- Интервью

Юра Кочетков: «Сила в том, чтобы ею не пользоваться»

Преподаватель аштанга-йоги из Санкт-Петербурга — о любви ошибаться в учениках, о границе в отношениях с ними, и про бабушку, которая дала почитать «Бхагавад-гиту».

— Привет. Самый распространённый вопрос:как всё началось? Как ты пришёл в йогу?

— В шестнадцать лет на первом курсе института я не хотел ходить на бесплатную физкультуру рано утром. И я записался на йогу, потому что она была платная, и я знал, что всё, что платное, – можно будет туда не ходить особо. Так я попал на первый класс по йоге. Я тогда уже интенсивно танцевал, то есть у нас были тренировки часто, мы ездили на соревнования с нашей командой. Я занимался брейк-дансом, а до этого в течение десяти лет я занимался бальными танцами. То есть я всё время был в таком состоянии. И я побывал где-то раза три-четыре на этом занятии по йоге. Меня не особо вообще впечатлило, но сейчас, уже спустя время, я думаю, как бы мне найти того учителя, потому что он по факту мой первый учитель. И я нигде его не смог найти. Это был старый дедушка, он ничего не показывал: он сидел где-то час-полтора в Падмасане не двигаясь, в спортивном костюме. Всё только голосом, а человек было по тридцать-сорок каждый раз. Потом я один раз подошёл к нему и сказал, что у меня много тренировок, давайте, может быть, вы мне дадите какое-нибудь задание, я его освою сам, и я потом приду покажу. Он мне начертил так вот, как раньше модно было чертить человечков, то, что мне было сложнее всего там сделать, – переход из Бакасаны в Ширшасану. Стойка на голове для меня не была секретом, я умел тогда её делать, потому что я танцевал брейк. Ну и всё, через несколько месяцев я пришёл, показал ему, и он такой: «Да, зачёт. Супер». 

После этого я не появлялся на йоге несколько лет. И только потом, спустя время, мне кажется, может быть, через три-четыре года, у меня появился интерес, прежде всего, потому что это такая эзотерическая, мистическая практика. Ну и тело болело очень сильно от танцев, да, потому что там никогда не было в приоритете здоровье или хорошее самочувствие. По крайней мере, именно в брейк-дансе максимально взращивалось эго. То есть мы все были с критическим мышлением, и всё, что мы видели, – мы говорили: «Это не круто. Я могу делать круче». И с таким вот настроем я начал заниматься хатха-йогой, в основном по видео сам, и потом я просто наткнулся на видео первой серии с Паттабхи Джойсом, где он ведёт, с его учениками. Я очень вдохновился и по этому же видео, где написано не практиковать ни в коем случае, я начал практиковать. Ну и вот.

— А почему видео так воодушевило?

— Я не знаю. Просто мне очень понравилась та атмосфера, которая была там. Я увидел то, что это люди не просто гибкие, такие варёные, а то есть это очень собранные люди, они прекрасно владеют телом, и меня это прямо зацепило как-то. Скорее всего, может быть, это зацепило моё эго, потому что я подумал: «Наверное, я смогу также. Ничего в этом сложного для меня, наверное, нет». И я занимался так, нерегулярно: какие- то позы делал, какие-то нет, на одну сторону делал, на другую нет, если не получалось. И я так продолжал весьма длительное время, миксуя хатха-йогу с аштангой. Потом я уже перестал работать в офисе и решил преподавать.

— То есть ты практиковал сам-сам-сам, а потом решил: «А, надо преподавать!».

— Когда я был в университете ещё, я преподавал брейк детишкам. Потом моя работа в офисе заключалась в том, что я обучал персонал, следил за ошибками, общался с людьми из бизнеса и объяснял, как наладить бизнес в системе. Естественно, обычные пользователи допускали ошибки, скажем так, я им объяснял, как это не делать, как надо делать, и потом я подумал: «В принципе, я занимаюсь объяснениями. Почему мне не поменять объект вот того, что я объясняю, на то, что мне нравится». 

Я, напоминаю, раньше был весьма таким самоуверенным человеком.

— Теперь всё? (смеётся)

— Аштанга подкосила. Первое, что я подумал: «Ок. Я буду отправлять каждую неделю во все фитнес-центры, которые я нашёл, имейлы, буду просто вот пробивать себе путь». Нагло, может, как-то назойливо, но в итоге это сработало. Мне написали из одного фитнес-центра, предложили встретиться, я приехал. Это, конечно, прям такой, позорный удар в моей жизни. Мне кажется, я навсегда это запомню. Потому что я пришёл, и там управляющая по групповым направлениям и девушка, которая давно уже ведёт у них йогу. Она как бы должна была меня протестировать что ли на знания, потому что женщина, которая вела групповые занятия, она была больше управляющей. И вот мне говорят: «Покажи то-то, то-то», я показываю, всё отлично. «Объясни, как ты это делаешь», я объясняю — хорошо. И потом мне говорят: «Слушай, объясни, как человеку сделать наклон, если у него грыжа». Я такой: «Что? Во-первых, что такое грыжа?». Ну и я показал точно так же, как я делал, то есть с прямыми ногами сложился максимально. Она говорит: «Слушай, ты сам-то делаешь неплохо, но человеку с грыжей нельзя так делать. Ему надо там согнуть колени, опустить корпус, чтобы он вытягивался, а не складывался». И я такой: «Да, спасибо большое, ок, я понял». Когда я вышел, я подумал: «Ну всё, естественно, меня не взяли, это провал». Я сразу же заказал книгу «Анатомия йоги» (то есть, как только я оттуда вышел, я сразу начал её искать). Но через две недели мне звонят: «Юрий, ладно, вы приняты». Год я проработал в фитнесе.

— Ты в фитнесе преподавал аштангу?

— Нет, я преподавал хатха-йогу, но сама структура урока была как в аштанге, то есть мы всегда начинали с Сурья Намаскаров, какие-то позы стоя (я мог добавлять что-то, чего не было, весьма простое, позу дерева, например), потом какие-то позы сидя и всегда в конце перевёрнутые. То есть классика.

Спустя год я уехал в Индию в Майсор, но не в институт аштанга-йоги. Я поехал на тичерз-тренинг. Многие, конечно, не любят вот эти все Yoga Alliance институты, но на самом деле я получил там очень много хороших знаний, потому что я был там месяц, нас было пятнадцать человек: двое было из Канады, двое из Франции, все остальные из разных стран. Я был единственный русский, я поднял свой английский. И поднял практику, потому что я никогда не был в таком режиме, чтобы практиковать шесть дней в неделю аштанга-йогу.

— Это был тичерз-курс прям по аштанге?

— Да-да, конкретно аштанга-йога, тичерз-курс. Для меня это было очень круто, я прям оценил, но, конечно, были люди, которые жаловались, которые были недовольны, один человек на экзамене просто смял листок и ушёл, и он тоже получил сертификат. Я сидел весь потный в конце, писал на английском, сдавал эту теорию, ушёл самый последний, очень нервничал. И учитель говорил мне: «Почему ты нервничаешь?». Да потому что я копил эти деньги как бы, и вообще для меня это значимая поездка, для большинства людей это было «ну, я еду путешествовать, вот беру полгода на путешествие и заеду на интенсив, какой-то там тичерз-курс по йоге». После этого курса только трое из нас остались преподавать. Я тогда ещё был в таком состоянии: «А зачем вы едете, если вы потом это не применяете». Ну, ладно, может быть, это моё восприятие». После возвращения у меня была травма колена.

У меня билеты невозвратные, я думаю: «Блин, придётся ехать к какой-то бабушке. Ну, что она может? Чему она может меня научить? Она – бабушка!». Я приезжаю, и в первый же день эта бабушка так схватилась за меня, что я подумал, что это и есть мой учитель.

— Из-за йоги?

— Я не думаю, что это прям из-за йоги. Я считаю, что все старые травмы во время практики аштанги вылезают. Для примера, если 20-25 лет мы как-то живём, может, 30 кто-то до йоги, — мы приживаемся со своими травмами, они зарастают как-то неправильно. Естественно, будут какие-то неприятные ощущения, когда ты будешь себя выравнивать, то есть процесс лечения, на мой взгляд, он не всегда безболезненный. И здесь надо искать вот эту тонкую грань. 

