёсткие меры как психологически, так и физически не приводят ни к чему хорошему. Любое воинственное принуждение, ограничение, – это агрессивные действия для организма. Есть разные состояния, из-за которых ты можешь не хотеть делать практику – состояние лени и состояние, когда ты действительно физически истощён. Когда ты себя начинаешь понимать, ты видишь разницу между этими двумя состояниями. И если это лень, то нужно встать на коврик и сделать практику. Если ты в состоянии истощения, то, я считаю, что от практики, скорее, ты получишь больше вреда, чем пользы.
Проблема – это нерешённая задача. Это как сделать Капотасану: да, она сложная, но её можно выполнить.
— Вот ты себя додавливала долгое время довольно агрессивной практикой, а сейчас ты успокоилась. У тебя несколько бизнесов, и я, как человек, у которого тоже несколько бизнесов, знаю, что это абсолютно непросто с точки зрения нервов, потому что ты всё время не знаешь, откуда прилетит задача, каждый день какое-то приключение, не всегда позитивное.
— Особенно, когда тебе блокируют три твоих счёта, и налоговая тебе присылает штраф на полмиллиона. Это не очень приятный опыт, да, согласна.
— Это всё нервы, стресс. Плюс, я уверенна, что могут жаловаться на преподавателей, вероятно, не всегда получаешь только позитивные отклики, бывают и негативные. Как это на тебя, как на женщину, влияет? На здоровье?
— Негативные последствия, скорее, связаны с избыточной перегрузкой себя в период работы в консалтинге. В моей жизни по-прежнему присутствуют переживания, расстройства, я могу плакать — это всё происходит. Вопрос: как долго пребывать в этом состоянии и как реагировать на события. Любая проблема – это нерешённая задача. Это как сделать Капотасану: да, она сложная, но её можно выполнить. И да, бывает момент, когда у меня не получается и кажется, что никогда не получится, – как в практике асан, так и в ежедневных задачах, с которыми я сталкиваюсь. И думаю: «Зачем вообще я ввязалась в эту историю? Это тяжело, сложно». Но у меня поддерживающая семья и близкие люди, которые мотивируют меня на действия.
— Я по себе могу сказать, что из-за бизнеса я теряла колоссальное количество женской энергии и становилась роботом. И на моём здоровье это 100% отразилось, я до сих вор вижу эти результаты.
— Да, у меня возникли определённые проблемы со здоровьем, и я над ними сейчас работаю, но я принимаю их, это тоже часть процесса. Могу ли я организовать сейчас для себя другую жизнь и представляю ли я себя в другой жизни? Если бы я просто ходила по салонам красоты, я была бы более несчастной, потеряла бы больше здоровья, так как проживала бы чужую для меня жизнь. Мне кажется, когда человек счастлив, он всё равно себя чувствует наполненным. За период регулярной медитации я вижу, как сильно поменялось моё состояние, всего за несколько лет я достигла такого результата, что даже мама моя удивлена, зная, как тревожно я могла реагировать на происходящее. Но сейчас говорит: «Ты что, не переживаешь? Это круто».
— Именно медитация тебя притормозила и успокоила?
— Думаю, что да. Моё отношение к практике (я стала делать её трепетно) и медитация. Пару лет назад я приняла решение относиться к себе более внимательно. Раньше я делала практику несмотря на усталость и боль в теле, так как для меня была важна дисциплина. Сейчас, когда необходимо, я могу взять дополнительный день для восстановления и сделать более расслабленную практику йоги. Думаю, это нормальные процессы, что со временем наш подход меняется. Не исключаю, что со временем могу вернуться к освоению новых серий по каким-то новым для себя причинам.
— Была ли у тебя идея предложить известным преподавателям работать у тебя? Саше Смиркину, Маше Шалимовой?
— Да, конечно, я общалась с Сашей, когда открывала студию на Пушкинской. На тот момент он не готов был менять место. С Машей не общалась по этому поводу. Не исключаю, что в будущем мы найдём возможность для совместной работы.
— Если ты решишься на вторую студию, какие примерно будут вложения?
— Сложно оценить инвестиции без помещения. Бывает, что помещение готово и нужен небольшой ремонт, а бывает, что помещение в руинах и у него прогнивший пол. Я с какой-то периодичностью смотрю новые места. У меня есть идеальный образ, что это особняк с кафе на первом этаже, студией и зоной для оздоровления и массажа на втором. В зависимости от состояния помещения вложения в такое место, думаю, обойдутся в 10-15 миллионов.
— Это стартовые и несколько месяцев работы?
— Да, это деньги на ремонт и на три–пять месяцев работы. На ремонт можно заложить минимум пять–семь миллионов.
— Можешь сказать примерный расход Yoga Space в месяц? Если брать все расходы на круг —зарплаты, аренда, химия…
— Зарплата преподавателя очень сильно зависит от того, сколько учеников ходит. Расходы студии в месяц порядка двух миллионов рублей.
— Ты встречаешься со своими преподавателями?
— Да, не так часто, как хотелось бы. Это может быть просто общение за чашкой с кем-то из ребят или совместный обед с командой. Иногда я приободряю, либо успокаиваю, либо делаю и то и другое. Потратив час времени на общение, ты видишь, насколько это благодарная вещь. Чтобы помочь другому, ты должен сам внутри быть спокойным, уверенным, и тогда всё можно решить, люди тебе будут доверять.
— Сил тебе и терпения.
— Любое дело, даже студия йоги – это сложный процесс, требующий внутренних сил, усердия и дисциплины. Всё, как в практике аштанги.
Беседовала Галина Кисанд.
