Авторизованный преподаватель метода из Казахстана – про поиски уверенности, о важности показывать учителю настоящего себя, о способе замедлиться с помощью китайских палочек для еды, и про необходимость улыбаться в прогибах.
– Привет, Санди! Спасибо, что нашла время, ты же сейчас ещё и курс у Дилана Бернштейна проходишь. Расскажи об этом?
– В Стамбуле много желающих преподавать, нужен человек, который будет их вести. В эту менторскую программу Дилана включено изучение «Бхагавад гиты», «Йога сутр», поездка в Стамбул и практика в «Yoga Shala» под его руководством, персональные встречи, разбор построения асан.
– Что значит, многие хотят преподавать? Практикующие сами изъявляют такое желание?
– Да, многие желают. Сейчас в Стамбуле три шалы. Среди местного комьюнити-сообщества есть ребята, которые планируют стать учителями, плюс ребята, которые подключились из Японии, Китая, Германии, Австрии, Норвегии и Стамбула. Все они открыты в будущем преподавать. Мы каждую субботу созваниваемся, нам задают домашнее задание, мы пишем эссе, изучаем «Бхагавад гиту». У Дилана очень интересный подход к обучению: он нам определяет вопросы для исследования и в течении недели нужно сформировать ответ. На его занятиях у меня часто включается рабочий азарт, аналитический взгляд к процессу обучения, знания, которые заложили предыдущие учителя, — всё выстраивается в одну целую картину. В голове примерно происходит следующее колебание: так, почему он спросил это, а для чего это было сделано?
Я Дилана начала понимать «с первого вдоха», его стиль обучения мне по душе.
Прекрасно то, что некоторые люди совсем по-другому это воспринимают, у них другая проекция на этот счёт. Поэтому местами мне бывает неудобно, я жажду постоянно говорить. (смеётся)
Причём это ведь в Zoom, но, как оказывается, даже там можно держать долго внимание, главное, творчески подойти к процессу. Дилан влюбил меня в автора Eknath Easwaran. Мне нравится в обучении то, что любой текст, который он разъясняет, имеет связь через восемь занятий. Так как ты открыт учиться, ты всё ловишь с первого момента. У меня такой склад ума: если я открыта к новому, то я полностью опустошаюсь, забываю всё, что знала до. Через время, когда он отвечает на вопросы, я моментально улавливаю, что он ведь это уже говорил на первом занятии, он нас к этому вёл!
– А что для тебя в «Бхагавад гите» применительно как к практике, так и к жизни? Ценность этого текста лично для тебя?
– Очень много чего… Сейчас нам дали задание написать эссе на тему «Какой главой я являюсь из священного писания», и меня разносит в разные стороны: один день я эта глава, в другой – другая. Но, конечно, я шестая глава – это медитация. Я думаю, что я буду писать об этом, что я есть медитация. Сейчас я ищу аргументы, разрисовываю разные сценарии – мне важно ответить интересно, важно провести параллели с жизнью и включить моменты, за которые мне бывало стыдно, хотя это очень деструктивное состояние.
Мне важно сказать, что мои духовные амбиции иногда улетучиваются в течения дня, даже если я веду и практикую йогу. Ты не являешься 24 часа в сутки просветлённым человеком, тебя тоже разносит, ты можешь злиться, и все шесть видов ядов в тебе прекрасно с утра до вечера работают.
Мне важно сказать, что мои духовные амбиции иногда улетучиваются в течения дня, даже если я веду и практикую йогу. Ты не являешься 24 часа в сутки просветлённым человеком, тебя тоже разносит, ты можешь злиться, и все шесть видов ядов в тебе прекрасно с утра до вечера работают.
Мне не интересно читать Cover Page человека, хотя иногда люди допускают только к своей обложке, к имиджу. Понимаю, личные границы. Но мне становится интереснее, когда ты смотришь в глубину. Поэтому в сочинении я буду стараться показать свою прямо не вкусную сторону, и как медитация может это проработать, как совесть может заиграть, и как потом я уже переигрываю это в памяти.
– Какие внутренние инсайты были?
– В девятой главе есть момент, когда Кришна говорит Арджуне, что если ты поклоняешься ангелам, полубогам – ты родишься среди ангелов и полубогов, если ты поклоняешься предкам – ты отправишься к своим предкам, если ты поклоняешься духам и фантомам – ты станешь одним из них. «Но те, кто поклоняется мне, будут жить со мной».
До этого момента мне Дилан задавал сочинение про смерть, чему она меня научила.
Это очень актуально было в прошлом году: в 2019-ом я потеряла биологического отца, в 20-м мы похоронили свёкра. И, соответственно, я со своей колокольни написала, как в Казахстане это происходит, как у нас хоронят людей, — это большая и сильная связь с предками. Но изучая этот материал, ограничения ума расширяются, и я понимаю, что всё это про энергию. Ты ездишь в Майсор, общаешься с людьми. А в Майсоре после прогибов все очень открытые: во время случайной беседы, бывало, ты как будто садишься в вагон поезда, потому что человек тебе может всю свою жизнь рассказать и расширить твоё сознание, если оно узкое. Ты благодаришь, хотя сначала, конечно, злишься, так как твоё сознание узкое и ты не воспринимаешь другую реальность, но потом начинаешь шире думать.
В Майсоре я встречала людей, которые верят в ангелов. Есть люди, которые совсем эзотерики, верят в другие реальности. Есть люди, которые верят в полубогов, и есть те, кто ходят в храмы. В Казахстане верят в духов, в сны, в связь с предками после смерти.
И у меня ум всё время это воспринимал так: а где же истина?! А истина везде. И то, и это, и это. Главное, куда ты смотришь, куда ты направляешь свою энергию и насколько ты предан своей вере. Сейчас у меня момент, когда я думаю: теперь куда смотреть и до конца ли своей жизни я буду идти за этой верой? Много открытий.
Дилан просит читать внимательно и отмечать в книге те строки, которые взбудоражили сознание, он говорит, что наш lighthouse – маяк, это то, к чему мы неравнодушны и это важно, через строки читать себя. Ты начинаешь делиться в Zoom тем, что тебя озарило. В начале не все были открыты, но потом мы все подружились, уровень доверия вырос, многие начали делиться своим видением, и ты потом возвращаешься и перечитываешь упущенные строки. Спасибо тебе за этот вопрос.
– А ты рассказываешь и у меня мурашки, сразу хочется снова открыть эту книгу и перечитать. Так… вот ты говоришь, что некоторые практикующие очень хотят стать преподавателями. Как ты к этому относишься? Когда у человека, например, мало своего опыта практики, он не был в Индии, но уже хочет быть учителем.
– Я нормально к этому отношусь. Наоборот, стараюсь окрылить человека, но предупреждаю, что у меня и у него одна жизненная энергия, и только если ты действительно обладаешь сверхъестественной силой, то тебе хватит твоей энергии и на ребёнка твоего, и на семью, на друзей. Ты ведь со всеми отношения строишь, со всеми говоришь, расходуешь психическую, физическую, ментальную энергию. Человек должен быть заранее предупреждён, что у тебя своего утра не будет. Ты начинаешь служить тем людям, которые встали на путь йоги, пришли и интересуются практикой. Соответственно, их время – это с 6 до 9, с 7 до 10 и так далее.
Если это новое помещение, то тебе надо будет разгонять энергию, чтобы она была живая в классе. Или, если это незнакомое помещение, чтобы потом тебе было комфортно в нём работать. Поэтому в такие моменты тебе надо приходить пораньше и самому там практиковать. Конечно, никто тебя не будет осуждать, если так не делать, но мне этот метод помогает.