В итоге я столкнулся с внутренним кризисом по типу: «Я же учитель йоги». Кстати, на тот момент я уже ушёл из фитнеса, я преподавал горячую йогу, power-йогу, виньясу, всё в модной студии, всё было классно, но сам я практиковал аштанга-йогу. Там аштангу я не давал, потому что я понимал, что контингент не тот. Даже если я преподавал что-то по типу аштанга-йоги, я называл это power-йога, потому что я понимал, что кто я такой, чтобы преподавать аштангу, если я сам там с коленом больным. То есть у меня был диссонанс. И я подумал, что мне делать? Продолжать делать первую серию до Навасаны (хотя я делал уже всю первую серию и что-то из второй), потому что надо вылечить себя? Либо просто забить и делать как есть, потому что у меня уже получаются какие-то позы из второй, какие-то даже из третьей серии. И вот на этой волне я себе признался и решил, что хватит убегать от своего тела, его надо проработать по-настоящему. Какой смысл делать то, что получается легко, и совершенно не делать то, что трудно? И вот я делал где-то полгода ещё, даже чуть больше только до Навасаны, чтобы восстановить своё колено. Мне предлагали сделать укол – я не помню, как называется, гиалуроновая кислота – и мой мениск, типа, полностью заживёт, я отказался.

— Ты верил в то, что тебе поможет йога?

— Да. А как, если я читал различные статьи и интервью о том, что это действительно может восстановить? Какой смысл лечить недуг, просто убирая ощущения, и не лечить организм в целом? Недуг просто повторится. Я думал: «Ок, через пять лет у меня опять заболит колено». В итоге, у меня получилось, я себя вылечил.

Я уже тогда ходил в йога-шалу питерскую. Я туда позвонил и первым делом спросил: «Вы обучаете второй серии?». 

— Кто тебе ответил? Ты знаешь?

— Да, Аня (Анна Гурьева — прим. Ashtanga-samgha). Она помнит этот разговор, она любит его вспоминать.

— Что она сказала? Обучаем?

— Да, она сказала: «Да-да, конечно, приходите, посмотрим, как у вас там. Первая серия есть?». Я говорю: «Да-да, вообще!». Я ходил в шалу нерегулярно. То есть я проводил классы в других студиях и иногда ходил в шалу просто сам заниматься, параллельно я практиковал в студиях, где я преподавал. 

Естественно, мне подчистили серию, оказалось, что я многого не знал. То есть, оказывается, надо двигаться в таком направлении: не смотреть по сторонам, сохранять определённый вот этот внутренний ритм, темп.

И каково было моё удивление, когда я увидел людей, которые не преподаватели по йоге, вообще особо ничем не занимались, и они делают дальше меня. Для меня это был шок. Моё эго было просто растоптано. Ну и вот все эти моменты побудили меня на то, чтобы я всё-таки смирился с тем, что есть ещё очень много того, чему нужно учиться. Это переломный момент, мне кажется, у меня был. Один из первых.

После этого меня спросила Таня (Таня Доброклонская тогда работала ещё в шале): «Ты поедешь в Майсор?». Я говорю: «Слушай, я препод по йоге, у меня нет денег». И она говорит: «Ты сначала просто купи билеты, и деньги найдутся». Я так и сделал – купил билеты. И каким-то чудесным образом у меня просто просят замены за заменой — не в шале, в шале я тогда ещё не работал. И я естественно выхожу, у меня получается накопить денег, я понимаю, что всё, мне и на обучение хватит, и на жильё. Я подаю заявку к Шарату, через две недели мне приходит отказ. У меня билеты невозвратные, я думаю: «Блин, придётся ехать к какой-то бабушке. Ну, что она может? Чему она может меня научить? Она – бабушка!». Я приезжаю, и в первый же день эта бабушка так схватилась за меня, что я подумал, что это и есть мой учитель. Видимо, может быть, она во мне увидела своего ученика. Для многих не секрет, что Сарасвати-джи не ко всем подходит. Некоторые люди могут практиковать два месяца, и вообще никакого внимания не получить. У меня есть догадки, почему так происходит. Скорее всего, эти люди просто не практикуют йогу, в моём понимании. Они просто делают позы, смотрят налево-направо, смотрят на учителя, чего-то ждут, хотя надо просто прийти и практиковать. Ну, и вот так я после своей первой поездки я понял, что в дальнейшем я хочу приезжать к ней.

— Знаешь, что хочу спросить. Ты сказал, что изначально ты пошёл в йогу отчасти с целью пестования своего эго — «я смогу», «это легко». А ты помнишь, когда ты поменял своё мнение и для тебя йога стала больше духовным путём?

— Да, конечно. В моём понимании духовный путь – это прикладывание усилий и смирение с окружающей ситуацией. То есть я был весьма вспыльчивым человеком, и вот помимо желания научиться что-то делать, у меня всегда была задняя мысль, что я хочу научиться не срываться на своих близких: на родителей, на друзей. Потому что это бывало очень спонтанно, а потом, когда меня уже отпускало, у меня были неприятные ощущения на душе: я понимал то, что я не могу это контролировать, я просто злюсь на людей, срываюсь и всё. Эта мысль всегда была у меня в голове, что это надо проработать. И я прорабатываю это до сих пор. Я не могу сказать, что всё, никто не может на меня повлиять, я никогда не злюсь и никогда не испытываю вот такие странные эмоции. Но, на мой взгляд, мне кажется, я научился это более-менее контролировать. Лучше это, конечно, спрашивать у моих друзей, родственников или учеников, потому что они могут более адекватно меня оценить.

— Но что-то говорят? «Юра, ты поменялся»?

— Ну, конечно. Да, есть друзья, которые говорят, что поменялся. Есть определённые друзья, которые как будто всегда испытывают меня в этом плане. То есть я думаю: «Почему человек такой?». Наверное, чтобы я всё время прорабатывал. Вот есть один друг, который хочет меня всегда как-то вывести. Ок, он такой человек. А так, конечно, друзья говорили, что я стал более спокойным, более разборчивым, более сдержанным. Стал менее осуждать людей других – для меня это тоже был важный пункт, – не критиковать других, а если заниматься критикой, то больше личной.

И после чантинга наступает тишина, пробивается свет через окна, я сижу, моё тело так раскрыто, я полностью себя продышал, мы пропели эти мантры, и я чувствую, не знаю, ну такое приятное ощущение внутри. Мне даже немного трудно говорить об этом, потому что я прям заплакал в тот момент, но не от того, что мне было плохо, а от какой-то внутренней гармонии.

— Вернёмся к Сарасвати…

— Сарасвати. На мой взгляд, я получил там состояние – я не знаю, как его описать, – не благости, а такой лёгкости внутри и ощущение спокойствия и мира, которое я почти не испытывал до этого. И, наверное, если я потом его испытывал, оно было меньше по ощущениям, чем когда я его испытывал первый раз. Это было после led-класса в большой шале – не которая сейчас у Шарата, а в которой вот дом Сарасвати, где она живёт, где вот эти вот портреты все висят Паттабхи Джойса, его жены, Кришнамачарьи. После led-класса мы делали пранаяму всегда с Сарасвати – очень лёгкую – и потом чантинг. И после чантинга наступает тишина, пробивается свет через окна, я сижу, моё тело так раскрыто, я полностью себя продышал, мы пропели эти мантры, и я чувствую, не знаю, ну такое приятное ощущение внутри. Мне даже немного трудно говорить об этом, потому что я прям заплакал в тот момент, но не от того, что мне было плохо, а от какой-то внутренней гармонии. Я вообще сдержан в этом плане. Но вот тогда я подумал: «Вау! Я просто делал какие-то позы, просто подышал, попел – и вот моё состояние». То есть это дало мне сильную веру в метод. Я перестал как-то скептически относиться и полностью утвердился в этом. После первой поездки я уже никогда не практиковал какие-то другие направления или что-то в этом роде. Может, только ради того, чтобы поддержать моих друзей-коллег, я мог прийти на какой-то класс, но, естественно, помимо этого я всегда делал свою практику.

— То есть после поездки ты даже не преподавал другие направления?

— Ещё немного я преподавал, то есть после первой поездки я преподавал ещё немного горячую йогу, но я уже устроился в йога-шалу. И первый опыт проведения занятия в йога-шале был просто, не знаю, крышесносный, потому что мне сказали: «Юра, надо с утра приехать». Ок, я приехал.

— Это был майсор или led?

— Это был майсор. Надо понимать, что тогда мне часто говорили, что я выгляжу намного моложе, чем я по своему возрасту являлся. Тогда я вообще выглядел как парень, как малой. И, во-первых, там была такая ситуация, небольшая неразбериха с преподавателем. Я приехал рано к 6 или к 6.15, приходит другой преподаватель и говорит: «Сейчас я провожу класс». Я говорю: «Ну, слушай, мне сказали, что я должен проводить». И там была такая небольшая ситуация преподаватель говорит – «Нет, мне сказали, что я должна проводить». Учитель сейчас этот уже не работает давно с нами. Я говорю: «Ок, без проблем. Хочешь – проводи. Я вот не особо претендую». Потом забежала Таня и говорит другому учителю: «Сейчас Юра проводит класс. И всё. Ты идешь практиковать». (смеётся) А там уже люди, уже все практикуют. Тогда была очень сильная утренняя группа, то есть сейчас тоже, но периодами люди приходят. И это было первое поколение в йога-шале, это были мощные студенты, некоторые практиковали дальше меня. Мне говорят: «Всё, Юр, иди мантру пой». Я просто в шоке: полный зал, жарень, меня никто не знает особо. Я иду с кулей на голове, захожу, стою там: «Самастхити». Все встают, смотрят на меня: «Кто ты вообще?». Ок, я пропел мантру. Естественно, я делал базовые правки, помогал в дроп-бэках, но это был такой опыт… меня как будто сразу кинули в бой, максимальный. Не то что «Смотри пока что, как мы делаем».

