Тейлор Хант: Добро пожаловать на очередной выпуск подкаста «The Heartbreak Kids». Сегодня у меня в гостях Тай Ландрум, он мой специальный гость в этом месяце. И я действительно рад этому, потому что мы раньше пересекались в Майсоре, но у меня никогда не было возможности узнать, кто такой Тай Ландрум на самом деле. Тай, я очень ценю, что сегодня ты у меня в гостях.
Тай Ландрум: Для меня это большое удовольствие.
— Со всеми гостями мы обычно начинаем разговор с рассказа об их истоках. Кем ты был? Откуда ты? Какая у тебя была семья? Что делал в старшей школе или в колледже? Расскажи нам об этом.
— (Смеётся).
— Это большой вопрос, да?
— Это точно. Я рос в южной Флориде большее время. На пляже. Я вырос в такой тусовке скейтбордистов и сёрферов. В колледж я ходил в университет Вирджинии. Я поступил туда и уехал из Флориды, когда мне было 19, наверное.
— А в какой именно части Флориды?
— Я из городка, который находится в полутора часах езды на север от Майами.
— Твоя семья до сих пор там?
— Да, мои родители оба родились во Флориде, они никогда не уедут оттуда. Я уверен, что даже если их затопит океан, они всё равно останутся там. Я уверен.
— У тебя есть братья или сёстры?
— Моя старшая сестра до сих пор живёт во Флориде. Моя младшая сестра живёт в нескольких кварталах от меня здесь, в Боулдере.
— Почему ты переехал в Вирджинию? Что привлекло тебя туда?
— Там прекрасное образование, и это достаточно далеко от Флориды — я хотел уехать подальше от Флориды, чтобы получше узнать мир. В старшей школе я немного занимался реслингом и меня отправили учиться во Флориду как участника команды по реслингу.
— Никогда бы не подумал, что ты занимался реслингом!
— Да (смеётся). Я занимался только год, я был в первом дивизионе реслинга в колледже. И потом на первом году моего обучения я познакомился с философией. Я прочитал несколько книг, которые вызвали глубокие изменения в моей осознанности. Я решил не продолжать историю со спортивной программой и больше сосредоточиться на обучении. Так я и сделал.
— Что ты прочитал?
— На сто восемьдесят градусов мой взгляд на жизнь изменили книга «Размышления о первой философии» Декарта и его теория о схожести состояний бодрствования и сна. В «Размышлениях о первой философии» говорится, что у нас нет никакого основания утверждать, что состояние бодрствования отражает объективную реальность. Состояние бодрствования не обладает никакими признаками, которые позволяли бы утверждать, что то, что мы испытываем в состоянии бодрствования является более реальным, чем то, что мы испытываем в состоянии сна. Эта книга заставляет вас поразмышлять над этим и задуматься, как это может повлиять на ваше отношение к реальности. Она имела очень глубокое влияние на меня, поменяв моё мировоззрение, моё очень узкое представление реальности.
Сократ выводит сознания этих людей из состояния высокомерия, спеси и спроектированных идей, и приводит их к пониманию, что они не знают того, что, как им казалось, они знают, и что реальность на самом деле намного сложнее, у неё более сложное устройство, чем им казалось, когда они смотрели на мир через призму своих идей.
— То есть книга заставила тебя встать на этот путь исследования, что же это на самом деле?
— Да, точно. Когда я взглянул на эту бездонную чёрную дыру, я решил действовать. Я начал изучать философию, это очень сильно повлияло на меня, и потом я решил получить образование по философии, а потом я получил степень доктора философских наук в том же университете.
— Это интересно, потому что я читаю твои посты и слежу за тобой в соцсетях. Но я не знал, что ты изучал философию. И теперь всё встаёт на свои места. Ты посвятил определённый период времени размышлениям над этими идеями.
— Да, я провёл много времени, размышляя над этими идеями, и я провёл много времени, развивая в себе умение выражать эти идеи. Я думаю, что это было самым ценным, что дало мне формальное изучение философии.
— А когда ты перешёл к изучению философии йоги?
— Я переехал в Сиэтл на какое-то время, чтобы окончить магистратуру в Вашингтонском университете в Сиэтле. Потом я вернулся в Вирджинию, чтобы поступить в докторантуру, я начал заниматься йогой, и я начал изучать философию йоги почти сразу же, когда начал практиковать. Полем моего научного исследования была западная философия, я интересовался теориями человеческого развития. Мне интересно было изучать размышления разных представителей философии на тему того, какова возможность расширения человеческого сознания и как человек может осознать свой высший потенциал. Все эти вещи очень интересовали меня.