Когда я распознала, что за энергия, что за люди – я могу свою практику перенести на время после майсора. Ну, и если ты ведёшь класс с 6 или 7 до примерно 9, потом идёшь домой, сама практикуешь, то где-то к обеду освобождаешься. И всё это время ты без плотной пищи. Это всё классно звучит в начале, но когда ты так работаешь из года в год, и это всё повторяется… Ты можешь запрыгнуть, но, если ты к этому не готов, — ты быстро сойдёшь. На моём примере, когда человек желает преподавать, то он сначала ассистирует. Попробуй ассистировать, попробуй это совмещать с практикой. И это бесплатно, потому что ты получаешь опыт. Как правило, человек потом сдувается. У меня никто не оставался. Не было случая, чтобы мы прожили вместе полгода. Просто человек дальше встаёт на коврик и продолжает практиковать, но перестаёт ассистировать. Сложно. Осудить человека в это время очень легко, раньше я могла это сделать. Но при этом я не обесцениваю наши знания. Человек, который хочет к аутентичности приблизиться, он соберёт свою силу воли, будет ездить в Майсор. Я только окрыляю людей. Иногда человек вырастает, начинает спорить со мной. И если я могу что-то не додать, то я стараюсь связать его с более опытным человеком, который может ему это дать.
– Ты когда отвечала про «Бхагавад гиту» упомянула, что тебе бывает стыдно, ты подвержена всем ядам ума. Ты подавляешь эти эмоции, проявления, или у тебя случилось принятие, что преподаватель – это тот же человек, и ему свойственно то же самое, что обычным людям?
– Стыд — это деструктивная эмоция, я назвала бы иначе: совестливо становится.
Я не подавляю, я просто анализирую, почему так произошло, и вижу в этом ориентиры свои. Получается, что это уязвимое место, мне надо это проработать и держать дришти в этом направлении. Есть же понятие «самскары», да? Чтобы нейронные связи сложились иначе. Если мне нужно, чтобы реакции не было, мне нужно просто бездействовать через принятие. Так тускнеют нейронные цепи. В целом, где-то я себе разрешила, понимаешь? Если я разрешила, значит, я озвучила, а раз я озвучила, значит, я так подумала. А раз я подумала, то, значит, всё вышло из-под контроля. Я опять нахожусь в процессе накопления деструктивного навыка. И я начинаю анализировать: что, почему? Если я злюсь, значит, у меня жизненной энергии где-то не хватает. Обычно я злюсь, если я устала. Но я обязательно созвонюсь с человеком и извинюсь, если я задела его. Я говорю прямо, как есть, но многих это может задеть. Сейчас я учусь быть мудрее, терпеливее. А если нет моей вины, то дальше даю возможность проговорить или сделать паузу в отношениях. То есть я принимаю себя, но я вижу ориентиры. И работаю над этим.
– Ты говоришь, что злишься, когда устаёшь и нет ресурса, энергии не хватает. Что ты делаешь, чтобы поддерживать себя на каком-то уровне? Что тебя восстанавливает?
– Уединение. Мне нужно одной побыть какое-то время. Иногда два дня, иногда три. Я просто не выхожу на связь и это нормально. Люди, которые меня знают, они знают эту мою природу, у них нет претензий ко мне. Потом я обратно становлюсь ресурсной, восстанавливаюсь и могу дальше вести беседу, разговоры, или выяснять отношения, если произошло что-то деструктивное. Но я несу ответственность до конца: чтобы у этого человека шанти произошло, установился мир, и чтобы у меня тоже восстановился мир. Чтобы установился баланс, никто ни у кого не съел ресурс. Это важно, особенно, если ты практикующий.
Я могла безответственно посмотреть школьный дневник, что задали, закрыть всё и пойти на уроки не подготовленной, потому что я нашла свою нишу. Дети – они сами себе не врут. Я сейчас смотрю на своего ребёнка и убеждаюсь в этом.
– Ты считаешь, что это именно твоя ответственность? А второй человек?
– Если он практикующий, то мы работаем совместно. И если я честна перед собой, то я и демонстрирую честное отношение. Это на уровне сатьи. Нужно искать параллель, быть готовой на переговоры. Это пришло ко мне с практикой.
– Давай тогда начнём с начала. Ты родом из Казахстана?
– Да, я родилась и выросла на Западе Казахстана.
– Каким было твоё детство? Чем ты занималась?
– Я родилась в Актюбинске. Занималась восточным единоборством – кунг-фу. Там есть разделение: тао-лу – это синхронизация движения с дыханием. Это небольшая связка (она бывает ещё средняя и длинная), это те же асаны, та же концентрация внимания и яркое подражание животным. Я часто подражала птицам, потому что работа моих рук нравилась тренерам и мне, это сложные махи и постоянная концентрация. Тогда не было возможности путешествовать, я читала много книг про анатомию животных, смотрела передачи и ходила в зоопарк. С тренером я изучала связку – позу воина. Нас однажды заставили стоять 10 минут, – кто-то провинился, отвечали группой.
В тао-лу больше динамики, там не находишься пять дыханий, там вдох – опустился, выдох – поднялся, прыжок. Многие элементы я потом нашла в аштанга-йоге и тот факт, что заниматься нужно каждый день, стоять по пять дыханий и работать в одной длинной связке, – для меня это было прям моей темой, которую в меня заложили учителя кунг-фу.
– А как ты в этом оказалась? Сколько тебе было лет? Тебя привели туда?
– Нет, меня никто не приводил. Я себя очень долго искала, я была очень неуверенной в себе. Помню, на физкультуре я боялась сделать кувырок вперёд на матах, кувырок назад, во мне было очень много страхов, я была одна из отстающих. Это были 1990-е, в нашем городе тогда делились на всякие бригады. У вас не было такого?
– Я родилась на Украине, там не было этого в то время.
– У нас делились по районам на бригады, там были девочки, которые вызывали на драку, вымогали деньги.
– Ого.
– Да. Я была старшей сестрой, братьев у нас нет. Я была домашней девочкой, которая читала книги, раз десять переодевалась за день, по часу красовалась перед зеркалом, в 21 час ложилась спать. И в те годы у меня тоже что-то вымогали, кажется, забрали кольцо. Я не была в детстве сильна на разборки словесные. Могла замахнуться, но не знала, что сказать, моё сердце от страха колотилось очень сильно. Но при всём при этом какой-то дух присутствовал, я могла ударить. Ой, ужас! И, как ни странно, я часто участвовала в драках: сама била или били меня. Но мне не нравилось вот это состояние тревоги, которое происходило со мной. И отец меня воспитал так, что жаловаться нельзя, нужно уметь за себя постоять. Я искала: ходила ни гимнастику, борьбу, плавание, но всё это было не моё. Танцы я не рассматривала, потому что искала в себе уверенность, а не женственность. На кунг-фу я пришла прям с воинственным настроем: сюда или никуда.
И тренировала в себе характер. Полюбила, потому что тренера были хорошие. Ездила в монастырь боевых искусств «Чень-чжоу», мы разбили лагерь из 10-14 палаток в Восточном Казахстане в Алтайских горах, мы жили в горах с ребятами 34-40 дней (34 дня в палатках, 2 недели в лагере имени Зои Космодемьянской), всё это происходило в ущелье реки Ульбы. У нас были разные экзамены, мы били в угасающий костёр. Помню, на берегу нас учили разбивать речной галыш своим детским кулачком, был очень важен настрой энергии и вера, конечно: если неправильно ударишь, пойдёшь на поводу ума, то ранишь руку и на пару недель окажешься без занятий, а потом опять тренируешься, чтобы разбить камень. Учили сутры, строили алтари, каждый вечер молились, у нас были самодельные чётки.
– До какого возраста у тебя был этот путь?
– Примерно до 14 лет.
– Ты совмещала это со школой, с обычной жизнью?
– Да, и я очень плохо стала учиться, потому что вся концентрация внимания уходила на тренировки. Я занималась утром, после обеда в три часа, и с шести до одиннадцати. Это был один год, период в моей жизни. До этого тренировки могли длиться с трёх до восьми вечера. Я могла безответственно посмотреть школьный дневник, что задали, закрыть всё и пойти на уроки не подготовленной, потому что я нашла свою нишу. Дети – они сами себе не врут. Я сейчас смотрю на своего ребёнка и убеждаюсь в этом.
– А там был соревновательный дух? Ты боролась за пояса или какая философия была?