— А откуда было такое доверие?

— Я не знаю. Во-первых, когда я только приехал в Майсор, я встретился с Аней Гурьевой, это был её последний день в Майсоре. Первый день – это тоже для меня был вынос мозга. Я встретился с Аней, мы посидели – слава богу, хоть кто-то, кого я знаю, пообщался со мной в Майсоре, потому что я приехал полностью в одного, никого не зная, у меня не было друзей там. Мы немножко пообщались, потом подъехал к нам на мотоцикле Михаил Николаевич Константинов – я вообще был в шоке. Мы так, вкратце, познакомились. И когда мы шли обратно, я спросил, а вообще можно ли как-то попасть в йога-шалу. И она мне сказала: «Ну давай, когда уже приедешь, будем разбираться». И вот я приехал, меня сразу кинули. Я не знаю, откуда такое доверие. Может, просто почувствовали, что я заинтересован методом, а не просто так, попробовать. Потом, естественно, я приезжал в определённое время ассистировать, я смотрел всё равно, чтобы быть в курсе, в каком направлении движется учитель, чтобы не было разногласий. Такой период у меня тоже был. А потом мне доверили уже всю вечернюю майсор-программу, то есть я преподавал два-три раза в неделю, а потом мне сказали: «Юра, давай. Уже пять раз в неделю». Я говорю: «Хорошо», увольняюсь из другой студии, говорю: «Я вас обожаю, но мне надо двигаться дальше». И всё. Так я начал вести регулярные майсор-классы, вечернюю программу, выходил на замены, и так далее.

Тоже был интересный опыт, когда мне сказали: «Юр, через неделю ты ведёшь led-класс». Я такой: «В смысле?».

— Все эти виньясы, этот счёт, да?

— Да-да! Аня мне тогда очень помогла! Она говорит: «В Прасарита Падоттанасанах наклон всегда на трини». Мне это прям так тогда запомнилось, что на трини наклон. Ну, и то же первый led-класс: я там трясся, пытался не подать виду, но, я думаю, все всё видели, все всё понимали, но в итоге нормально. То есть в марте уже пять лет как я веду майсор классы.

— Сохранились какие-то страхи преподавательские?

— Нет. Вообще у меня никогда не было прям такого сильного страха выходить на публику. Всё равно я всё время танцевал или что-то показывал, что-то в этом роде. Страх был больше именно в том, чтобы правильно информацию донести, чтобы не дезориентировать человека.

— Я имею в виду, что, может быть, даже не страх публики или ошибиться, а страх травмировать или что тебя неправильно поймут.

— Естественно, поначалу я очень осторожно относился к правкам. Но не знаю, ни разу я никого не травмировал за пять лет, чтобы прям была травма или что-то в этом роде. И как-то я всегда учился слышать тело, то есть, во-первых, ловить ощущение, когда человек дышит, – я никогда не правлю, не слыша дыхание человека. Если я его не слышу, я говорю: «Дыши громче», чтобы я услышал или хотя бы руками почувствовал. И все мои правки всегда заключались в том, чтобы направлять, показывать вектор движения, куда человеку двигаться в этой асане, а не просто засовывать его туда.

Не знаю, мне кажется, мне как-то повезло в этом плане с правками. Сарасвати за все четыре поездки моих к ней всего два раза сказала, что я молодец. Один раз на Карандавасане во время майсор-класса. А второй раз, когда я получал авторизацию: она выдала мне авторизацию (у Сарасвати это происходит при всех, то есть не как у Шарата отдельно, а при всех), и когда я отходил с авторизацией, она сказала: «Good adjustment». Вот это вторая похвала была.

Но там тоже такая история. Сарасвати не могла тогда ходить, у неё была травма ноги. И бывали случаи, когда Шармила, её дочка, подходила кого-то править или дроп-бэки делать, и одна девушка однажды сказала: «А можно я с Юрой сделаю?», когда я ассистировал. Я на неё так посмотрел и думал про себя: «Ты что такое вообще говоришь?». К тебе подошёл учитель, человек из семьи, не стоит такое говорить. Естественно, ей не разрешили со мной сделать. Но, видимо, они как-то запомнили этот момент, что многие люди просили, чтобы я подходил к ним, помогал им делать.

Поэтому страха поломать человека у меня никогда не было. Я тогда взял ещё на заметку – у меня есть знакомые люди: мануальные терапевты, остеопаты, – я думал: «Если вдруг что-то такое случится, я всегда человеку лично помогу восстановиться, не в рамках шалы, то есть я буду его сопровождать, если это надо. Я взял тогда на себя эту ответственность, и у меня не было ни разу каких-то серьёзных проблем, чтобы у человека были какие-то травмы. У меня были, в моей личной практике.

— Как ты проходил через травмы?

— Тяжело.

И вот я принял решение, что я снова доверюсь практике, не буду бояться, не буду зажиматься, буду отпускать, буду делать просто то, что могу, по максимуму. Вау! Через две недели я полностью восстановился.

— Очень многие говорят, что травмы – это возможность посмотреть, где у тебя был недостаток внимания, то есть ещё один повод обратить внимание на то, что ты делаешь. Для тебя это тоже так или это какое-то преодоление?

— Для меня это больше всегда было смирение, то есть, грубо говоря, сила в том, чтобы ею не пользоваться. Не то чтобы я сдаюсь и ничего не делаю, а я сдаюсь и продолжаю делать. Вот, что для меня было важно. Потому что я прошёл по классике травм, которые можно получить в аштанга-йоге. Колени, поясница, крестец, тазобедренный немного. Но в моём понимании сейчас травма – это когда ты просто физически не можешь что-то делать. Если ты можешь делать, но тебе больно  – это не травма. Надо адаптировать позу, но всё равно, я считаю, позу надо делать в том или ином виде, в минимальном. Выкидывать позы я считаю нецелесообразным. И когда у меня были определённые проблемы со спиной, я аж кулаком бил в коврик от злости, когда дома практиковал, что просто не получается. Спустя три года или два с половиной я не смог сделать дроп-бэк, а я делал его всё время до этого. Я просто поднимаюсь и падаю на спину. Естественно, я злился. И всё прошло на третью поездку в Майсор. Я тогда приехал с таким внутренним страхом! Я уже больше полугода всё время отходил назад. То есть я практикую-практикую-практикую (я тогда уже был, по-моему, на Эка Паде),  только у меня заболит спина, – я даю заднюю. Немного назад, она восстановится, снова заболит – опять назад. И вот полгода я ходил по врачам, мне там чего только ни наговорили. Один снимок МРТ мне сделали, сказали: «У вас шестой поясничный позвонок», а их пять. И я такой: «Такое бывает?». «Да, такое бывает, такая лёгкая мутация». Я такой думаю: «Ну, тогда я, наверное, всю жизнь буду с болью, поэтому нет смысла на неё обращать внимание». Потом одна моя знакомая, она рентгенолог, она посмотрела и сказала: «Юр, у тебя нет никакого шестого позвонка». Потом я ходил к каким-то дорогущим остеопатам. И это отличный опыт, что я туда попал, потому что мне сказал один врач-остеопат: «Вот, смотри, от меня сейчас вышел дедушка, ему семьдесят лет или семьдесят с чем-то, жалуется на боль. Каждый год он ездит на лыжах, постоянно занимается физкультурой. А теперь посмотри на меня. Я этим ничем не занимаюсь, я выгляжу старее его, тоже иногда что-то болит». И я просто поймал себя на мысли о том, что, наверное, вся эта боль больше от непринятия чего-то. Если ты занимаешься постоянно какой-то физической нагрузкой, ощущения в теле должны быть. Было бы очень странно, если бы их не было. Тогда не было бы смысла заниматься, прорабатывать своё тело, если ты уже вообще ничего не чувствуешь, всё можешь делать легко. 

