- Интервью

Алексей Котов в поиске самадхи

Преподаватель аштанги из Санкт-Петербурга — о пути к практике через больницу и монастырь, отсутствии учителей, травмировании учеников и попытке найти что-то другое.

— Расскажите, как вы пришли в аштангу? Какой у вас был путь? 

— Аштангой я начал заниматься лет десять назад, в 2012-ом году, до этого практиковал хатху. Но начнем с другого: в институте я экспериментировал с психоделическими веществами, у меня произошёл интересный экспириенс, я бы назвал это «разрыв шаблонов». Я осознал, что мир, который видел раньше, я, в общем-то, не видел. Я не понял, что конкретно произошло, и начал искать информацию по этим состояниям. Мне подсказали, что подобное состояние можно получить, практикуя йогу и медитацию. По книгам и в интернете я начал собирать информацию, накапливать, пытался практиковать. Интернет в то время давал только асаны, что-то в виде Айенгар-йоги, и я начал по картинкам собирать свою последовательность. У меня в тот момент была маленькая комната, настолько, что я не мог делать позы с вытянутыми ногами (супта падангуштасану, прасариту и другие), поэтому я пропускал некоторые. В какой-то момент практика разрослась у меня до двух-трёх часов. Я стал жутко уставать, и в уштрасане очень сильно повредил себе крестово-подвздошный сустав: вошёл в неё, начал подниматься, а сил уже не было, и как-то неловко упал. Травма у меня так и не прошла, до сих пор болит. Я понимал, что что-то делаю не так, хотя движусь в правильном направлении. Опять же, не было никакой информации, некому было подсказать, всё приходилось выяснять самому. С момента травмы мои первые попытки практиковать йогу пошли на спад, и я снова вернулся к экспериментам с веществами. У меня начала изнашиваться нервная система, психика. Я скатился на уровень, когда инсайтов новых не возникало, вопросов уже не было, никакого положительного опыта, сплошной «бэдтрип». Нервная система ничего не могла в таком состоянии сгенерировать нового. Я был очень сильно истощён, и я вспомнил, что когда-то, года три назад, йогой занимался, и что она тогда восстанавливала энергию хорошо, восстанавливала и тело, и ум.

Я полежал немного в больнице, потом даже съездил в монастырь, пожил там пару месяцев. И когда вернулся из монастыря, вбил в поиске «йога». Ближайшая студия была – Михаила Константинова в «Аштанга-йога центре» на Смоленке. Это было лето 2012 года, и я пошёл. Я попал на занятие для новичков, которое вела Анна Павлова. Ходил два раза в неделю несколько месяцев. У меня было ещё слабое тело, поэтому оно не сопротивлялось, я очень быстро продвигался. Аня посоветовала пойти мне на майсоры, их тогда вечерами вёл Олег Володин, а утром Дима Барышников. Они тогда только начинали давать такие классы. У меня был свободный вечер, и я пошёл к Олегу — утром мне было тяжело вставать. Олег меня буквально за пару месяцев провёл до конца первой серии. И когда он посмотрел, что всё получается, то начал давать мне вторую. Адская боль была, потому что тело было гибким по причине слабости, никак не сопротивлялось — крути как и куда хочешь. Тогда же Олег впервые попробовал делать со мной захваты в мостах. 

— То есть вы были худым очень? Сколько вам было лет?

— Десть лет назад – около 25. Я был очень истощённым, буквально скелетом был, мышцы и связки были настолько слабыми, что не мешали складываться.

— Но всё же продолжили практику. Настолько она вас зацепила?

— Да, потому что я не мог заниматься тем, чем занимался ранее, там был тупик, мне нужны были новые пути.


Я предпочитаю быть в стабильном режиме 6-1. Для меня это как музыкальный ритм, это очень странно делать паузу в ритме.


— А как вы пришли к преподаванию?