– Первое – это уважение к преподавателю. Второе – уважение к залу. Это то, что я пронесла через свою жизнь. Затем несколько подразделений было: тао-лу – это ты связки изучаешь и участвуешь в соревнованиях, это о том, насколько ты сконцентрирован и сливаешься со своей связкой. Вспомнила сутру из того периода: «В движении будь как вода, как зеркало будь неподвижен. Отвечай, отзываясь как эхо. Будь тонким, как не существуя». То есть твоя натура должна растворится в связке, тебя не должно быть: только движение, взгляд, дыхание, прыжки, падение в позу.
В целом, кунг-фу это спорт, и соревнования примерно как у гимнастов: показать несколько элементов, которые должны обязательно присутствовать, а в остальном – творческая работа. Было подразделений ушу-саньда – надеваешь перчатки и выходишь на ринг. Это было сложно для меня. Есть в спорте такое понятие как перегорание: я ночью могла не спать, у меня рвота происходила, потому что я не человек, который дерётся на ринге. Но это то, что тоже должно было быть. Ум навязывал мне, что это не про тебя, это сложно, это совсем не нужно. Когда ты выходишь на ринг и тебя дубасят, начинает в тебе пробуждаться какой-то дух, ты начинаешь слышать тренера, воспринимать его наставления, проявлять его слова в реальность и делать нужные элементы, защищать себя. Я даже занимала какие-то места, но это был маленький фрагмент из моей жизни. Когда я ездила на соревнования. И я тогда очень несчастлива была, правда. Когда ты против своей природы идёшь – так происходит. Помню, как все поднимали руки, чтобы биться на ринге. И я никогда не занимала первые места. Третьи, как правило. Как сейчас помню, я не сдалась, вышла биться, не убежала домой, и слава Богу. Хотя я из тех, кто может сдаться, знаешь. Помню, нас в раздевалке собирали и выстраивали стратегию, как у шахматистов, потому что это была командная история. И была тактика: когда ты не выходишь на ринг и по правилам соревнования в виду отсутствия одного участника дают возможность выйти другому из своей команды. И я была из тех, кто: «Давайте я сдамся! Я могу! Мне этого не надо!» А тренер пытался вытащить это из меня и как раз понимал, что это мне надо на ринг, мне надо прожить это, прореветь, чтобы я разозлилась, нашла в себе агрессию и смогла защититься. Когда я уяснила, я стала молчать из расчёта на то, что тренер как раз не выберет меня на ринг.
Потому что всё, что я не принимаю, — я этого не знаю. Либо же я просто наблюдаю, и, когда он бьётся носом о коврик который раз, то я спрашиваю, может, достаточно, может, пора начать работать традиционно? Всё через принятие. Это нормально – быть в своей реальности и не слышать, в какую реальность ты пришла. Иногда смотришь на человека и просто ждёшь, потому что йога – она сыграет свою роль.
– Подожди, я упустила нить. Как это сочеталось: ты говоришь, что нашла тогда свой путь, но одновременно, – что тебе было плохо и ты была несчастна, потому что это было не твоё.
– Я нашла свой путь. Тао-лу – это связка, как у гимнастов: ты одна, показываешь свой элемент, который должен длиться три-пять минут. Все на тебя смотрят. При этом тао-лу это про концентрацию, про пратьяхару. Полностью энергия внутри, и ты подражаешь животному. В моём случае это был журавль, у ребят – обезьяна, тигры. Это творческий процесс, он как танец, но всё же это про концентрацию больше. А второй вариант – это когда ты выходишь и выступаешь. Почему так произошло, что мне пришлось год выступать: нас собрали, всю школу, и объявили, что ушли некоторые тренера и теперь будет делаться акцент на ушу-саньда. То есть таолисты уходят в другое направление. Мы не хотели уходить, это ведь наша школа была, и коль наш корабль поплыл в эту сторону, то и мы тоже. Мы же дети были и решили, что так нужно. Но там тоже свои знания мы получили, командный дух. Чтобы ты понимала, например, как мы пресс качали: мы садились на лавочку, в одну линию, мальчики и девочки, держались за плечи друг друга, и уходили назад на пол. Если волной идёт группа, значит, где-то есть слабинка, на них кричат. Точно так же мы отжимались: если кто-то торчит – всё. Это были спартанские условия. У меня связь с природой в монастыре боевых искусств возникла. Мы ели с помощью китайских палочек у костра на свежем воздухе, чтобы мы не торопились, замедлялись в процессе еды. И перед приемом пищи мы читали мантру, благодарность еде и палочкам, которые поднесут еду. И это очень важно было, это было про ценность еды, про благодарность, что сегодня я могу есть эту пищу.
– Ты сохранила это? Продолжаешь эту традицию?
– Я мысленно на русском благодарю за еду (иногда вслух, чтобы сын слышал), но мантру китайскую не читаю. Палочками мы иногда дома едим с супругом, когда нужно замедлиться. Это очень помогает.
– В 14 лет ты заканчиваешь этим заниматься, так?
– Да, я заканчиваю эти практики и поступаю на юриста.
– Из-за поступления пришлось завершить?
– Да. Расскажу фрагмент из жизни: мне дали брошюру родители, в ней были разные профессии. Я листала и отметила профессию тренера, сделала только одну запись. Дала маме, а она стала говорить, что так я не заработаю на хлеб. «Мне нужно знать, что ты себя прокормишь». А я говорю в ответ, что в этом моя природа. Но меня уговорили, и я поступила на международное право, переехала в другой город, закончила на отлично, показала корочку диплома родителям и поблагодарила. Возможно, мне однажды нужна будет. А пока я даже не знаю, где она лежит.
– Отучилась, и? Стала работать юристом?
– Да, я работала агентом наземного обслуживания в авиакомпании, получила много опыта. В морском торговом порту работала. Потом переехала в Алма-Ату и несколько лет там проработала.
– В период студенчества ты забросила свои практики или привнесла что-то в свою жизнь?
– Нет, я жила полной студенческой жизнью и забыла про все свои практики. Ходила в клубы, употребляла спиртное, как все студенты. У нас была классная группа, мы до сих пор дружим. Я не занималась, даже не бегала. Очень сильно поправилась. Чтобы ты понимала, у меня было +15 кг, а когда я была беременна, то я только 11 набрала. Я полностью бросила спорт, жизнь в движении. Никакой медитации. «Я есть эмоция» — это было моей реальностью. Зато очень много ярких моментов тогда было. И я сейчас очень хорошо понимаю студентов, которые ко мне приходят, понимаю, в какой реальности они живут. Как преподавателю – это был очень нужный опыт.
– Когда к тебе приходят студенты – ты просто наблюдаешь за ними или по своему опыту их пытаешься вытащить из их реальности?
– Нет. Во-первых, разные люди приходят, разные поколения. Я вижу, какие тогда были люди, и какие сейчас. Но если я вижу какие-то моменты из своей жизни, и у нас возникает связь, то я буду наблюдателем до тех пор, пока человек сам не пустит меня в свою жизнь, не спросит совета, не попросит отдельной встречи. В разговоре иногда ты слышишь, что человек просит совета, каких-то ориентиров, хочет стать более уверенным, менее конфликтным.
Он сам расположен, у него все органы восприятия расположены, и из тебя льётся всё, что нужно этому человеку сказать. Тогда я говорю. А если человек «шибанутый» (у меня есть собака шиба-ину и я ввела это понятие, потому что эта порода – она идёт напролом, она знает, что ей надо, и она ещё сама тебя научит), — если такой человек приходит, то я учусь у него. Потому что всё, что я не принимаю, — я этого не знаю. Либо же я просто наблюдаю, и, когда он бьётся носом о коврик который раз, то я спрашиваю, может, достаточно, может, пора начать работать традиционно? Всё через принятие. Это нормально – быть в своей реальности и не слышать, в какую реальность ты пришла. Иногда смотришь на человека и просто ждёшь, потому что йога – она сыграет свою роль.
– Когда в твоей жизни случился переломный момент? Как ты пришла в йогу и опять стала менять что-то в своей жизни?