И вот с таким настроем я уже поехал в Майсор и думал: «Ок, полгода или даже больше я всё откатывался назад. Не буду тут откатываться назад». Я просто не понимал, где мой предел.  Может, мне страшно, и я зажимаюсь от этого. И я решил попробовать дойти до предела, до ручки, грубо говоря. Я сам признался себе в этом, то есть никто меня не форсировал. Две недели, – я прям как сейчас помню, – две недели я практиковал первую серию в Майсоре. Мои друзья уже говорили: «Юр, а что ты первую серию практикуешь?». Даже те, кто не со мной приехал, а кто там уже был. Я преподаватель в шале, я практиковал уже часть второй, но я всё чего-то боялся, у меня болела спина. Но я подумал: «Всё, ок, не буду бояться, буду делать». Тогда я прошёл, наверное, через самую адскую боль, которая у меня была. Честно, потому что я не мог из каждого наклона подняться, мне было очень больно поднимать корпус, я поднимался очень медленно. Банально – позы стоя, первые два наклона Падангуштхасана, Падахастасана – мне надо было медленно подниматься, а это была уже моя третья поездка в Майсор. Я думал: «Как-то странно. Ну, ладно». И вот я принял решение, что я снова доверюсь практике, не буду бояться, не буду зажиматься, буду отпускать, буду делать просто то, что могу, по максимуму. Вау! Через две недели я полностью восстановился. Я не знаю, как это произошло, я не могу советовать людям делать также и никогда никого не заставляю, типа: «Смотри, у меня получилось, значит, и у тебя получится». Это важное решение, которое надо принять самому, взять ответственность. И вот спустя в итоге целый месяц – то есть две недели я филонил, две недели я просто полностью доверился методу, – я прогрессировал. То есть всё, что мне было сложно, мне стало легче. Меня стали двигать дальше по серии,и вся моя боль прошла и с того момента она даже не возвращалась, тьфу-тьфу-тьфу. 

Один раз, когда к нам приезжала Хармони с её мужем Расселом, мы общались с Расселом на эту тему. Он тоже как-то зацепился за меня, не знаю, может, я просто ему понравился как персонаж. Мы много общались, и однажды после завтрака я спросил: «Вот у меня был такой этап. И я через боль продавил себя, и всё прошло. Имеет ли мне смысл людям так транслировать?». Он сказал: «Это очень важный момент, и каждый должен сам принять решение. Ты сам принял на себя ответственность, что ты готов пройти через это. Если человек не готов проходить через это, ты его только сломаешь. Если внутри будет отказ от движения дальше, то ничем хорошим это не закончится». Я навсегда это запомнил, и в своей преподавательской деятельности можно понять, насколько человек отдаётся практике, насколько он готов идти дальше или ему достаточно того, что у него есть. С теми, кто готов идти дальше, я иногда делюсь своим опытом.

— А ты видишь по состоянию тела, по психике, насколько человек готов идти дальше?

— По практике. Это видно по тому, как человек практикует. Мне кажется, можно даже состояние человека оценить по его практике, его характер внутренний. Естественно, характер может меняться, как и практика меняется у людей: кто-то становится более спокойным, кто-то, наоборот, становится более утвердившимся, собранным, уверенным. На самом деле, я столкнулся с тем, что почему-то очень много людей не уверены в себе.

— Для тебя это было удивительно, потому что у тебя была совсем другая история.

— Я был вообще на другом полюсе. И в моём случае мне, наоборот, надо было свою уверенность утихомиривать. А тут я смотрю, что люди не верят в свои силы. И, конечно, я очень рад, когда они шокируются и говорят: «Вау! Я никогда не думал, что я могу так делать. Это какая-то магия». Я говорю: «Никакой магии нет. Ты просто практикуешь регулярно».

— На самом деле, это интересная история, потому что я тоже всегда думаю, что я не готова к следующей асане, но потом мне дают и я думаю: «О, ну, не так и страшно». И в этом плане я восторгаюсь смелостью учителей, потому что они дают тебе эту асану, даже если ты говоришь: «Я не хочу, я не смогу».

— Если ты можешь делать первую серию, значит, ты физически здоров по большому счёту. Двигаться по второй – это уже работа с нервной системой. Иногда человека нужно подтолкнуть, дать ему ощущение, что в него верят, то, что он сам может в себя поверить. Вся вторая серия только о нервной системе, а нервная система работает так: «Мне больно, я не хочу, мне страшно». И суть второй серии – научиться этим управлять, в моём понимании, то есть взять под контроль нервную систему: там, где страшно – успокоиться, там, где тяжело – сделать это лёгким. Любое тяжёлое действие становится лёгким только при практике. Никакого магического слова нет, надо просто регулярно практиковать, и потом это становится лёгким.

— Знаешь, мне кажется, есть два подхода у учителей. Кто-то говорит: «Relax», «Take it easy», «Не можешь – не делай», «Не хочешь – не делай», «Отдохни, ничего страшного». А кто-то: это система, должна быть определённая регулярность, даже если не хочется, лучше сделать, потому что это система. Вот ты, скорее, ко второму лагерю относишься. Да?

— Конкретно к себе я отношусь ко второму лагерю. Но прелесть майсор-классов и прелесть аштанга-йоги в том, что это индивидуальная практика. То есть я могу видеть людей, которым не нужны какие-то глобальные цели и достижения от йоги, им достаточно просто потянуться, чтобы кровь побегала, подышать, их ничего другое не интересует. Я никогда их не заставляю. Если они проявят интерес, я готов их вести дальше с удовольствием. Если они ни в какую не идут, я никогда не давлю на них, я никогда не говорю: «Так, ты или давай делай нормально, или зачем ты мне здесь нужен». Этот подход неправильный, я считаю, поэтому я стараюсь найти человека, который хочет, искренне хочет двигаться дальше, но что-то ему мешает, его внутренние сомнения, тогда я пытаюсь его как-то вести. Иногда я поддерживаю связь вне класса, но держу границы. Это для меня важный пункт тоже. И поэтому ответ такой: если человеку достаточно двух раз в неделю заниматься, я никогда не скажу ему, что давай ты вообще не будешь ходить, и я не буду на тебя отвлекаться. А кто-то хочет, но немножко боится, и, естественно, я ему скажу: «Метод для тебя будет работать по-настоящему, и ты почувствуешь вкус метода, практикуя шесть дней в неделю».

— А у тебя были периоды без практики, когда ты не практиковал вообще?

— Был, но мне кажется, максимум, чтобы я вообще не практиковал ничего физического, чтобы я вообще никаких асан не делал, пять дней было.

— Почему? Что произошло?

— Ну, там были, скорее всего, какие-то обстоятельства и травмы, что-то в этом роде. Я не могу сказать, что это был у меня какой-то разрыв шаблона, что я перестал верить в метод. Я просто понимал, что сейчас я всё, что мне надо или как-то восстановиться, или отдохнуть, или я не в состоянии. Это максимум пять дней, что я вообще ничего, даже Сурья Намаскара не делал.

Мне кажется, что это в принципе такой закон жизни: отчасти равноценный обмен. Чем больше ты отдаёшь, тем больше ты получаешь. Чем больше ты хочешь, тем меньше ты получишь.

— Но бывает, что ты начинаешь и типа сделал Сурья Намаскара и всё?

— Конечно! У меня бывали такие моменты, когда я вставал, делал Сурья Намаскар, три заключительные позы и всё. Я считаю, что это намного лучше, чем вообще ничего не делать. Даже один Сурья Намаскар. У меня был однажды момент, когда я был на Гоа после Майсора и так сильно отравился, что всю ночь не спал, а утром встал и сделал Сурья Намаскар один. Это был самый трудный Сурья Намаскар в моей жизни, потому что я был полностью обезвожен, и я никак не мог дотянуться до пола. Потом у меня точно такой же случай был в Грузии, когда я ездил отдыхать со своей женой, я точно также отравился, потом, скрипя, я всё-таки сделал один Сурья Намаскар. Но это нормально, я не вижу в этом никаких проблем. Для меня важнее, чтобы человек просто встал на коврик и начал слушать своё дыхание. Это важнее, чем идеально делать всю последовательность, но при этом думать о чём-то совершенно другом, смотреть по сторонам и не слышать своего дыхания. Тогда это чистая физкультура.

— Жена практикует?

— Конечно! (смеётся)

— Это ты её привёл в йогу или вы познакомились через йогу?

— Я тогда преподавал. Мы познакомились не через йогу, в метро. Я просто подбежал к ней. Потом мы начали общаться, и я просто сказал ей: «Слушай, ты же понимаешь, что возраст», – она молодая тогда была, у нас разница пять лет, она и сейчас молодая. «Но в любом случае, – я ей говорю, – надо чем-то заниматься, поддерживать своё тело. Ты же разделяешь эту идею?». Она говорит: «Да». Я говорю: «Ну, смотри, ты можешь заниматься чем угодно, мне вообще по идее без разницы. Можешь ходить на фитнес, пилатес, или ты можешь заниматься йогой со мной». Она говорит: «Ок, что мне куда-то ездить, я буду с тобой дома заниматься». Она три раза ездила со мной в Майсор, Сарасвати её знает. В последний раз, когда мы там были два года назад, мы как раз говорили, что в конце лета у нас будет свадьба. 