— Я попал к Диме Барышникову после Олега, Олег уезжал в Майсор, Дима его заменял. Он пригласил на утро, и я пришёл. Четыре года практиковал у него. Я был в восторге от комьюнити, наполнен эйфории и радости. Потом в Москву стали привозить известных преподавателей, я везде ходил – Робсон, Шарат, Кино Макгрегор. У Димы тогда было мало семинаров, но однажды он поехал в Питер в шалу Гурьевой на пять-шесть дней. Я поехал тоже, и там познакомился с супругой своей будущей. Она была начинающей аштангисткой. Через несколько месяцев я переехал к ней. А так как у меня была довольно продвинутая практика, я был на хорошем счету у Димы. Гурьева заинтересовалась мной, ей нужны были новые кадры, она предложила поработать у неё. До этого я поваром в вегетарианском ресторане работал в Москве, но, когда переехал в Питер, выпала новая возможность, я согласился.

— А Диме вы не помогали в Москве? Не были ассистентом?

— Тогда не было ассистентов, он просто некоторых ребят просил помогать. Вообще у нас были такие хорошие отношения, не просто «студент – учитель», он более-менее хорошо знал меня.

— А в Питере вы сразу стали самостоятельным учителем или сначала ассистировали Гурьевой? 

— Нет, не ассистировал. Сначала я заменял утренние классы Юры Кочеткова несколько месяцев. Аня сказала, что потом что-то придумает и предложит мне варианты. Потом оказалось, что в город возвращается Катя Сокотова и, конечно, классы отдали ей. Вскоре она стремительно ушла из шалы, и её классы отдали мне. Я заменял в утренние и вечерние часы. Потом мы с Аней вели вместе: мы работали вдвоём и, конечно, в будущем это вылилось в серьёзные разногласия и развал. Она часто разъезжала, отсутствовала много. Потом один из преподавателей ушёл, и мне отдали дневной класс. У меня было два класса в день плюс мы с Аней вели утро вместе. 

— Не уставали от аштанги? Столько классов и ещё личная практика…

— Мне говорили, что я был «серым, выжатым лимоном». Я чудовищно уставал. Иногда мне было сложно подняться домой по лестнице. Мы жили в центре, там нет лифтов, 4-ый этаж, и уже выходя из дома, я думал о том, как буду возвращаться и подниматься обратно. 

— А сейчас у вас какая практика? Какую серию делаете, насколько она стабильна?

— Стабильна как фундамент, как железобетон. Стабильней прям некуда. Третью серию почти закончил, там формальность осталась. Я не хочу сейчас брать последние две асаны до лета, сейчас не благоприятное время для новых поз.  Дождусь потепления. Осталось два прогиба, для меня это не проблема. Последний раз у меня была пропущена практика по какой-то надуманной причине лет пять назад. 

— Вы практикуете 6-1 или 7? 

— Шесть/один. Я слышал байки, что можно практиковать ежедневно, но это не про третью. Первую разве что только так можно покрутить. 

— Луну соблюдаете? 

—  Нет. Она действительно сильно влияет, очень заметно. В эти дни у меня чувствительность особенно повышена, но при этом я предпочитаю быть в стабильном режиме 6-1. Для меня это как музыкальный ритм, это очень странно делать паузу в ритме.

—  А как у вас строится практика? Вы все дни делаете третью серию?

—  Четыре дня третью, один раз вторую и один – первую. 

—  В какое время вы практикуете? После или до групповых классов?

—  Вечером. Утром майсор. Сейчас мы живем за городом, дорога туда-сюда, поэтому днём отдых, семья, и на практику остается только вечер.

—  Делаете ли вы что-то для тела, помимо аштанги?

— Больше никаких физических практик. Третью серию совмещать с дополнительными внешними нагрузками невозможно. Может, существуют исключения, таланты, кто может делать физическую практику с третьей серией, но, именно физуху, на мой взгляд, невозможно. 

—  Когда вы подошли ко второму силовому блоку в третьей серии, вы набрали силу уже? Или серия силовых асан была проблемой?

—  Это большая проблема была. Сил совершенно не было, не хватало. Я помню, когда осваивал блок прогибов на животе во второй серии, то называл его «адской пляской». Потому что там очень сильно сбивалось дыхание, очень сильно.

Но сравнивая с третьей, это были цветочки. Потому что второй блок третьей серии – это физические десять поз, которые нужно сделать подряд. Там нет пауз, перерывов, нельзя взять отдых перед позой. Этот блок, на мой взгляд, требует, чтобы его сделали без остановки. Для меня это каждый раз вызов. 