– Не знаю, готова ли я отвечать на этот вопрос… Хотя ладно, у меня есть красивый ответ. У меня, если брать бабушку, — она удочерённая. Наш народ до Великой Отечественной в 1931-1933 гг пережил голод, посмотрите в истории «Великий Джут». Она отправилась с сестрой и с отцом из своего посёлка Тургай в сторону Оренбурга, пешком, потому что еды не было. И её родная мать поставили ей на носу крест ножом, чтобы в случае, если они потеряются, — найти её и узнать.
По дороге отец умирает. Сестра теряется. Моя бабушка Орнай доходит до Оренбурга и её удочеряют две женщины-подруги, бездетные. Она вырастает и через несколько лет приходят в их дом двое взрослых мужчин и узнают её. У неё тогда был кулёчек старого тяжёлого серебра 16 века, два браслета, которые нам потом мама передала. По шраму на лице братья её узнали и передали от мамы кулёчек с украшениями из добротного серебра, ручная работа. Один из браслетов у Шарат-джи, я подарила ему, пусть хранится кусочек Казахстана в Майсоре.
И затем эта женщина – моя бабушка – она удочеряет мою маму. У них там тоже своя семейная история. А моя мама удочерила меня, об этом мне сказали после института, после окончания. Я всю жизнь не знала, что мои родители – не биологические. Это был удар. На тот момент не было популярно ходить к психологу… И я не буду описывать свою боль, потому что она прожита. Это я потом поняла, что там где драма, там моё эго рулит. Было нелегко, но интересно, как психика моя поступила: я вернулась на стадион, начала бегать. Три года я в депрессии была, – это я сейчас понимаю, что это была она, так как я уже немного ориентируюсь в том, что происходило с моим эмоциональным телом. Я тогда сама начала стоять в позах из кунг-фу, их можно назвать асанами. Наверное, мне тогда опять нужна была уверенность в себе, нужен был фундамент. У нас, у казахов, когда ты знакомишься и здороваешься, тебя спрашивают, из какого ты рода. И ты говоришь, что ты из такого-то рода. И люди, они примерно знают, потому что каждый род имеет свою характеристику. Особенно это важно, когда ты знакомишься с родителями будущего супруга: чтобы примерно понять психотип твоей семьи, они аккуратно спрашивают тебя, из какого ты рода. У них свой в голове калькулятор и они понимают в таком случае что-то о тебе. И я тогда спрашивала себя: а я из какого рода? Кто я? К какой генетике я отношусь? Теперь надо было заново полностью себя исследовать. И параллельно мои университетские подруги наблюдали за мной и говорили: «Так ты же йогу делаешь, иди на йогу». Вот я и попала на йогу. Там были эти стойки, которые были нужны. И все эти элементы из детства, они ведь тогда мне помогли, когда я чувствовала слабость и тревожность. И я пришла в зал, я искала свои элементы, свою практику. В тот период у нас была популярна хатха-йога, параллельно я встретила своего супруга, познакомилась с его родителями и обрела внутренний покой. И с подачи своей свекрови – она настаивала на том, чтобы я дальше искала своё направление, может, чтобы я рассмотрела преподавание йоги – я продолжала поиски. Понимаешь, да? В своё время со своими родителями я хотела стать преподавателем, тренером, но они меня перенаправили. Странно, но я успокоилась тогда, почему-то дальше я не думала, не было идеи, что я могу вернуться к своим истокам и стать преподавателем по йоге или вообще тренировать и жить в этой сфере. От родителей супруга же я получила толчок и поддержку, стала дальше искать всё более вдохновенно. Я встретила учителя, стала ходить на led-классы три раза в неделю. Затем я нашла тичерз-тренинг на Гоа, преподаватель Скарлетт, но буквально за неделю до отъезда, когда у меня уже были куплены билеты и всё было оплачено, я узнаю, что я беременна. Тогда я планировала быть преподавателем хатхи. Получается, год я потеряла, откат назад. Я рожаю ребенка и дальше начинаю искать, и у меня происходит встреча с Леонидом Ланиным. В тот период у меня снова начинается тревожность, я ведь тогда не проработала своё эмоциональное тело. Не сразу пришло понимание зачем всё это произошло в моей жизни. То есть я коснусь тогда какой-то практики в виде йоги, кунг-фу, но дальше, глубже я не иду, я возвращаюсь и начинаю жить обычной жизнью. А тревоги со мной, потому что груз эмоциональный со мной, триггеры постоянно встречаются, реакции на них одинаковые, бессонные ночи, панические атаки. И когда всё это начало снова возникать, то все эти сложные позы в виде Навасаны, Вирабхадрасаны – я начала искать, чтобы взрастить стамину, улучшить вишутху, вести себя как адекватный человек, а не дрожать. После рождения ребёнка я очень заикалась, у меня дрожали руки – была всё время какая-то тревога во мне. Возможно, я боялась за сына. В первый год моей практики я дышала очень учащённо, может, ты замечала такое у новичков, они дышат на уровне симпатической нервной системы. Такое ощущение, что нет паузы, нет пространства в мышлении, замедления, заземления, человек полностью не слышит себя. Для меня практика и поведение в практике – это почерк человеческого подсознания. Как человек привык жить и реагировать – так он и ведёт себя на коврике. Так было со мной. У меня было учащённое дыхание. А местами я борюсь с собой или с мыслями, или с асаной – позже я узнала эти проявления, я проживаю их в течение дня, сталкиваясь с чем-то непредвиденным. Но мои амбиции – быть преподавателем, с такой-то психикой (улыбается) – они не угасали. Тем более я одобрение получила у родителей мужа. И тогда я спросила Леонида Ланина: «Откуда вы знания берёте?» Я абсолютно не хотела быть преподавателем, который занятия списывает с You Tube (which is fine). Я хотела поехать, проникнуть, углубить знания. Я готова была быть учеником. И он сказал про Майсор. Потом встреча с Кино была, я отучилась на тичерзе у Скарлетт, было всё круто, в Майсор я начала ездить в 2014 году и до прошлого года ездила непрерывно.
Я всегда была откровенна, несовершенна с учителем, но я рада. Я не старалась быть идеальным учеником.
– Каждый год ездишь с тех пор?
– Да, а в 2019-ом я два раза была, повезло. Два месяца плюс ещё один месяц. Сейчас я работаю над тем, чтобы действовать из состояния мудрости. Чтобы мои эмоции, чтобы моё ментальное тело замолчало. Чтобы моя жизненная энергия просто протекала. Я уверена, что все прочитанные книги и встречи с учителями – они уже здесь, внутри и вокруг, оно поддерживают меня. И за счёт того, что мы обратно возвращаемся в свою природу, нейронные связи иногда реагируют на такие триггеры, а мы идём на поводу вритти. Но у нас есть возможность поменять отношение к этому и взять ту мудрость, которую нам дали учителя. Я не говорю, что надо быть не собой, но можно через другое восприятие посмотреть на ситуацию. Я верю, что если не причинять боль, то кармически она и дальше не будет распространяться на тебя. Если кармически говорить, что это уязвимое место, то оно будет таким какое-то время, но если работать с ним, через мудрость смотреть, то завтра эта мудрость синхронизируется с тобой и с твоей реальностью, и ты будешь из этой позиции действовать.
– Красиво говоришь! Интересно получается: у тебя не было как такового своего опыта практики, но ты уже начала преподавать?
– Да, я была очень амбициозной. Среди тех, кто проявляет желание преподавать, моя задача – предупредить их, что это сложно, сначала разберись с собой. Но это не работает, потому что меня тоже пытались уберечь. Так работает желание, манипура: я хочу! Почему нет! Да, я тогда после первого Майсора уже через два месяца стала вести классы. До того моего Майсора 2014 года на территории Казахстана были только led-классы. То есть просто куда-то ездить и ассистировать сначала у меня не было возможности, у меня ведь ребёнок. Была возможность только возвращаться в Майсор, а там с порога тебя не берут ассистировать, должен пройти этап.
– Ты упомянула, что смотришь на студентов и понимаешь их реальность, но при этом, что они сейчас и в твоё время – это разные люди. Сейчас легче нынешним начинающим или нет?