— А сейчас интересуют?
— Да, безусловно. И что действительно поражает меня, — так это то, насколько близки некоторые центральные для западной философии идеи и идеи философии йоги. Так что я интересовался тем, что можно назвать мистическим направлением греческой философии. Платон и Патанджали, вероятно, были современниками, хотя их и разделяло около ста лет, но некоторые их идеи поразительно похожи. Например, есть диалоги, которые разыгрываются, которые называются… в общем, они построены на драматизации его учителя Сократа, который вёл диалоги с другими людьми в Древней Греции. И обычно эти диалоги принимали такую форму, в которой Сократ выводит сознания этих людей из состояния высокомерия, спеси и спроектированных идей, и приводит их к пониманию, что они не знают того, что, как им казалось, они знают, и что реальность на самом деле намного сложнее, у неё более сложное устройство, чем им казалось, когда они смотрели на мир через призму своих идей. Все эти диалоги заканчиваются тем, что называется апорией, то есть состоянием незнания, состоянием, в котором вы испытываете некоторое замешательство или чувствуете себя дестабилизированным или даже потерянным в результате того, что ваши представления были разрушены. Так заканчиваются большинство из этих диалогов — в этом состоянии апории. И это то же самое состояние, которое Патанджали назвал «ниродха» — какой-то вид сомнения, которое может иметь несколько уровней, но в своей сути оно заключает в себе ту же идею, которой учил Сократ, — это необходимость оставить свои предубеждения по поводу этой реальности для того, чтобы быть открытым для более глубокого восприятия реальности. Также говорится, что Платон мог входить в эти состояния транса, чистой пустоты и лёгкости, остроты осознания…
— Это же что-то вроде йоги?
— Да. Он практиковал йогу каким-то своим способом. Я не знаю, какие именно это были практики. Никто на самом деле не знает, что именно они практиковали в академии, в своей школе. Есть упоминания о том, что практики были, но существовало некое табу (не знаю, применимо ли это слово): они не были описаны, нельзя было записать информацию об этих практиках. Эта же идея существовала и в индийской древней традиции. Йога-сутры в основном посвящены психологическим моментам, и в них очень мало о реальной практике. Попытки понять, что же они делали и как это было, как они могли достигать этого состояния высшей остроты сознания, высот реализации… К тому же описания этого состояния реализации также очень скупы. Так же, как и в йоге, говорится, что они могли выходить за пределы форм, имеющих имена.
Человек, который достиг этого высшего состояния реализации, вступает в очень близкий контакт с тем, что Платон в нескольких местах называет бесформенной формой красоты. И человек, который вошёл в контакт с этой бесформенной формой красоты воплощает эту красоту через своё духовное и материальное существование, он становится примером истинной человеческой сущности, примером реализации. И всё остальное, вроде стандартных норм морали, является только симулякром, чем-то вроде поддерживающего воспроизведения того, как реальное существование проявляет себя естественно и спонтанно.
И я всегда чувствовал эту пропасть между философией, которую я изучал в университете, и тем, о чём Платон говорит в своих диалогах. Что бы ни понимали они под словом философия, это точно не то, что мы изучаем в школе. Все эти люди, умнейшие и интереснейшие, классические западные философы, — мне кажется, они не дают нам ключ к тому, как достичь этого состояния.
— И так в твою жизнь пришла йога?
— Итак, в мою жизнь пришла йога. Когда я начал практиковать йогу, это было для меня революцией с самого начала. Я сразу понял, что это практика — это то, что ты реально можешь делать: с помощью прямого осязательного опыта медленно скинуть эти концептуальные завесы, познакомиться с реальностью в менее условной форме. Это самая ценная вещь, влиянию которой я подвергся. И я до сих пор так думаю.
— Ты имеешь в виду влияние йоги?
— Да, влияние йоги.
— Мне кажется, что у людей, погружённых в философию, есть желание обрести эту связь, это чувство высшего сознания, и у них есть такие практики…потому что, да, ты прав, даже в Йога-сутрах не так-то много сказано о том, что нужно делать. И это, конечно, очень интересно, что ты встал на путь йоги. И когда ты начинал практиковать, твоя практика включала медитации?