— До сих пор, даже когда вы уже заканчиваете третью серию? 

—  Да.

—  Ваша жена продолжает практиковать? 

—  Да. У нас уже двое детей, она практиковала всю первую беременность, практиковала всю вторую беременность. Не делала никаких исключений. И возобновляла практику, возвращалась на ковёр сразу после родов, примерно через неделю. Постепенно наращивала практику. В общем-то, она такая же упорная, как и я. 

—  То есть с ребёнком всё было в порядке? 

—  Более чем. Мне кажется, если мама с животом будет лежать на диване, то это гораздо неприятнее для ребенка.

—  Какие позы она убирала?

—  Единственные позы, которые она убрала — это позы на животе, потому что их физически невозможно делать. То есть это не перестраховка, а именно появилась невозможность их делать. 

—  А нога за головой?

— Нога за головой начала отваливаться из-за того, что тело стало как бы больше. Она потерялась, какие-то полуформы были. А в каранде ноги в лотосе опускались до параллели с полом, потому что вниз, опять же из-за живота, опустить нельзя.


Для того, чтобы практиковать самостоятельно, нужно иметь некоторые черты характера, которые встречаются очень редко, к сожалению. Учитель необходим, он даёт очень много энергии.


— Расскажите про своих учителей. Вы упоминали, что ходили на семинары Петри, Шарата. 

— У меня даже фото с Шаратом есть. 

— Почему вы считаете, что вы не в традиции? 

— Просто в этой традиции я не вижу для себя больше учителей. Я не считаю Шарата учителем для себя. Он уважаемый человек, я считаю его хорошим учителем, я вижу, как многие люди чуть ли не боготворят его, но это не мой учитель. Манжу Джойс – хороший человек и учитель, но не мой. Мне недостаточно того, чему они учат, меня интересует более тонкий уровень.

— То есть крийя-йога?

— Что-то вроде неё меня интересует, да. Я много раз слышал на семинарах «асана», «яма», «нияма», и иногда кто-то спрашивал: «А самадхи где в аштанге?» Учителя искренне отвечали, что аштанга — это не про самадхи. Да, есть более-менее полноценная пранаяма, можно делать какие-то модификации внутри практики. Кому-то этого достаточно, мне нужно другое.

— А как вы считаете, осознанная практика для учеников, более результативная практика она самостоятельная, когда ты практикуешь дома и анализируешь себя, или всё-таки с учителем в шале? 

— С учителем. Для того, чтобы практиковать самостоятельно, нужно иметь некоторые черты характера, которые встречаются очень редко, к сожалению. Учитель необходим, он даёт очень много энергии. Когда практикуешь один, особенно первые несколько лет, практика может завянуть и исчезнуть. Нужна обязательно энергетическая подпитка. 

— Насколько щедро даёте асаны? Или вы сторонник того, чтобы не торопиться и чтобы тело привыкло? 

— Я смотрю на энергетику человека. Когда я вижу, что уровень энергии достаточен, чтобы добавить ещё одну позу, я добавляю. Даже если предыдущая поза не освоена технически, но энергия есть, то даю ещё, иначе он будет киснуть в болоте. Но если давать слишком быстро, у практикующего не будет энергии, чтобы делать свою практику, он истощится.

— По поводу энергии: вы продолжаете быть вегетарианцем или веганом? Или вы добавили в рацион мясо? 

— Никаких добавок, вегетарианец. Я не ем мясо лет 15, наверное. Долгое время ел рыбу, потому что боялся, что мне не хватит белка, жиров. Но когда я начал практиковать аштангу, то убрал и её. Яйца я не люблю, мне не нравятся они по вкусу. Другую молочку тоже не люблю, только сыр ем.

— Истощает ли город вас? Опять же, ученики приносят на ковёр свои проблемы… 

— Город очень сильно истощает. При первой возможности я соберу чемоданы и уеду, но у меня нет такой возможности. Я в Москве раньше жил, там ещё хуже, именно вот это информационное поле. Здесь информационное поле более мягкое, более «болотистое», и если в него не лезть, оно не засосёт. Но тут очень плохой климат, он очень сильно влияет и на мою практику, и на практику людей, с которыми я работаю.  