– Ой, не знаю… Сейчас легче, потому что можно где-то подсмотреть. А раньше некуда было смотреть, можно было только послушать про то, как Леонид Ланин рассказывает о майсор-классах. Диму Барышникова, Михаила Константинова можно было послушать. Всё воспринималось на уровне кино. Помню, в 2014-ом (я до сих пор не понимаю своё поведение) у меня был телефон, фотоаппарат, не было никакого образования журналиста, но был дикий информационный голод, как вести майсор-классы. За февраль я тогда взяла восемь или девять интервью. Я бегала каждый божий день, просила рассказать всё. Мне смешно и стыдно, но, так как я не была журналистом, я не понимала, какие вопросы задать, поэтому открывала книгу «Guruji», брала оттуда вопросы, а они отвечали. Всем им большое спасибо, они давали развёрнутые ответы.
– Ты это как-то использовала или делала только для себя?
– Да, мы публиковали это на сайте нашего местного комьюнити, занимаясь развитием аштанги в Казахстане. Это было занятно, потому что одно дело услышать, а другое – прожить, делая расшифровку текста. Было интересно. Но я это делала только в силу того, что был дикий голод и было непонятно, как же проводить майсор-классы. Если бы мне дали возможность, я бы уже не переделала – как было, так было. В идеале, я бы практиковала до авторизации, потом уже я бы открыла шалу, а потом бы наступил коронавирус. (смеётся)
Такие мы были амбициозные и эгоцентричные. Я вела классы и ни о чём ни жалею, могу ответить за каждый момент. Хотелось развивать и делиться классными знаниями, потому что они работают, потому что чем больше, тем лучше.
– Расскажи про свой контакт с Шаратом.
– Я прочитала книгу «Guruji», ходила очень вдохновлённая, и пришла к Шарату с этой книгой. Я очень наивная! (смеётся) Я пришла с этой книгой в шалу, и вышла Сарасвати… В 2009-ом году человек ушёл (Паттабхи Джойс – прим. Ashtanga-samgha), то есть это моя эпоха, а что я делала в это время? Разбиралась со своей жизнью. Но он же оставил после себя ученика, мне нужно было воспользоваться этим моментом, этим шансом увидеть его и соприкоснуться с этими знаниями. И когда я пришла к шале, вышла Сарасвати-джи Джойс, я смотрела на неё и видела в ней глаза гуруджи. И у меня слёзы потекли, как бы это ни звучало.
«Наконец-то, ведь я что-то искала, и здесь я найду». С учителем… В 2014-ом году Шарат меня очень впечатлил. Я побаивалась его…. Я не вспомню именно встречу eyes to eyes, но я помню, как я делала первый захват и сильно его рассмешила. Плюс какой-то контакт, когда я small one занималась на сцене. Я помню, как держала тогда Уттхита Хаста Падангуштхасана, и я была за его головой, потому что на сцене, и я подумала, возьмусь-ка за жалюзи одной рукой, чуть-чуть буду держаться. (смеётся) И меня удивило, что он громко сказал: «Что ты делаешь!?» мне, не глядя на меня. Я подумала тогда, что у него глаза, видимо, и на затылке. (смеётся) С тех пор я уже больше не делала так, понимала, что у него везде глаза, это уникально. И второй момент… Видишь, у меня уровень сознания совсем другой был, городской. Получается, майсор-классы идут в старой шале и мне хочется понравиться учителю, впечатлить его. А что нравится учителю? Захваты. И как-то он подошёл делать ко мне мосты, и я спрашиваю его, можно ли я сделаю захват. Хотя тогда я делала мосты из положения стоя только в детстве, но столько у меня амбиций было. И он сказал: «Хорошо, в следующий вторник». Я этот вторник ждала очень, никому не рассказывала это. И вот оно произошло: он подошёл ко мне, спрашивает: «Захваты будем делать?». Я говорю: «Да-да-да, захваты, потому что вы со всеми их делаете». Я ушла в мост, ищу свои пятки, иду-иду, касаюсь ноги, но руки своей не чувствую. (смеётся) И он такой: «Ах, ты что! Это моя нога!» (смеётся) А у меня такие поиски были! И я чувствовала боль, но – опять же – амбиции! Учитель превыше всего! Вынырнула из мостов, смотрю на него, он смеётся. Это, конечно, запомнится на всю жизнь. Это я с собой привезла в 2014-ом году, сама не понимая тогда свою недозрелость относительно происходящего. И в 2015-ом, когда я вернулась, я не могла сесть тогда до начала первого класса, первого led. Как из фильма «Операция «Ы», будто кто-то меня подстрелил. Сажусь, но эмоции опять на начало коврика ставят меня. Я так хотела его встретить! Увидеть! Меня мои ощущения просто поднимали, и я стою, жду, когда он выйдет. И вот он вышел, а я стояла и ждала его взгляда, потому что я очень соскучилась по Учителю, по той атмосфере. Во-вторых, посчитай, я возбуждённая вернулась в 2014-ом в Казахстан, где нет аштанга-йоги. И я что-то там рыла, делала расшифровки, набивала шишки, старалась шесть раз в неделю практиковать, и мне хотелось вернуться обратно, то есть домой, в Майсор. И когда я его встретила, я не могла просто сидеть и ждать. Я подозреваю, знаешь, если в этом году откроют всё – я буду ощущать то же самое. А что касается нашей связи: он очень хорошо сейчас знает меня, мою психику. Я всегда была откровенна, несовершенна с учителем, но я рада. Я не старалась быть идеальным учеником. Что я имею в виду: я училась Пинче, я злилась в Пинче, обижалась на Пинчу! А он же видел все мои проявления. Но я уже на тот момент думала, что да, я такая, и как могу себя ещё вести на классе. Я же ваш ученик, вы должны видеть мои недостатки. Я не могу подойти и сказать, что я принимаю, что у меня не получается, что получится когда-то. Нет! Я исследую позу и со стороны не важно, как выгляжу.
– А почему ты воспринимаешь это как свой недостаток? Может, это твоя сильная сторона? Ты такая, и это не значит, что это плохо.
– Может быть. Тут как посмотреть. Но в Майсоре, как я поняла со стороны, люди транслируют идеально сформированную силу, контроль своих эмоций. Это очень круто и классно смотрится, конечно.
– Ты считаешь, это естественно?
– Получается, люди держат свои эмоции в руках и находятся в процессе изучения. А у меня, как я говорю, все мои капризы вылетают наружу. Ну, я вообще не стесняюсь своего учителя.
Я не считаю, что мы испытываем страдание на коврике. Практика чаще окрыляет нас. И не всегда мы заранее знаем, какой она будет.
– А ты не думаешь, что те, кто транслируют там свою, как ты говоришь, идеальную силу, баланс, что на самом деле это не так и просто игра перед учителем? И в действительности они не такие. Учителя того времени, которые начинали с гуруджи, – Леонид Ланин, например, говорил это мне в интервью, что он приезжает в Майсор сейчас и не может там почти ни с кем общаться, потому что всюду какая-то фальшь и что транслируется совсем не йога. Люди едут показать себя и просто используют практику, и ему это претит. Как ты это видишь?
– А я согласна. Я не хочу с этим объявлением сказать, что я смелая и ничего не боюсь, но я просто хочу предупредить людей, чтобы они не переживали, если они там не входят в какую-то тусовку. Самое лучшее – это сохранить себя, чтобы не разочароваться, и быть собой. Потому что ты едешь, чтобы тебя видели. Иначе как тебя будет лечить врач, если он не видит твои болячки? Как Шарат-джи будет заниматься с тобой, если он не знает настоящего тебя? Я люблю «Трансерфинг реальности» читать Вадима Зеланда, он говорит как раз о том, зачем тратить свою энергию на то, чтобы кем-то быть? В результате ты будешь очень медленно идти. А так – ты со своими болячками движешься, ты их лечишь, ты их знаешь. Я знаю, что некоторые люди могут сказать: «О, я помню тебя, ты кричала и ахала на Пинче». Да! Но классно же? А ты помнишь, я ещё на следующий год вернулась и продолжала в ней хныкать? И всё время говорила «мамочки»? Я дралась, боялась. Пинчу боялась. Сейчас тик-токи делаю и боюсь. Это мои страхи такие, они двигают меня, это моя сильная сторона: я каждый день встаю на коврик и со всем этим сталкиваюсь, и мне не стыдно быть в Майсоре такой же.