Моя жена практикует, но со временем я начал мягче относиться к её практике. То есть это тоже такой период, что я пришёл к тому, что мы всё-таки муж и жена, а не ученик и учитель, поэтому, я говорю, я разделяю грань эту, держу дистанцию с учениками. Если она двигается и ей хорошо отлично. Но бывали моменты, когда я просто не мог, я говорил: «Ты почему так плохо делаешь? Делай лучше! Наклоняйся больше!». И вообще через свою жену я узнал, что есть люди, с которыми нужно быть просто мягкими и просто вести их, говорить: «У тебя всё нормально», «У тебя всё получается», «Верь в свои силы». Потому что со мной так не работает. Со мной работало: «Ты плохо делаешь!», и тогда я, ясен пень, сделаю лучше, чтобы ты мне так уже не говорил. А через свою жену я узнал, что, оказывается, реально есть такие люди. И, на самом деле, может быть, это такой сильный момент воспитания, потому что мои родители говорили мне, например: «Почему ты получил тройку?». Я говорю: «Да, блин, Петя, Вася, Гоша, – все получили тройки». Они говорили: «Почему ты равняешься на худших?». А моей жене говорили: «Ну, ничего страшного. Есть кто-то, кто и так не может». Когда я услышал эту фразу от неё, я просто вылупил глаза и такой: «Кому-то вообще такие фразы по жизни говорят?». То есть для меня это было разрыв шаблона, и тогда я понял то, что каждый получит от практики ровно столько, сколько он готов отдать. Для меня до сих пор самым сложным в преподавании является не требовать столько от людей, сколько я требую от себя, потому что не всем нужны те же цели, которые преследую, допустим, я.

— Дэвид Свенсон в интервью говорил, что не надо думать о том, от чего вам придётся отказаться ради йоги, думайте о том, как вы можете присоединить йогу к той жизни, которая у вас уже есть. В твоих словах о том, что йога даст столько, сколько ты готов дать ей, есть некая жертва, что ты должен пожертвовать чем-то ради йоги, нет?

— Я не могу ничего сказать против слов Дэвида Свенсона. 

— Нет, я не про против, я пофилософствовать просто на эту тему.

— Мне кажется, что это в принципе такой закон жизни: отчасти равноценный обмен. Чем больше ты отдаёшь, тем больше ты получаешь. Чем больше ты хочешь, тем меньше ты получишь. Всегда у меня прогресс в практике был, когда я уже ничего не хотел. Тогда у меня появлялись новые силы, проходили неприятные ощущения, когда я внутренне в голове забивал: «Всё, мне не нужны новые позы. Ок, если я до конца жизни освою вторую серию, я буду максимально рад. А если не освою, то и без разницы», – через месяц мне начинаю давать позы из третьей серии, Тай Ландрум тогда приезжал.

— Но это всё-таки не отдача, это такое «отпустить», да? Дать и отпустить – это для тебя одно и то же?

— Отпустить – это какое-то внутреннее действие, а дать йоге – это дать своё время, своё внимание. Невозможно практиковать, отдавать мало времени, и получить в итоге много какого-то результата. На мой взгляд, это невозможно. Я понимаю такие фразы, которые Дэвид Свенсон говорил. На мой взгляд, это для того, чтобы популяризировать как раз такой подход, что каждый может, но не все хотят. И очень много таких примеров. Даже у меня было, когда ты думаешь: «Ну, наверное, человек, не будет больше ходить». Потому что очень тяжело ему, он просто не понимает, что происходит. В итоге, человек ходит уже несколько лет, его прогресс меня просто впечатляет. Я обожаю ошибаться в этом плане, когда мои какие-то выводы не сходятся в плане учеников. Я очень радуюсь, серьёзно.

— Про вечерние майсоры. Ты сам утром практикуешь?

— Да.

— Для тебя вечерние майсоры – это тоже такой способ популяризации аштанги? Если человек почему-то не может приходить утром, то пусть хотя бы вечером? Или для тебя это полноценная альтернатива утреннему занятию?

— Я вообще считаю, что есть время максимально благоприятное для практики, – Брахма Мурта, или Брахма Мухурта его называют – с 4.30 до 6. Всё остальное, на мой взгляд, равноценное время. Я не практикую в Брахма Мурту, только в Майсоре. У всех разный ритм жизни. Я считаю, лучше практиковать хотя бы вечером, чем вообще не практиковать. Если вечером человек после практики не может уснуть, я думаю, все знают, какое решение – надо поделать лёгкую пранаяму, Нади Шодхану без задержек, она очень успокаивает человека. И я не вижу никакого криминала в том, что кто-то может практиковать вечером, а кто-то утром. У всех разное соотношение питты-капхи-ваты в теле, на мой взгляд, и нельзя так быстро поменять соотношение дош, поэтому некоторым даже целесообразнее начинать с вечерних занятий. В дальнейшем они могут перейти на утренние. Есть такие люди, которые идут и всё ненавидят, а идут вечером и думают: «Отлично, сейчас я на йогу схожу». Поэтому я не вижу в этом никакого криминала, для меня это совершенно нормально. У меня достаточно большое количество студентов, которые начинали ходить вечером, потом я говорил им: «Ты не хочешь начать ходить утром, допустим, к Ане?», и они начинали ходить.

— Нет такого преподавательского: «Ну вот, он уйдёт от меня, мой родненький птенчик»?

— Нет, я давно отпустил. Один из моментов, который мне запомнился, мне кажется, на всю жизнь, – когда я устраивался в фитнес, как раз девушка, которая меня тестировала, говорила: «Слушай, я, конечно, и в йога-студии веду, там, конечно, нормально всё, а здесь по лайту всё. Здесь отличное место, чтобы научиться не привязываться к студенту, они приходят и уходят, приходят и приходят». И также я эту фразу несу до сих пор, когда я преподаю. Конечно, у меня бывали моменты, когда я просто не понимал, куда пропал человек. И он мне был, допустим, даже больше уже как друг, и после этого я стал держать очень строго границу. То есть я стараюсь, чтобы мои ученики не становились моими друзьями. Это для их же блага, потому что их прогресс будет лучше. Я не то, чтобы там суровый такой, в очках с палкой учитель, я всегда могу выслушать любые, даже, может быть, какие-то более-менее бытовые проблемы, или, может быть, он мне рассказывает, что у него в жизни происходит. Но именно сближаться, дружить – я стараюсь так не делать.

Я чувствую её своим учителем, но не ожидаю от неё чего-то такого дружественного или какого-либо общения. Всё-таки у меня есть внутренние рамки, что это мой учитель, я ученик. Мне так легче развиваться, я ей доверяю.

— А по поводу Сарасвати. Когда ты приехал и понял, что Сарасвати – твой учитель, не было вопроса по поводу авторизации? Всё равно есть представление, что Шарат сейчас – главный человек, который продвигает метод. Не было желания попробовать съездить к нему?

— Шарат тролил меня в прямом смысле. Когда я первый раз приехал в Майсор, в первый день я шёл по улице там, где шала находится. Естественно, как русский человек я первый раз приехал, я никого не знаю – я смотрю в пол, я недоброжелательный, я русский закрытый человек. Я не знаю, где я, мне всё ново, я такой стереотипный. Я смотрю, что-то все слева  и справа смотрят в мою сторону, там кто-то рукой машет, я немного напрягаюсь с этого и просто поворачиваю голову и вижу, что рядом со мной в полутора метрах идёт Шарат, просто идёт по улице. То, что я просто, грубо говоря, офигел, это ничего не сказать. И я, естественно, поздоровался, он улыбнулся, тоже поздоровался со мной. Я от него отошёл и пошёл дальше по своим делам. Однажды я пришёл посмотреть на   led-класс второй серии к Шарату, тогда можно было приходить. Он иногда проверял карточки студентов, которые просто смотрели, обучаются ли они у него или у Сарасвати. Вот он смотрит на меня и говорит покажи свою карточку, я даю ему карточку, он смотрит протягивает ее мне обратно, я пытаюсь взять, и он очень ловко убирает ее и подставляет свой палец. Я в шоке, держу Шарата за палец и не знаю, что мне делать. Он улыбается и говорит: «Не поймал». Снова протягивает, и снова у меня в руках оказывается его палец. Я весь красный. В итоге он посмеялся и отдал мне карточку, вот так он меня слегка тролил. Естественно, у меня были вопросы об авторизации. Но всё-таки с практикой аштанга-йоги я учусь тому, что надо быть честным с самим собой. И мне важнее было находиться с преподавателем, со своим учителем, нежели получение авторизации. Я подумал: «Ну, у меня же есть работа. Я и так уже преподаю. Нужна ли мне прям авторизация? Конечно, я хотел бы её иметь, но, если у меня её не будет, я не умру. Я хочу к своему учителю ездить». И потом, на второй год, когда я приехал, я узнал, что она выдаёт авторизации, она начала их выдавать. Я очень удивился, но, когда я услышал условия, при которых она её выдаёт, я понял то, что ок, мне, наверное, не светит ещё много лет, потому что у неё весьма суровые критерии, чтобы получить авторизацию.

— Что это за критерии?