— Да, с самого начала. Я сразу понял, что это части одного целого. И мне с самого начала преподавали в этом ключе. Моим первым учителем была Дженнифер Эллиот, старая ученица Ричарда Фримана. Она жила здесь в Боулдере в конце 70-х — начале 80-х. И, когда я ещё был ребёнком, она обучалась здесь у Ричарда Фримана даже до того, как шала Yoga Workshopоткрыла свои двери. Так что её подход к преподаванию был похож на подход Ричарда. И я учился этому с первых дней практики. Я ходил на её led-классы первой серии, что звучало, конечно, очень скромно.
— (Смеётся) Ну да, это же всего лишь первая серия.
— Да, это всего лишь первая серия, и я не представлял, какой тяжёлой она может быть. А я считал себя достаточно физически развитым человеком. И я был абсолютно ошарашен тем, насколько то, что нам говорили делать, было прекрасно чрезмерным. Люди, которые пришли просто с улицы, спрашивали: «Вы правда хотите, чтобы мы это делали?».
— «Вы хотите, чтобы мы сделали шестьдесят отжиманий? Сумасшествие!».
У меня не было никаких средств, которые помогли бы мне пережить эти эмоциональные процессы, и у меня не было какого-то развитого представления о смерти и о том, как с этим справляться.
— А медитация и пранаяма всегда были для меня частью этой практики. И я считаю, что мне очень повезло, что я попал именно в это направление йоги. И я практикую его до сих пор.
— Потрясающе. И какой была твоя первая практика? Ты немного упомянул об этом. Первая серия показалась тебе сложной?
— Очень сложной. Очень сложной и невообразимо болезненной.
— (Смеётся) И до сих пор это болезненно.
— Это было эмоционально болезненно. Как мне кажется, то, что я скажу, будет соответствовать миссии подкаста «Heartbreak Kids». Я пришёл в йогу не просто в результате каких-то интеллектуальных исканий. Для меня она стала не просто ответом на какие-то философские стремления, но чем-то, во что я погрузился в том числе эмоционально. Я останавливаюсь на этом, потому что ты сказал, что хотел бы побольше узнать в мельчайших подробностях мою личную историю. Это как раз об этом.
То, что привело меня в философию помимо желания… Я хочу сказать, что, когда я впервые прочитал Декарта, у меня случился этот сдвиг в осознании, я неожиданно ощутил себя очень отстранённым от этого мира, какая-то простота была потеряна. Мне казалось, что я живу в придуманном мире, и это было действительно так. И до этого я тоже жил так, только не осознавал. Я вдруг понял глубоко в интуитивном ключе, что большая часть моего ощущения, переживания этого мира была ментальной проекцией. И я думаю, что с помощью философии я по большей мере пытался оживить чувство детства, невинности и какой-то целостности, которое было отобрано у меня этим пониманием. Но в течение следующих десяти лет изучения философии эти раны стали только глубже, потому что излишнее «интеллектуализирование» реальности, которое предполагается университетской программой, приводит к чему угодно, но только не к ответам на экзистенциальные вопросы. Проблема заключается в том, что вы вдруг начинаете чувствовать себя так, как будто вы утратили связь с созидательными силами бытия. И я использовал философию как способ оживить это чувство, вернуться на обратную сторону этой пропасти и перестать чувствовать себя так, как будто я вдруг был изолирован или разобщён, потерян в этом нереальном мире. Но философия не помогла, стало даже хуже.
Между тем как я впервые прочёл Декарта и почувствовал это пробуждение, и тем, как я открыл для себя йогу и начал понимать, что вообще произошло, прошло примерно десять лет. В течение этого времени — так происходит со многими из нас, когда мы взрослеем, — это чувство отчуждённости только росло. И я был оторван от истоков, но не понимал, что с этим делать.