В Майсоре не все играют. Там есть искренние, они могут просто быть рядом и поддержать. И таких людей много. А те, про которых говорит Леонид, они просто ярче светятся на классе. А остальные – они просто не так видны, они не тратят энергию на это, но они есть. И ты сам выбираешь, куда ты смотришь и с кем ты общаешься. Я могу рассказать, что в каком-то году я жила с ребятами там: один из Бангалора, второй из другого какого-то города. Они узнали, что у меня день рождения, украсили всё шарами, приготовили индийскую кухню. Там очень много светлых, ясных, саттвичных моментов есть, ради которых мы возвращаемся.
– Ты чувствуешь, что ты о взаимоисключающих понятиях говоришь? Ты говоришь про свои страхи и слабость, но при этом ты – и все мы – каждое утро встаём на коврик и смотрим в глаза этим своим страхам. Но продолжаем считать себя слабыми и пугающимися, хотя по-настоящему слабый и боящийся просто в это никогда не пойдёт.
— Да, он не пойдёт в это. Он увидит свои триггеры и не пойдёт глубже. Такое понимание тоже возникает. Раньше я обижалась и даже разбиралась с психологом, почему ценность меня меняется, если что-то у меня не получается. А сейчас я понимаю, почему я лечу в Майсор. Я люблю метафоры: если брать практику мою, то, как в мультике «Король Лев» стадо бежит, и там последний зверёк бежит, запыхавшаяся, то это как раз я. Все уже закончили, все устали, а я такая пытаюсь дальше и продолжаю. Но, когда я поняла, что нужно через эмоциональное тело работать, я стала осознавать, откуда я вообще пришла и с какими травмами, и как с ними работать. Когда я стала работать в той сфере, моя область таза легче стала, потому что я отпустила обиды, эмпатию и принятие стала проживать, – стала выше прыгать, дольше в каких-то позах стоять, потому что нет эмоционального груза. Это для меня так сработало. Каждая поза заключает в себе какой-то триггер, и этот триггер – это электрический импульс, сегодня его нет в Прасарите, но он появился в Эка Паде. И твоя психическая реакция, твоё внутреннее содержание, то, что ты переживаешь в Эка Паде – оно тебя бесит, оно тебя злит, ты хочешь задохнуться, – и это же ощущение было у тебя когда-то в жизни с какими-то людьми в какой-то ситуации. Ну, у меня так было, например. И тогда я задаюсь вопросами: а почему я так реагирую? Потому что иначе я не умела реагировать, надо это прорабатывать. Проработала там злость, и – опять Эка Пада злит, опять импульс, я начинаю дышать, потому что дыхание помогает интегрировать эту эмоцию, принять её. Это как то, о чём мы говорили раньше: когда я вижу, что я злюсь, я просто принимаю это, потому что я имею право злиться, нецензурно говорить. Я принимаю это всё, свои недостатки.
– А если не асаны, то что? Ты привязана к ним?
– Что ты имеешь в виду?
– Теоретически представим, что по какой-то причине ты не можешь практиковать, у тебя пауза. Ты как относишься к ним? Ты разрешаешь себе не практиковать?
– Да, у меня бывают перерывы. В женские дни я разрешаю себе быть без физической нагрузки. Но если я веду свою размеренную жизнь, то в такие дни я иногда понимаю, что мне нужно какие-то асаны сделать во благо терапии. У меня могут ноги отечь, пальцы.
– А усталость? Или если в твои дни просто не вписывается практика. Есть самокритика у тебя или самобичевание, если ты не встала на коврик?
– Нет, у меня не в этой сфере. У меня уныние идёт: «Я что, точно не смогу сегодня позаниматься? Даже в одиннадцать вечера?» Я просто так люблю этот процесс! Я не могу без этого. Но если я понимаю, что сегодня никак, я просто скучаю в этот момент. Но чтобы прям ругать – нет, такого нет. То есть привязанность есть, во благо чего-то я могу отпустить практику асан, но я буду скучать.
– Смотри, ты сама сказала, что практика протекает параллельно с работой над эмоциями: можешь заплакать, может быть больно. Что заставляет вставать на коврик ради этих переживаний, если они нам причиняют боль? Условно, можно же практиковать Инь-йогу, где за час пять спокойных асан.
— Я не считаю, что мы испытываем страдание на коврике. Практика чаще окрыляет нас. И не всегда мы заранее знаем, какой она будет. Иногда она так может снести голову, разозлить! А иногда тебе хорошо после неё становится, покидают боль и тревога. Дело в том, как ты ведёшь себя на коврике: ты наполнен злостью и тебе надо вымывать её, вымывать, а на практике как раз ты эту энергию оставляешь. Эта техника, эта методика работает, она сочетается с нашей природой. Я помню себя в этом состоянии, которое даёт практика, в состоянии окрыления. А иногда практика даёт пощёчину, и ты не понимаешь, что случилось (Луна что ли?). Мы идём на коврик, чтобы проработать эту жизненную энергию. Я проживаю внешнюю жизнь, какие-то деструктивы происходят, какие-то блоки в физическом теле, но я их не чувствую до тех пор, пока они не стали симптомами. А на практике, когда ты делаешь ту же Триконасану, поднимаешь плечо, чувствуешь сжатие, начинаешь дышать в эту сторону и понимаешь, что этот блок, он где-то здесь, – и начинается движение. Вот именно поэтому я скучаю. А бывает, блок не пускает тебя, и ты дышишь-дышишь-дышишь, и уже злишься, потому что это уже восьмое дыхание, ты выходишь и начинаешь: «А, может, ещё раз?» Но нет, отпусти, ахимса же. Хотя у меня бывает такой взгляд, мол, погоди, я ещё вернусь, я тебя ещё сделаю. (смеётся) Но, как правило, ты продышала себя, и пошло, ты чувствуешь эту энергию, состояние огня, тёплые руки, пот. Ты вышла и дальше по новой идёшь, живёшь свою внешнюю жизнь. Где-то ты можешь мудро ответить, не сохранить обиду, не обидеться. А где-то можешь поддаться эмоциям…
– У тебя в Казахстане шала?
– Была. С 2015-го до 2017-го года. Потом я приняла решение закрыть её, потому что шала – это быть предпринимателем, а мне в этой сфере не интересно развиваться (пока что). На данный момент хочется быть «конвейером» – учить, читать, проходить семинары, ездить в Майсор, и давать знания, куда зовут там и вести. А сейчас я помогаю в одной балетной студии, мы ведём классы вместе с Альбеком, он раньше занимался у меня. Но в данный момент в Алма-Аты красная зона и люди сейчас практикуют дома сами.
– Ты сможешь улететь в Турцию?
– Думаю, да. Я как раз на этой энергии хотела дать интервью, классно, что ты именно в этот момент написала. Я на днях принимала участие в партнёрских родах…
– Да, у меня есть вопрос про это. Расскажи про этот опыт.
– Я до сих пор под впечатлением! Это состояние рождения ребёнка…
– Ты прям принимала роды?
– Нет, я просто присутствовала и помогала подруге своей, принимала роды акушер.
– Ты была рядом как доула?
– Да, я была рядом, и только потом узнала, как профессия эта называется. И сейчас я живу с этой мыслью, думаю, что так мне всё это понравилось! Я подглядываю за тем, что это за профессия… Это сакральное событие такое.
И ещё я пришла к выводу, что я не должна роль Бога играть. Человек предупреждён обо всех рисках, и какой он выбор сделает – это его дело.
– Будешь это практиковать?