— Во-первых, у неё нельзя получить сразу авторизацию на второй уровень, все сначала проходят через первый уровень. И чтобы получить level1, нужно практиковать до Карандавасаны включительно. Я такой: «Ладно, видимо, не судьба». А чтобы получить level2, надо практиковать третью серию. Я уже подумал: «Ладно, может быть, когда-нибудь через много-много лет, если получится», и отпустил идею того, чтобы получить авторизацию. И в последний раз, когда я приехал, это был четвёртый мой приезд, во-первых, она сразу же меня вспомнила. После led-класса я подошёл, я сделал пранаяму, она сказала: «Oh, you come», она разулыбалась сразу, я был удивлён, правда, что она меня узнала, потому что у меня было минимум ожиданий, мы с ней очень мало общались. Я чувствовал её своим учителем, но не ожидаю от неё чего-то такого дружественного или какого-либо общения. Всё-таки у меня есть внутренние рамки, что это мой учитель, я ученик. Мне так легче развиваться, я ей доверяю. И потом она мне сразу говорит: «Слушай, давай ты завтра сразу начнёшь ассистировать, но людей много желающих, поэтому две недели только». Я говорю: «Ок, без проблем, супер». В итоге, я ассистировал восемь недель, все два месяца. Это был, конечно, незабываемый опыт. Под конец первого месяца Шармила, её дочка, – она тоже ассистировала, а Сарасвати в тот момент не могла ходить, она просто сидела и смотрела, и нами иногда руководила, говорила, кому куда идти – и Шармила мне сказала: «Слушай, мы в следующем году выдадим тебе авторизацию, ты хорошо практикуешь, всё нормально». Я такой: «Да-да, спасибо», я кого-то правил или что-то в этом роде. И потом я иду домой в квартиру, которую я снимал, и я осознаю вот эту информацию и думаю: «Блин, жесть. Ладно, круто». Причём Карандавасана начала у меня получаться только в Майсоре. Всё время до этого она у меня не получалась, я не мог подняться никак, а в Майсоре она просто начала получаться ни с того ни с сего. И это был декабрь. Потом наступает январь, как бы следующий год. Конец января, я просто хотел подойти и уточнить у Шармилы, как мне надо подготовиться к получению авторизации: надо ли мне в какой-то определённый месяц, может быть, приехать в следующий раз. Я к ней подхожу и говорю: «Извините, вы мне сказали, что в следующем году я смогу получить авторизацию. Как мне подготовиться? Что мне вообще надо сделать? Когда лучше приехать?». Она говорит: «Ой, слушай, давай я сейчас лучше у мамы спрошу. Может, мы её тебе сейчас выдадим». И она уходит. Я пропотел в тот момент жёстче, чем на любом led-классе, серьёзно, я не был готов к такому. Она приходит и говорит: «Да, мы сможем тебе её сейчас выдать, на этой неделе. Когда ты уезжаешь?». Я говорю: «Я уезжаю через три дня». Сарасвати выезжает, а это всё так не принято же говорить громко, – она меня подзывает и говорит: «А почему так поздно-то сказал?». Я говорю: «Да я вообще не рассчитывал». Она говорит: «Иди к Анупаме». Анупама – это женщина, которая работает в их магазине, и она также помогает им регистрировать всех. Как Уша у Шарата, – Анупама у Сарасвати. Она говорит: «Иди к Анупаме, она тебе всё расскажет: какие документы надо заполнить и так далее». У меня было два часа, за два часа я всё сделал. Я, во-первых, приехал домой к жене. А было так: она практиковала утром со мной, потом она шла домой спать, а я ещё шёл ассистировать три-четыре часа, потом я приезжал, она просыпалась – всё нормально. Я прибегаю, весь мокрый, меня прям аж трясёт. Говорю: «Мне, короче, сейчас могут выдать авторизацию». А она просыпается: «Да, вау, круто». И за два часа я всё сделал, что надо было: документы, всё подготовил. И потом после led-класса мне уже Сарасвати выдала авторизацию при всех. Я никому из своих друзей не сказал. У нас даже была встреча намечена на одно время, я говорю: «Простите, я не могу, я очень занят», а в этот момент бежал к Анупаме как раз. И они немножко подобиделись, что я слился день в день, потому что мы должны были вместе обедать, они приготовили обед, а я такой: «Я не приду». Это был очень трогательный для меня момент, потому что многие друзья ко мне подходили и говорили: «Ты достоин авторизации. Мы очень рады за тебя». Один друг сказал мне: «Слушай, у меня такое ощущение, что это мне вручили авторизацию, очень рад за тебя». Но Сарасвати так и не запомнила моего имени, она сказала «Ю», не Юра, а «Yu come». И никто не ожидал, что кому-то будет даваться авторизация, и я подошёл. Естественно, я засмущался, весь покраснел. У меня там весьма большое количество друзей есть.

— Это международная компания друзей?

— Да-да, только международная.

— Русских нет?

— Нет, ну есть, просто тогда их не было в тот момент. Я прям такой: «Хватит хлопать, мне стрёмно. Я вообще, наоборот, пытаюсь в себе эго подавить, не надо всё вот это». И я был, конечно, на седьмом небе, и просто через четыре часа я уже в автобусе еду в аэропорт. То есть я не ожидал получить авторизацию, конечно, я думал, что было бы здорово, но такие критерии… И ещё очень важный критерий у Сарасвати – перед тем, как получить авторизацию, ты должен ассистировать. Она смотрит, можешь ли ты работать с телом. Если не можешь, то ты не получишь авторизацию.

— А были какие-то моменты с Сарасвати, что она тебе что-то советовала или какая-то правка, что ты такой прям: «Ух ты ж, как!»?

— Я бы не сказал, что она мне объясняла, как делать правки. Мне кажется, она очень хорошо видела мой тип личности, мой характер, и чувствовала меня хорошо, то есть у нас был какой-то коннект. Когда я не хотел чего-то делать, но она знала, что я могу это делать, она подталкивала меня, говорила: «Делай ещё». Допустим, в первую поездку она взялась за меня, и вот она подходила ко мне каждый день почти где-то, она меня правила. Вторую поездку она меня полностью игнорила. Мне кажется, это такой метод обучения: сначала тебя привлечь к практике, потом посмотреть, насколько ты сам уже хочешь, насколько ты вообще целеустремлён, насколько веришь в метод. В третий приезд – это вот для меня был самый болезненный приезд в плане физического состояния – она долго меня держала на Бакасане B, хотя я прям смотрел на неё и думал: «Что ещё мне надо сделать в Бакасане В, – хотя я со стойки на руках в неё опускаюсь, – чтобы получить что-то дальше?». И только когда я уже забил, думаю: «А, пофигу! Мне даже неинтересно, я просто делаю свою практику и ухожу, всё, надоело». Естественно, она это как-то чувствует, как-то видит, и она поощряет вот это не–ожидание, просто «делание» практики. В последний мой приезд она выдала мне немного дальше позы, дальше Карандавасаны, я делал до Маюрасаны, я начал делать тик-токи, я не умел их делать, мог только упасть в мост, и пытался вот прыгнуть назад, сделать ток. Тик я мог сделать, а ток не мог. Её рекомендации были весьма странные. Но вот сейчас, когда я уже научился, те же самые рекомендацию я могу сказать. Она говорила: «Use more force». Ок, использовать больше силу? Где мне её взять? Подскажите, где она лежит. И один раз я уже штук шестнадцать сделал, мои друзья там уже угорали: «Юра, ты уже полчаса делал эти тик-токи», и она сказала: «Enough. You stop. Tomorrow you try again. Today is enough». Я просто уже всё, я был в таком, так сказать, адском раджасе. И она понимает всё – ему достаточно. Мне кажется, вот это важный момент – она может меня считывать, внутренние мои состояния, когда я спокоен, когда я ленивый, меня надо подопнуть, когда меня надо, наоборот, угомонить. Конкретно каких-то вот обучающих моментов не было, то есть я учился больше от ассистентов. Но меня она обучала смирению в практике, не как обучать людей, а как самому практиковать. Но самый классный опыт был, когда она сказала: «Иди объясни человеку, как делать Сурья Намаскар и позы стоя до Паршваконасаны». То есть человек пришёл полностью новенький, а там обучение должно быть классическим. Вот это был мой первый опыт, когда я объяснял человеку в Майсоре Сурья Намаскар А, В со счётом на санскрите, на английском, с минимальными какими-то объяснениями. Единственное, что я почерпнул у себя в практике, что вдох – это всегда движение наверх, а выдох – либо на месте, либо вниз. И это помогло некоторым людям в освоении Сурья Намаскара. Когда дышать и зачем дышать, можно же на задержке всё сделать, но это неправильно. Вдох тебя поднимает.

— Про «Бхагавад-гиту». Помнишь, как ты её в первый раз прочитал? Это сразу было «вау, какая книга» или нет?