И в то же время, это было примерно пятью годами позже этого первого пробуждения, я переехал в Сиэтл, чтобы окончить свою учебную программу по философии, и тогда я увлекался скалолазанием. И у меня был друг, друг из детства, мы с ним ходили в одну среднюю и старшую школу, мы занимались в одной команде по реслингу, и нас вдвоём отправили на обучение в университет Вирджинии. То есть наши жизни были действительно переплетены, мы были лучшими друзьями, и ещё мы были партнёрами по скалолазанию. Он так же, как и я, не стал продолжать спортивную программу, он вышел из неё, и мы начали заниматься скалолазанием, когда мы учились в университете Вирджинии. А когда я переехал в Сиэтл, чтобы окончить свою программу, одной из причин, почему я выбрал программу именно в этом университете, а не в других более престижных университетах, было то, что там потрясающие горы. И мой друг тоже переехал туда. Он был учёным-экологом, он исследовал вечные ледники, и для того, чтобы закончить своё исследование, он должен был переехать в Сиэтл через месяц после меня. Во время этого месяца с ним произошёл несчастный случай во время погружения с аквалангом, и он умер. У него случилась декомпрессия во время погружения с аквалангом. А на следующий день он нырял и у него случилась аневризма. Это то, что может случиться в воде из-за кессонной болезни (комплекс симптомов, формирующийся при образовании газовых пузырьков в сосудах и тканях на фоне быстрого снижения атмосферного давления – прим. Аshtanga-samgha), так что он умер в воде, занимаясь тем, что он любил…Потом я был у него на похоронах, после чего сразу переехал в Сиэтл. Я не знал никого на западном побережье, никого. Я только начал эту новую программу и никому не говорил, что мой лучший друг недавно умер, я просто решил молчать об этом. И залечивал эту рану один на один с собой. У меня не было никаких средств, которые помогли бы мне пережить эти эмоциональные процессы, и у меня не было какого-то развитого представления о смерти и о том, как с этим справляться. Это стало ещё одним серьёзным сдвигом в моём осознании, в ощущении себя в безопасности. Я не понимал, что мне делать с этим горем, поэтому я просто проглотил его. И в течение последующих семи лет… Если ты ничего не делаешь со своим горем, оно заставляет тебя почерстветь, закрыться, если ты не идёшь в него и не позволяешь себе действительно пережить его, чего я не делал. И это привело меня в паттерн депрессивного состояния сознания. К тому времени, когда я вернулся в Вирджинию, чтобы закончить докторантуру, я подпадал под определение человека, страдающего депрессиями.
— И до этого с тобой такого не случалось?
— До этого нет. Но в любом случае, когда я переехал в Сиэтл, ко мне подступила депрессия. Это было горе по поводу смерти моего друга, перетекающее в депрессию. Она продолжалась на протяжении семи лет. А потом я начал практиковать йогу, и это стало первым чувством, которое я испытал. Я начал делать первую серую, и я почувствовал кирпич у себя в груди — что-то, что нужно вывести наружу, что нужно проработать и прочувствовать. Практика аштанга-йоги и Дженнифер Эллиот, мой первый учитель, направили меня. Практика предоставила мне открытое, полное сострадания, безопасное пространство, которое помогло быть честным с этим чувством и открытым к нему, выпустить его обратно на солнечный свет. Меня учили, что с ним не нужно ничего делать, не нужно вплетать его в разные истории, что необходимо просто интенсивно обнаруживать его. И я подхватил этот процесс, чувствовал, дышал, чтобы рассеять все эти депрессивные состояния ума.
— Насколько страшно было работать с этим горем с помощью йоги? Страшно было погружаться в это пространство? Или ты встретил его с распростёртыми объятьями?
— Я был на краю пропасти. Помимо того, что произошло с моим другом, была ещё одна история. Его отец был моим тренером по реслингу, и он первым вызвал во мне интерес к философии. В общем, у нас были очень близкие отношения. И буквально через несколько месяцев после того, как я вернулся обратно в Вирджинию, я много разговаривал с ним по телефону о том, что ему тяжело. И он покончил жизнь самоубийством. Видимо, у него тоже не было средств, чтобы как-то проработать своё горе.
И в тот же месяц, когда это произошло… Конечно, происходило ещё много событий, я рассказываю самое основное. Я был женат примерно шесть лет, и наш брак распался в основном из-за того, что у меня были депрессии. И именно в тот месяц я официально развёлся. На тот момент я занимался йогой девять месяцев, девять месяцев я ходил на Майсоры. И то, что произошло со мной, происходит по моим наблюдениям со многими, кто приходит в йогу. Потому что обычно люди приходят в поисках чего-то, понимая, что они несут в себе эту невероятную эмоциональную агонию, и им необходимо каким-то образом обозначить её, соединиться с ней. И, по моему опыту, когда вы приходите в йогу, становится хуже.
— Не помогает?
— Есть мгновенное облегчение, когда ты понимаешь: «Ага, вот все мои чёрные стороны, все мои демоны, теперь нужно признать их». Конечно, это было связано с теми чувствами, которые я испытывал, но из них к тому же вышло ещё так много темноты.