– За свои слова надо отвечать, я пока просто подглядываю, смотрю, как это, что это. Пока у меня только майсор-классы, я знаю возможности своей жизненной энергии, поэтому тут вопрос, смогу ли я эту частичку отдавать человеку. Но своим близким подругам я уже написала просьбу, чтобы они позвали меня на свои роды. У нас вообще чудо произошло: в 2017-ом году у нас группа состояла примерно из семнадцати человек, и за две недели из них одиннадцать сообщили мне, что они в положении! Такое бывает? У нас в Казахстане так случилось. Интересно наблюдать, как девчонки проходят этот процесс. Те, кто был ленивый и практиковал по два раза в неделю, начинал ходить по четыре раза из страха, что таз не раскрыт. А возможно практика давала им силы. Я подумала: я открыта перед миром, и, если придёт девочка в положении, я готова довести её до родов, помочь родить ей и потом восстанавливаться. Я бы хотела хотя бы раз в жизни присутствовать в этом. И Тарик Тхами когда приезжал, дети уже подросли, но были иногда на практике совсем маленькие. Девчонки приходили, а лялькам несколько месяцев, и они рядом, их несколько. Дети же начинают двигаться, идут к алтарю, берут Ганешу. Или свои игрушки берут: мальчик у нас проброс делал, а мяч его сторону летит. И везде дети были правы: слишком серьёзно некоторые практикующие относятся к практике, слишком серьёзные лица у них в этот момент.
– Ты во время своей беременности уже аштангу практиковала?
– Нет. Но именно поэтому у меня такое отношение к беременным, и я говорю девчонкам в положении: «Вы всегда вернётесь в класс». Почему? Потому что я когда была беременная, передо мной закрывали дверь, мне говорили, что преподаватель не готов брать ответственность за меня. А мне хотелось заниматься, но раз преподавателя не было и была такая реакция, то я не практиковала. Я ходила на йогу для беременных, мы дышали там, что-то делали, но это была не аштанга. То есть, получается, я чуть-чуть попрактиковала аштангу до беременности, и вернулась к ней через два месяца после родов. Я тогда пришла сразу на led-класс.
– Если сейчас к тебе придёт беременная, ты возьмёшь её на класс?
– Раньше не брала, а сейчас подумаю. Если человек раньше занимался у меня, то я знаю как его тело ведёт себя, знаю историю его болезней. А вот так, чтобы с нуля и в положении – я не знаю, о чём нам говорить на коврике. Наверное, так и останется, это близко к истине. Или же я признаюсь, что человек у меня такой первый, и что теперь меня будет много в его жизни, потому что я буду нести за него ответственность. И ещё я пришла к выводу, что я не должна роль Бога играть. Человек предупреждён обо всех рисках, и какой он выбор сделает – это его дело. В книгах написано, что ты несёшь ответственность за моменты, которые ты пропускаешь или упускаешь. Тебе на это дан учитель, но, если ты не слушаешь его – ты за это отвечаешь.
– Ты упомянула желание чаще посещать семинары. Это не противоречит условию Шарата нигде не брать больше знаний по йоге, кроме как у него?
– Мне присылали документ по авторизации, и там нет этого пункта (а так как я юрист, я очень внимательно все эти вещи смотрю). Там нет пункта, что ты не имеешь права что-то изучать. Например, сидя дома, изучать какие-то материалы. А вот если ты находишься в Майсоре, то есть правило, что ты получаешь знания только в шале. Это для концентрации внимания и сохранения наших денежных средств, и чтобы мы не были ни в чём разочарованы, а то получается, что человек получает на стороне плохие знания, а говорит в общем про весь Майсор. Человек иногда проявляет жадность, голод… Но знаешь, мне кажется, это здорово, потому что человек добирает то, что ему нужно. И если урок плохой попался, то это тоже значит, что ему так нужно. И здесь можно с двух сторон смотреть: я доверяю учителю, потому что он знает формулу, которая работает для человека, но и человека могу понять, голодного, потому что я сама была там. Я брала ведь интервью у разных практикующих, когда не была экспертом в этом.
– Какую атмосферу ты создаёшь в зале? Шутки допустимы? Расслабленное состояние или дришти и умри, но сделай?
– Говорят же, что тета-сознание работает до семи лет. Ты скажешь, что Санта Клаус существует, и он верит в это. В 2014-ом году, мне кажется, я была так же скрыта, как ребёнок. Чтобы ты понимала, Тарик Тхами был первым моим учителем, которого я позвала в Казахстан уже в 2015-ом году. Такие амбиции у меня были. О чём я думала? Я бы сейчас так не поступила, я верила! Я была как ребёнок. И вот в тот какой-то момент Тарик не разрешил мне телефон использовать. Мы любили всё это снимать, фотографировать.
Чтобы ты понимала, на каком уровне сознание тогда у меня было: в 2014-ом году, когда я брала интервью у Леонида Ланина, он говорил в интервью (в живой беседе!), что фотографировать асаны – это что-то… Ну, ты же молишься в этот момент. Я положила телефон, отключив диктофон, и пошла фотографироваться в Ширшасане. Понимаешь, как это всё было поверхностно? Это один момент. А второй момент, это когда Тарик приехал: он умел так метко положить тебя в твоё нутро: «Телефоны отключили все. Убрали телефоны». Но я подошла и спросила, можно ли фотографу сделать кадры. На что он сказал: «Ты принеси мне листок, на котором каждый из присутствующих расписался о том, что он согласен, чтобы его снимали во время практики».
– Но это европейский подход, так ведь? Это по юридическим соображениям?
– Нет-нет, на тот момент это не про юридический вопрос было, это было про: «А почему ты про людей не думаешь?». Классно, что семинар идёт и что ты всё опубликуешь в соцсетях, но ты о людях подумала, которые в Чутуранге не могут стоять? Они плохо выглядят и не хотят, чтобы это все видели, и ты это выкладывала. Это было так ярко! Это было не про обезопасить себя, а про то, чтобы подумать о людях. В такие моменты (рядом со мной тогда была моя подруга) я приходила после его семинаров и плакала: как он имеет право со мной так строго говорить?! Но он учил меня. И если брать Шарат-джи, то он не говорил со мной, да? Чуть-чуть мог сказать что-то, но так, минимум. А Тарик говорил! И когда тебя учат, может быть сильно больно, потому что ты не знала об этом, у тебя нет этого в культуре, нет этого в мозгах. Совсем всё поверхностно у меня было. И, возвращаясь к твоему вопросу, такое яркое впечатление было у меня! Обычно в такие моменты закладываются нейронные связи. Я читала у доктора Джо Диспенза, он рассказывал про эксперимент с мышью: её положили в одном помещении, пространство вокруг неё было окружено электрическим током, и она ходила вокруг своей окружности. Потом это электричество убрали, но мышь продолжала двигаться в этой заложенной окружности. Это про ограничения нашего ума. И я понимаю, что тогда произошло: меня ограничили. И мне нравится это, я согласна заключить свои нейронные связи в этом направлении. Плюс ко всему я общалась в Майсоре с японцами очень близко, был такой период. Я на азиатку похожа, и они меня сразу приняли под крыло (приехала одна из Казахстана, Леонид Ланин не всегда приезжал, и я сдружилась с ними). Они мастера пратьяхары. Органы восприятия куда смотрят? Вплоть до того, что они убирали на период проживания в Майсоре свои телефоны, чтобы концентрация была на Шарат-джи, на практике и ассистировании. Я видела, насколько их колебание ума спокойное. Телефоны всё равно заставляют нас задумываться о чём-то, анализировать, а когда этот гаджет убираешь, то живёшь в настоящем. Так же я научилась у них распорядку на каждый день: по одному маршруту идти, вставать и медитировать, пропевать мантры, пить кофе, переводить какие-то материалы, потом спокойно идти в шалу, занять место, не нарушая чужие границы. Прийти спокойно и принять то место, которое свободно, и практиковать там. Не растрачивать свою психическую энергию на то, чтобы у тебя классное место было в шале. И не потерять свою энергию на лишних разговорах. Вот эта сохранённая энергия – она даёт свою реакцию, на практике ты более собранный, ты легче становишься. Когда это дошло до меня и когда я прожила это вживую, то я, так как желаю людям такого же счастья, я приглушаю на практике свет, чтобы зрение не так мелькало. И хотя бы на уровне альфа-сознания чтобы они получали свои инсайты: они начинают потеть, дришти все время вовнутрь, энергия в зале начинает проявляться. Но и чувство юмора тоже должно быть, конечно. Я же говорила про детей: когда человек совсем сосредоточен на себе и в него летит шар или машинка, то это напоминание, что не всегда всё вот так, иногда и другой опыт нужен. Иногда у тебя дома условия будут не такие, и ты должен не потерять свою пратьяхару.