— Первый раз «Бхагавад-гиту» я прочитал давно. Просто у меня такая странная история с родственниками. Я вообще из Вологды из посёлка Грибково. И в этом посёлке моя бабушка известна тем, что она была целительницей. Сейчас, мне кажется, это называется рэйки, вот серьёзно. Она проводила эти сеансы и на мне в детстве, это называлось так: «Бабушка тебя обведёт». Она водила руками, а я просто лежал. Тогда не было понятия рэйки или что-то такое. И вот моя бабушка была известна тем, что к ней из города приезжали люди, и я тоже там иногда тусовался летом или зимой. И было так: «Опять кто-то пришёл, бабушка будет обводить». Никакого значения я этому не придавал. Если я подпростыл или ещё что-то, то бабушка обводит, и буквально на следующий день мне уже легче. То есть вот это понимание существования энергии и излечения не за счёт медикаментов у меня присутствовало с детства, я немножко в это верил, понимал, что, наверное, это существует, потому что к моей бабушке кто-то ездит, а моя бабушка не шарлатанка. Она никогда не брала за это деньги, поэтому ей привозили гостинцы, конфеты и всё такое. У моей бабушки потом было три инсульта, и она до сих пор жива, она не может говорить, но собирает три паззла одновременно. Как-то я приезжал, её навещал, а я только вот начинал практиковать йогу, подхожу к её стеллажу, и смотрю, у неё «Бхагавад-гита» стоит. Странно, да. Я беру эту книгу, говорю: «Бабушка, я возьму?». А она не разговаривает, но понимает. Иногда она, конечно, в своём каком-то состоянии, но показать свет включить или выключить она может. И она показывает: «Да, бери». И вот это был первый раз.

«Бхагавад-гита» – это прям философский учебник, который подходит всем людям, без разницы, чем они занимаются. И там есть ответы на все вопросы, которые человека терзают внутри.

— А ты тогда знал о существовании этой книги?

— Да, я знал, что есть такая литература, я её не читал тогда, я читал только «Хатха-йога прадипику», «Хатха-йога дипику» Айенгара. Естественно, когда я первый раз читал, то ничего не понял. Мне кажется, такие книги, если ты не подготовлен, очень трудно воспринимать. Со временем я прочитал несколько разных книг с комментариями, и вот я нашёл одну, которая мне больше всего нравится. Я не могу сказать чьи там точно комментарии, но это такая маленькая синенькая книжечка, то есть она прям будто карманная. И, конечно, мне кажется, «Бхагавад-гита» – это прям философский учебник, который подходит всем людям, без разницы, чем они занимаются. И там есть ответы на все вопросы, которые человека терзают внутри. Это помимо того, что там серьёзные наставления по йоге. То есть это просто литература, в которой ты видишь жизненные ситуации, внутренние конфликты, которые происходят, и как к ним надо относиться. «Бхагавад-гита» одна из самых важных книг, которые я читал. Но я, наверное, побольше разбираюсь в йога-сутрах. Он более такой уже прямолинейный текст, «Бхагавад-гиту» можно по-разному трактовать. Но вот я что-то давненько не читал, надо будет перечитать, потому что каждый раз, когда я читаю, я нахожу что-то новое, для меня это откликается по-разному. Но те моменты, которые там затронуты, мне кажется, это вот все те внутренние тяжёлые моменты, которые у человека могут произойти, они там отображены, и как можно себя вести в этих ситуациях, и как выходить из них.

— Если к физике вернуться, есть ли у тебя какие-то способы расслабляться, помогать своему телу?

— Я обожаю принимать ванну. Я вообще не понимаю, почему люди, у которых есть ванна, не принимают её. Я раз в неделю принимаю. Даже если не намазываюсь маслом, я наполняю ванну и в ней лежу, мне очень это нравится. Я верю в расслабление с помощью воды, вода успокаивает меня всегда. Я могу весьма долго также находиться в душе, потому что это прям помогает мне расслабиться. Даже однажды был момент, когда у меня болело колено, я не знаю, откуда я это нашёл, но я включал душ и водил себе по колену этим душем, водой, и верил в то, что мне это поможет. Ну и, конечно, промасливание. Зимой я не люблю делать промасливание: в Питере очень сухой климат в квартире, у меня очень сушится кожа от этого. 

Из других ритуалов – я никогда не ем перед практикой. Я могу проснуться, посидеть, потом попрактиковать, потом ещё что-то. То есть если я проснулся в шесть, то позавтракал, дай бог, в двенадцать. Для меня это нормально, то есть у меня нет такого: «А как же завтрак? Это же начало дня». Может, это было раньше, но сейчас я спокойно к этому отношусь.

— А после практики нет такого: «О боже, я сейчас съем всё!»?

— Ну, конечно, было раньше. Сейчас я более сдержан в плане еды, потому что чем дальше ты практикуешь, тем жёстче приходится придерживаться определённого типа питания. Тело становится намного чувствительнее. Я вот недавно поел сырную пиццу, проснулся и думаю: «Что? Я просто какой-то вздутый». Это очень отражается на практике.

— А расскажи о своей диете, что ты стараешься есть, что ты стараешься не есть?

— Я вообще считаю, что каждый должен найти свою диету самостоятельно, тот тип продуктов, который подходит для него. Для меня максимально подходит рис басмати, я прям фанат. То есть если у меня не рис басмати, значит, жена хочет что-то другое. Потому что, если меня спрашивать, что я хочу, то не имеет смысла даже спрашивать, я с удовольствием поем рис. И чечевица – это оптимальная еда для меня. То сеть это та еда, от которой у меня не бывает тяжести, мне легко в практике. Это не значит, что все должны так питаться, каждый должен найти свой тип питания. Мои друзья мне ещё тогда говорили, что настоящий йогин должен уметь готовить сам, или какое-то ответственное лицо, потому что это очень важно для практики. И вот когда я это услышал, с того момента я прям начал так осознанно относиться к тому, как я готовлю. Естественно, я не откажусь и от лапши, я люблю что-то в этом роде, китайскую кухню. И я не ем мясо с 2012 года, уже девять лет.

— Это было связано с практикой или по каким-то другим причинам?

 

— Это был конец университета, то есть уже мой выпускной, и я тогда уже сам занимался немного практикой, не аштанга-йогой, но я читал текст, и там было написано, что прогресс зависит также в большей части и от диеты. Я подумал: «Почему бы не попробовать не есть? Что мне мешает?». И с тех пор я не ем мясо.

У меня была ещё до этого попытка в начале университета, когда появилось весьма вирусное видео о том, как относятся к животным на фермах, но меня хватило на несколько месяцев и всё, это вот как раз, когда несколько раз походил на йогу и всё. А потом я подумал: «Блин, может всё-таки попробовать, об этом же пишут, причём древние тексты, не так, что кто-то из моих знакомых сказал». Мне было легко, потому что я никогда не ел рыбу. С детства я терпеть её не мог, меня мама заставляла. Поэтому у меня не было проблем, я легко убрал мясо. Я знаю, что некоторые люди продолжают есть рыбу, никакого осуждения я сейчас не несу, у каждого свой выбор.

— А расскажи про твои татуировки.

— Все мои татуировки сделала моя жена.

— То есть это всё началось, когда вы познакомились? До неё у тебя не было татуировок?

— Нет.

— Ты для неё холст.

— Да-да, отчасти. Когда мы познакомились, она не была тату-мастером. Она училась на инженера то ли конструктора, то ли технолога ювелирной продукции. И я сразу как-то подрубил, что вот: «Ты же копаться любишь с маленькими деталями, и художественное образование у тебя есть». Она такая: «Да». Я: «Ну так татуировки. Это же тоже творчество». И так как-то получилось, что она увлеклась. У неё, на самом деле, тоже путь. Это вот классика, когда ты начинаешь с того, что ты моешь полы в тату-студии, а потом ты тату-мастер один из ведущих в студии своей. Она мне делала все мои татуировки, кроме одной. Одну я всё-таки сделал у мастера у одного, и мы всё думаем, что надо, чтобы она мне её дополнила.

— Для тебя это просто украшение себя или в них есть какой-то смысл?

— Я вкладываю в это определённый смыл. То есть если это изображение каких-то животных, которые на мне есть, то я стараюсь привить себе качества этих животных. У меня четыре змеи на теле, и одна идёт через всё тело. У меня ещё друзья спрашивали в Майсоре: «Почему змея? Стрёмно же немного». И говорят, что змеюка подколодная и всё такое. На мой взгляд, это такое сверхсоздание, потому что, если кто-то нападает на змею, она может в итоге и помереть, но оставить яд в этом существе, и она всё равно выиграет. И это не считая философии йоги, потому что там, понятно, это отдельная история. Также для меня важен момент самоочищения, когда змея скидывает кожу. Это момент самоосвобождения, я к нему тоже весьма серьёзно отношусь. Мы в течение жизни можем свои какие-то принципы менять и становиться более уверенными в чём-то или вообще полностью менять вектор, осознавая, что то, что было до этого, было неправильным. Ну и, понятно, в йоге это тотемное животное.