— Насколько экономически оправдано быть учителем аштанги?

— Один весьма известный преподаватель, к которому я прислушиваюсь, сказал: «Если вы хотите стать учителем йоги, то готовьтесь, что первые несколько лет вы будете голодать». Он не аштангист, но здесь ситуация точно такая же. На жизнь хватает, но я понимаю, что если бы работал поваром, или сидел на стуле в офисе, было бы гораздо комфортнее. Но, с другой стороны, я абсолютно свободен.

— А вы по специальности повар?

— Нет, я не учился. Я пришёл картошку чистить и доработался до повара.

Работал раньше в офисе в рекламном агентстве, по 8 часов сидел на стуле. Это мне совершенно не подходит, а сейчас я свободен. 

— Сколько лет вы преподаёте? 

— Преподаю, по-моему, пять. 

— Наверняка были случаи, когда вы травмировали людей. Или не было такого?

— Первые несколько лет это была «мясорубка». Я до сих пор помню, как ломались их колени, но не всегда это было из-за вмешательства, то есть иногда и без моей помощи. Был очень жёсткий парень, к примеру, я прекрасно понимаю, что ему нужно было сказать: «Стоп, расслабься». Он слишком старался — в прасарите у него что-то щёлкнуло громко, я его больше никогда не видел. Есть ученица, которая занимается со мной с первых месяцев, я ей раза два-три помогал хрустнуть коленом, но оказалось, что всё нормально: до сих пор со мной, успешно продвигаемся дальше. Травмы неизбежны. Я могу сгладить удар, но сделать так, чтобы их не было совсем – не могу. 

— Есть ли ученики, которые в своей практике близки к вам по последовательности?

— Нет, я помогаю одной коллеге, она только начинает осваивать третью серию. Я сомневаюсь, что можно действительно плодотворно учить тому, что не освоил сам.

— Сколько у вас людей в шале ежедневно, стабильно?

— Костяк в человек десять, а вокруг него ещё столько же. Костяк ходит стабильно, а остальные более-менее стабильно пытаются. Я когда работал в шале, там был баннер с рекламой прямо на улице, там был очень большой трафик, за день могло прийти два-три новых человека: они сегодня пришли, на них потратили время, энергию, а завтра их нет. Я усвоил урок, что это не полезно – ни мне, ни группе. 

— То есть сейчас только сарафанное радио?

— Никакого ветра, только сарафанное радио. Когда мне кто-то пишет, можно ли прийти, я спрашиваю, кто тебе сказал, как меня найти. Если картинки в интернете увидел, то я без энтузиазма отвечаю, и, как правило, не приходят. Приходят друзья друзей, знакомые, они обычно готовы и понимают, что практика жёсткая, что 6/1 в 6:30 утра. 

— А ваши друзья интересовались практикой или нет? 

— Нет. Это как в Евангелие Иисус говорил: «В своей отчизне ты не в силе». 

— А родители не говорили, что в секту попали?

— Моих родителей больше смущает наш образ питания. Если что-то не так идёт, то виновато всегда оно. А аштангу они воспринимают как хобби, мне кажется, не как серьёзную деятельность.

— Какие у вас планы? Закончить четвертую серию?

— Хочу, да. Сейчас возьму паузу небольшую на год, и начну четвёртую делать. Потому что третью я очень быстро пролетел, и, кажется, энергетика отстаёт. Мне нужно накопить. Я совершенно не вывожу климат местный. Мне в том году было очень очевидно, что, когда пришла весна, палило солнце, у меня огромный всплеск энергии был. Я понял, что высоко взлетел на этой энергии, и что буду больно падать осенью. И эта осень была катастрофически тяжёлой. 

— А дети практикуют или они очень маленькие ещё? 

— Первому три года, он не проявляет интереса, для него это игра. Когда он будет постарше, в 6-7 лет я попробую его вовлечь. А маленькая совсем маленькая. 

Беседовала Галина Кисанд.

Нравится? Поделись с другими