Мой лев раньше не мог сесть на скамейку с кем-то другим, он бы встал и сам говорил, а теперь я даже могу помолчать и послушать. Я теперь не отрицаю себя, я теперь иду к себе через мудрость.
– Ты согласна с тем, что счастливые люди в йогу не приходят?
– Я читала о йоге у людей, которые счастливы, и с практикой становятся ещё счастливее.
– Я это понимаю, но речь о том, что в йогу люди попадают из-за чувства неудовлетворённости.
– У меня есть своё мнение, но я почему-то сразу вспомнила о том, что говорил учитель в 2019-ом году. Он рассказывал нам в новой шале о том, что… Сначала он молчал, до конференции, смотрел на всех, – он всегда так делает. А потом начал свою речь с вопроса: «Как вы думаете, почему вы все – разные нации – приехали сюда? Из разных стран. Оставили свои семьи, болеющих родителей. Детей. Почему? Потому что ваша душа помнит, что она практиковала в прошлой жизни. Вы вернулись и подключились к этому источнику». Он говорил про сансару, о том, что это похоже на приготовление блюда с чесноком в глиняной посуде: потом ты берёшь, моешь, а запах чеснока остаётся, и какое бы ты блюдо после ни готовил – запах будет оставаться. Я считаю, что на йогу приходят по старой памяти, доделать какие-то свои дела. На своём примере: я же не подозревала, что это какие-то травмы, как сейчас это называется, панические атаки. То есть, набирая эти свои травмы по жизни, я всё время искала это состояние потока, которое нашла в практике. Исцеляя себя, я исцеляю свой род. Даже так.
– Ты сейчас такая же амбициозная, как прежде?
– От природы же не надо бежать? Дилан первое занятие интересно начал (я так вдохновлена им!). Я считаю, что я его сама вызвала внутри. Мне нравится смотреть интервью Юрия Дудя, и передача была про Силиконовую долину, – она классно сочетается с тем, чего мне не хватало в Майсоре. Там был профессор, он говорил, что люди не должны психическую энергию тратить на то, чтобы ему понравиться, у них нет градации между профессорами и студентами, они все вместе сидят и разгоняют темы. Тогда создаётся синергия, творческое поле, на основе которого создаются прибыльные проекты. И я думала, ну почему в Майсоре такого нет. Я не такая просветлённая, не такая глубокая. Местами меркантильная, местами уязвимая, местами обидчивая… Почему вот тот человек, ну, который уже со времён Паттабхи Джойса, не снимет бейсболку, не сядет и не поговорит с тобой. Вот с девятого этажа почему он не спустится и не поговорит? И тогда я ведь откроюсь ему, покажу ему всю себя и ему легче будет работать со мной. Может, он и не хочет работать со мной, но всё же – на таком поле можно что-то классное создавать. Чтобы мне не нужно было тратить свою психическую энергию на то, чтобы показать, что я отличница в духовном плане, потому что я не есть такой человек. Я просто помолилась, чтобы появился на свете такой человек, который будет принимать меня, который не будет жадный или не будет смотреть свысока, он не промолчит, чтобы тебе потом стало стыдно. И когда Дилан начал свой класс, он попросил представиться: «Я такой-то человек и я такое-то животное». И мне сразу пришёл ответ, какое я животное. Но мне сразу захотелось переобуться, чтобы не казаться такой, ведь надо же быть скромнее, надо быть гусеницей или муравьём, наверное, бабочкой. Но я ведь это я? Я лев. (смеётся) Но без амбиций, — вот ответ на твой вопрос. Уже нет таких амбиций, как в 2014-ом году. И я не могу убить это внутри себя.
– А я как раз об обратном хотела спросить: не скучаешь ли ты по той себе? Потому что те твои амбиции, как ты их описываешь, это ведь было абсолютным бесстрашием. Ты пригласила Тарика, например, и это получилось.
– Да! Я абсолютно неограниченная была тогда ни в чём! Не было никаких судей, которые сейчас внутри сидят и говорят.
– А сейчас они откуда появились?
– Интересный вопрос, мне надо подумать об этом… Я скучаю по той Санди, которая была глупой, амбициозной, топящей вперёд, а сейчас больше… не обидеть, не съесть чью-то жизненную энергию, не подвести. Создать поле, поделиться… Такие слова выходят. И, кстати, природа во мне эта осталась. Львы они какие? Они любят красоту себя, это никуда не уходит. Об этом даже есть у Кришны с Арджуной, я знаю, что я должна пойти туда, но я люблю себя и транслирую преподавание йоги через любовь к себе.
Когда я себя люблю – я классно преподаю. Я начинаю понимать людей, которые любят себя, берегут. Мой лев раньше не мог сесть на скамейку с кем-то другим, он бы встал и сам говорил, а теперь я даже могу помолчать и послушать. Я теперь не отрицаю себя, я теперь иду к себе через мудрость.
– Санди, расскажи мне про вино! Ты первый учитель на моём пути, который посоветовал снимать иногда напряжение бокалом хорошего красного. Потому что тренд сейчас обратный – абсолютная трезвость, никакого алкоголя. «Ты же йог». Это немного про то самое казаться, а не быть.
– Я пью вино. Это культура. Два бокала классного сорта вина украшают жизнь воспоминаниями. Был фрагмент в жизни: в период трёхлетней депрессии на моём пути встретилась книга «Как мыслить подобно Леонардо Да Винчи», в ней изложены основные принципы художника, параллельно есть крутые упражнения. Вот одно из них: определить своего любимого художника. Изучить его биографию, совершить паломничество, побывать на его земле, увидеть картины, ощутить воздух, увидеть природу, архитектуру, осознать момент. Я помню, как в тот день, после паломничества, я медленно пила этот напиток из виноделья в Тоскане, и с большой благодарностью проживала момент.
Представляешь, мне удалось одной отправиться в путешествие на родину Да Винчи. Это был 2013 год. Я люблю себя в прошлом. И многие привычки я сохранила. Гедонизм противоречит йоге? Возможно. Но я за баланс и принятие себя. Моё дришти в сердце всегда. И, повторю, для меня вино – это культура, сама дегустация, откровенные беседы в близком кругу. Важно, чтобы картинка правильно была понята. Я не пью каждый день, каждые выходные. Для нас с супругом это особая трапеза, заказать разные сорта сыров, закусок и планировать будущее.
– И последний вопрос: об улыбке. В самых неприятных для меня асанах ты на практике в Стамбуле призывала меня улыбаться, расслаблять лоб. Как это работает? Кто тебя этому научил?
– В 2018-19 годах я водила сына на гимнастику и сама занималась. Я видела крутые элементы, захваты в мостах. И заметила для себя, что детки с улыбкой всё делают. Основной тренер кричал всем: «Где улыбка?» Я как-то не выдержала и спросила: «Улыбка для расслабления или эстетики?» Там тренерам под 65-70 лет, они мне дали развёрнутый ответ. Когда выполняешь сложный элемент, можно перехитрить нервную систему. Улыбка подает сигнал в мозг, что всё «ок»: мы не умираем, это просто прогиб или прыжок. Этот импульс вырабатываются соответствующие гормоны, эндорфины. Есть возможность работать на уровне полного спокойствия. После такой тренировки тело быстро восстанавливается и остаются хорошие впечатления.
Я улыбаюсь. Но видео я вижу, что это не особо заметно, но я улыбаюсь в захватах или в Капотасане. Помогает.
Почему лоб? Я обычно говорю «кожу головы», там есть основной процессор, он влияет на нервную систему. Его перестроить можно и это работает.
– Это было очень интересно. Спасибо тебе за твою щедрость.
Беседовала Диана Гуцул.