[запись от 18 ноября 2024 года; Angela Jamison]
Сегодня — восьмой день с момента ухода моего учителя. Я стала свидетелем глубинного взрыва, пронесшегося сквозь самую сердцевину планеты, от Вирджинии до Карнатаки. И еще нечто — сияющий, разрастающийся резонанс, который до сих пор звучит во мне, открывая все новые грани.
Еще некоторое время назад, до 3:36, мой взгляд был устремлен к верхушкам деревьев, а его рука — зажата в обеих моих. Все это ощущалось так тонко. И так тяжело. Сердечно-легочная реанимация — настоящая пытка. А вокруг — мерцающая искра на деревьях, странное, леденящее чувство, будто за тобой следят. Но не глазами.
Спустя какое-то время — вечность, двадцать пять минут или десять — врачи скорой помощи вернули нас на землю. Конечно, мы сделали первые звонки в Индию. Это был первый взрыв — тяжелый, большая душа, падающая в лесу. Человек, словно целый раскидистый дуб, гораздо тяжелее, чем я представляла. Тягость вечности. Я недооценила его, возможно, вы тоже.
И ответом, прокатившимся сквозь всю планету, стало тяжкое бремя, рухнувшее на сердце — дыхание вырвалось наружу мучительным «нет» и вернулось протяжным, скорбным воем.
В первые часы я сделала множество звонков. Интернет — ужасный способ узнавать новости. Это лишь передача информации без возможности обменяться эмоциями. Но будучи свидетелем я передавала новости. Больше ничего не оставалось делать. Мое тело было наполнено действием и почти опустошено от сна — так прошли следующие семь дней.
То, что заставляет меня писать сейчас, впервые за долгие годы, — это резонансный пузырь, который все еще сохранился. И который разрастается. Я уже теряла учителя прежде, но это совсем другое. Тогда было тихо. Теперь — прекрасно-ужасно. Вне тишины.
Не так давно, возможно, в 2019 году, на одной из конференций Шарат неожиданно заговорил о звуках, которые слышал внутри своего сердца. Помните? Он говорил о тишине сердца в духовном смысле, но затем, внутри этой тишины, рассказал нам о множестве звуков. Сначала я слушала его с легкой улыбкой, принимая это за очередную причуду. Но нет, это не было чем-то забавным. Это было поразительно. Он делился чем-то подлинным, космическим —вибрацией неударенного колокола, который звучал в его тишине после практики. С тех пор я начала искать этот звук в себе, следуя его наставлению. И да, в глубочайшей тишине, в полном сосредоточении, в самом центре груди звучит неударенный колокол. Он рождает бесчисленные безмолвные звуки.
Его колокол прозвучал.
Волны звука достигли нас, сначала первых спасателей, затем 50 студентов, что были с нами в горах. После — до всех, кого мы позвали. И так, снова и снова.
Частота этого бьющегося колокола имеет реальное воздействие на окружающий мир и его восприятие.
Сначала она ищет противоположные полярности, те моменты, когда два одинаково заряженных магнита отталкиваются друг от друга. Она разворачивает их, создавая взаимное притяжение, соединяя души, которые годами шли по разным сторонам, не признавая пути друг друга, считая их странными, притворяясь незнакомцами. В первый час после случившегося, с эхом в ушах, я оказалась в объятиях этих самых людей, чью практику, как мне кажется, я не признавала. Глупость таких мыслей немедленно разбилась о реальность нашей нужды друг в друге. Таков был прямой, немедленный эффект удара его колокола. Он растворил ту энергию избегания друг друга, которую он наблюдал среди нас, ту самую тенденцию, которую он по-настоящему не любил.
Во-вторых, частота его сердечного колокола порождает ощущение сверхъестественного. Мандельбротовское сверхъестественное. Плотные, повторяющиеся паттерны мыслей и смысла, словно тессеракт, рисующий себя в воздухе, воссоздающий свой рисунок сначала в трех умах, затем в десяти, затем в пятидесяти, затем в ста, а теперь в миллионах.
Мы думаем об одном и том же, видим странные сны и эманации разума, повторяем одни и те же слова. В центре этого пузыря лежит абсолютная плотность общего психического опыта, которая может остаться с нами на протяжении всей жизни, если мы сможем вынести такую красоту.
Эти повторения мысли и слова продолжаются в миллионах каналов, которые перекрестно ссылаются друг на друга. Этот процесс как бы одновременно конкретизирует и расширяет сам тессеракт. Дэвид и Кэт называли это интертекстуальностью — правильным, как мне кажется, термином для синхронности, которая использует не только сердце, но теперь и интернет для самовыражения.
Его расширяющееся, ослабленное ревматизмом сердце было необычным и мощным аттрактором, притягивающим самые разные умы, мотивации, кармы. Я была свидетелем всего этого на протяжении многих лет, как его сердце с годами смягчалось, и его притягательная сила росла в геометрической прогрессии. А затем, когда его колокол пробил и пульс внезапно остановился, этот странный аттрактор, зародившийся в его сердце, стал бесконечно более странным и привлекательным.
Если харизма — это свойство группы, а не ее лидера, как писал Макс Вебер, возможно, эта плотная синхронность также принадлежит группам. Для меня важны естественная форма и продолжительность вибрации колокола. Да, в первый момент она будет самой громкой, но само пространство рассеивает резонанс, распространяя его на все большее количество людей и на всю землю, пока звук медленно не возвращается в тишину.
В-третьих, этот ударный колокол создает изменение состояния. От размышлений — к концентрации. От беспокойства о будущем — к настоящему моменту. От твердых граней «я» — к взаимозависимому, измученному костями, мягкотелому горю. От твердой материи — к сильно заряженному воздуху. Каждое действие и каждый момент, которые я наблюдала внутри нашего четырехдневного контейнера горя, сияли этими гранями. Слова, прикосновения, взгляды узнавания стали драгоценностями, которыми можно делиться, а можно беречь в сердце.
Я могу только догадываться, что существует некий странный закон природы, по которому резонанс его смерти будет постепенно утихать, при этом расширяясь. Но для меня лично этого пока не происходит. В нашей шале, где я практиковала тем утром как студентка, воздух, насыщенный запахом цветов и мягкостью сердец, наполненных скорбью, был наполнен его присутствием. Я так благодарна, что студенты имели возможность впитать его. И завтра будет то же самое. Будут люди, которые уловят его звук — возможно, в форме интимной реляционной тишины — даже через много лет.
Это страшный опыт. И одновременно — самый прекрасный человеческий опыт, который я пережила и продолжаю проживать.
Перевод: Санди Рахимбаева при участии Tana и David Kessel