У меня есть птицы, которые относятся к птицам рая. Каждая из них тоже символизирует определённые черты. Одна из них забирается выше всех других, на самую высокую точку, чтобы привлечь самку. Другая – может быть, ты видела, – делает очень странные манипуляции, чтобы привлечь внимание. То есть для меня они всегда движутся в практике освоения вот этого искусства, и в этой практике нет конца. Птенцы, которые начинают учиться танцевать, они танцуют сначала весьма посредственно, но всю жизнь они это отрабатывают-отрабатывают, то есть это, грубо говоря, преданность своему делу.

Помимо этого, у меня есть цветы, это, скорее, просто красиво. Но некоторые имеют значение. У меня есть протея. Протея – это такой цветок, его называют африканской розой. Протея – это цветок, который я подарил своей жене, и она ахнула, потому что я хотел прям удивить чем-то, это редкий цветок. И мне кажется, он наш вместе, наш знак.

У меня есть также знак «Ом», он находится на рёбрах. Насколько я знаю, нельзя набивать священные знаки на руках и на ногах, потому что это части тела, которыми мы можем делать что-то нехорошее, поэтому она у меня на корпусе.

Вообще процесс набивания татуировки я ассоциирую с пратьяхарой, то есть это отключение от внешних раздражителей, момент концентрации, принятия боли и умение, так сказать, чтобы не боль меня контролировала, а чтобы я контролировал боль, – это момент, которому тоже можно учиться, когда делают татуировку.

Я научился получать удовольствие от каких-то определённых поз, потому что, мне кажется, когда поза близка к её правильной форме, она начинает работать, то есть всё складывается в правильном порядке, тело выстраивается правильно, мы можем находиться в этой позе долго и наполнять себя праной. 

— Последний вопрос. Почему всё-таки выходишь на коврик? Почему есть потребность?

— Для меня практика – это всё-таки, по большей мере, способ разобраться со своими какими-то внутренними проблемами. Я всегда в практике вижу отражение себя. Некоторые люди говорят: «Я начал практиковать и даже иногда становлюсь более раздражительным». На мой взгляд, просто человек обращает внимание на то, что в нём присутствуют такие эмоции. И это уже ответственность человека разобраться со своими внутренними эмоциями. Мы все не идеальные, у всех бывают какие-то неприятные мысли, какие-то, может, агрессивные посылы, и задача – признать это в себе и разобраться с этим, а не убегать и думать, что, блин, я становлюсь только злее от этого. Ты просто становишься более чувствительным и видишь то, над чем надо работать. Если я не практикую, то я в прямом смысле более раздражительный. Когда я прошёл через те болевые ощущения, у меня вообще не болит тело. Даже двигаясь по третьей серии, ну да, я, может, где-то устаю, но прям боль… она прошла. Может, я по-другому к ней отношусь. 

Если мы говорим о более глобальном восприятии, я верю в то, что практика именно асан помогает устранить зажимы в теле, что помогает циркуляции праны в нашем теле, поэтому я не вижу смысла переставать её делать, думаю делать её до тех пор, пока вообще не смогу. И я также верю, что настоящая практика пранаямы, серьёзная, может нанести вред, если тело не готово. У меня был один спонтанный опыт, когда я перестал дышать после пранаямы, и очень испугался. Я делал это самостоятельно, никому не рекомендую. Я слышал вот эти вот фразы «Пранаяму надо осваивать только с учителем», но по нашему разговору, кажется, понятно, что я всё люблю проверять на себе.

— Пранаяма была с кумбхакой? Вдох-выдох-задержка?

— Да, с задержкой. И в один момент я выдохнул, задержал, и просто понимаю, что мне не надо вдыхать. И я сижу уже не знаю сколько. И было страшно, то есть я осознал вот этот страх, что не надо дышать, я вообще сколько здесь уже сижу, я задышал. И с того момента я не практиковал пранаяму. Но не так давно я восстановил эту практику. У меня есть знакомый виртуальный, грубо говоря. Мы с ним никогда не пересекались, это человек, который больше десяти лет практикует. Он ездит тоже к Сарасвати, у него уровень «2» авторизации, он один из первых ещё её получил. И он такой довольно древний практик отчасти. Я проходил с ним сессию по пранаяме, он мне давал те, которые, как он сказал, давал Паттабхи Джойс, только в более щадящем режиме. Иногда я их делаю, но нерегулярно.

— Но есть понимание, что когда-то ты придёшь к более системной практике пранаямы?

— Да, я думаю, что в итоге будет минимум асан, будет больше пранаямы. Я вижу вектор такой, а в дальнейшем асаны, может, совсем отпадут, но пока что я не вижу смысла прекращать это делать. Во-первых, мне нравится это делать. Я научился получать удовольствие от каких-то определённых поз, потому что, мне кажется, когда поза близка к её правильной форме, она начинает работать, то есть всё складывается в правильном порядке, тело выстраивается правильно, мы можем находиться в этой позе долго и наполнять себя праной. 

Я не нахожусь слишком долго, но некоторые позы я передерживаю, потому что я прям чувствую, что она работает, я как паззл сложился. Это не значит, что я не могу уйти глубже в этой позе, но значит, что она начинает работать. Допустим, я много почерпнул, когда прошёл обучение по тайскому массажу. Там есть такая система «Сен сип» – энергетические линии в теле. И они делают лёгкие надавливания, иногда нелёгкие, чтобы перекрыть, а потом открыть. И, зная расположение этих линий, я начал рассматривать асаны: в тех же ли местах они пережимают наше тело? Оказалось, что да. И те люди, у которых я обучался, сказали, что техника, которой они обучались, пошла от тайских буддистских монахов, потому что они находились в длительной медитации, и им надо было восстанавливать тело, надо было восстанавливать энергетические потоки в теле. Этим занимались как раз-таки врачи, которые делали тайский массаж. Я не делаю тайский массаж для зарабатывания денег, я его делаю только для мужчин и только в экстренных случаях. То есть либо своим друзьям, либо если человек у меня занимается и он мне говорит: «Что-то вот я вообще», я говорю: «Ок, ты можешь прийти, мы просто посмотрим». Отчасти для меня это больше как диагностика. Но я вообще не сторонник того, чтобы человек постоянно ходил на массажи, тогда практика не будет работать.

— То есть это корректирует немножко не в ту сторону?

— Это корректирует тело, и оно сбрасывает. А через практику мы всё-таки должны выровнять себя самостоятельно и пройти через вот эти мыслительные и эмоциональные процессы, допустим, триумфа или драмы, которые происходят. И это надо принимать. Если этого не будет и постоянно ходить на массажи, я думаю, что духовной практики и духовного прогресса не случится.

— И у меня есть ещё один вопрос по поводу твоих занятий танцами. Этот опыт тебе помог или, наоборот, это помешало?

— Я думаю, любой опыт положительный, то есть получение любого опыта по жизни – это хорошо. Если бы я не занимался танцами, я бы не прошёл такую какую-то чистку психологическую, эмоциональную, когда я практиковал йогу. Естественно, мне это помогло в плане того, что я привык заниматься со своим телом, я привык работать с ним. Это помогло с дисциплиной. Я знаю, что многие люди говорят: «Ой, ну так он же занимался танцами» или «Ой, он занимался гимнастикой», но никто не виноват, что в детстве его заставляли этим заниматься. Это не значит, что его заслуги теперь просто бессмысленны. Но многие люди, у которых есть какой-то спортивный опыт, бэкграунд, чувствуют больше болевых ощущений в практике, потому что им приходится себя выравнивать. Я это чувствовал и прямо видел по линиям шорт. Допустим, когда я делал собаку мордой вниз, у меня шорты были вот так (показывает кривую линию), таз перекошен. Сейчас линия ровная. Слабые стороны становятся более сильными, зажатые, твёрдые становятся более гибкими. У меня был сильный перекос в теле. У меня была одна сторона очень сильная, она опорная, толчковая, а другая сторона очень гибкая. И вот в практике йоги мне пришлось столкнуться с таким дисбалансом очень сильным. Допустим, левая нога у меня очень легко заходила за голову, а правая просто трещала по швам. А в Супта Курмасане надо ещё и правую закладывать позже, чем левую – ужас. Для меня, конечно, это тогда был момент принятия того, что есть много над чем работать, и именно момент такой стабилизации эмоциональной. Вся практика йоги для меня складывается в том ключе, что надо смиряться с тем, что что-то может не получаться, не требовать слишком многого, быть менее капризным, наверное. Вот это, наверное, капризное состояние, когда ты хочешь, чтобы всё быстро и легко получалось. Как-то так.

— Спасибо, Юра! 

— Тебе спасибо. 

Беседовала Ася Кудрявцева. 

Нравится? Поделись с другими