— Было ли у тебя ощущение, что, когда ты практикуешь и всё это выходит наружу, ты испытываешь ещё большее отчуждение, или ты чувствовал, что ты движешься к некоему примирению?
— Это было ощущение дна пропасти. Какая-то часть меня понимала, что я смогу восстановить ощущение жизни с помощью этого опыта, чувство связи, я чувствовал мерцание этого, маленькие лучики света там и здесь, слабый отблеск в темноте. Какая-то часть меня знала с самого начала, что мне необходимо заниматься этим каждый день. И чем больше я углублялся в практику, тем больше это подтверждалось вновь и вновь. И это было так интенсивно.
И я смотрел на себя, лежащего в положении эмбриона на полу, совершенно сломленного. И я ощутил это чувство внешнего сострадания к этому человеку, лежавшему на полу.
И с того момента прошло девять месяцев, и я почувствовал… Все люди, которые ощущали себя на дне пропасти, знают, что однажды настаёт момент, когда ты чувствуешь себя на самом дне. И я могу назвать конкретный день, конкретный вечер, конкретный момент, когда я почувствовал себя совершенно сдавшимся. Я был готов бросить абсолютно всё. И я это сделал, я всё бросил. Я думал, что это были последние минуты моей жизни. Всё казалось таким безнадёжным, что у меня даже не было мотивации практиковать. Я чувствовал себя так, как будто я могу просто лечь и отпустить всё и уйти из этой жизни.
И это случилось в один конкретный вечер. Тогда я жил в Вирджинии в домике в долине Шенандоа. Каждый день я проезжал на байке 25 миль по шоссе до университета. Так что такая изоляция подпитывала моё душевное состояние. И иногда очень тёмные силы посещали меня в этой атмосфере гор. И однажды ночью я почувствовал, не знаю, я просто отпустил всё. И в тот момент я взглянул на себя со стороны, то есть у меня было ощущение, что я не нахожусь в своём теле. И я смотрел на себя, лежащего в положении эмбриона на полу, совершенно сломленного. И я ощутил это чувство внешнего сострадания к этому человеку, лежавшему на полу. «Всё хорошо. Твоё время ещё не пришло. У тебя ещё так много того, что ты должен прожить. Дай мне помочь тебе». И я помог себе каким-то образом. Это был ещё один очень важный момент в моей жизни, огромное изменение в моём сознании. Я думаю, что это был первый раз, когда я действительно почувствовал сострадание к себе, рассматривая себя со стороны и замечая все свои страдания и недостатки. Потому что во мне было очень много самобичевания во время моей депрессии, просто огромное количество. И я сказал: «Всё хорошо. Абсолютно всё, что случилось до этого момента, прекрасно. Это твоя жизнь, твой путь. Ты не знаешь, что будет дальше, но давай попробуем». И я помню очень отчётливо, что в ту ночь был снег, метель. И я проснулся на следующее утро, вышел из своего домика, солнце вставало на горизонте, и я почувствовал такую любящую благодарность за всё то, что произошло со мной. Это была абсолютная йога, что-то отрывающее от земли.
Несколько лет спустя мой учитель попросила меня помогать ей во время Майсоров. Я начал помогать ей, и это был мой первый опыт преподавания: я ассистировал ей и вёл несколько led-классов по вечерам. И через несколько месяцев я начал вести Майсор-классы самостоятельно. Мы распределялись по дням недели.
Я написал диссертацию на тему роли любви в развитии человечества. Я закончил с диссертацией в 2011-ом, после трёх лет изучения и работы, в основном изучения философии йоги, я приехал в Боулдер в 2012-ом.
— Почему ты поехал в Боулдер?
— Я очень хотел вырваться из академической среды, но она была частью моей жизни на протяжении очень продолжительного промежутка времени. Тем не менее я понимал, что я хочу полностью погрузиться в йогу. Потому что, на самом деле, я уже был полностью в йоге. И эта академическая атмосфера позволяла мне практиковать и размышлять на эту тему. Конечно, я учился хорошо и окончил университет Вирджинии. Но когда я занялся йогой, я мог выполнять все свои университетские обязанности, и при этом у меня оставалась просто уйма времени для практики асан, медитаций, пранаям. Я постоянно был полностью погружён в это. И следующим шагом на университетском пути был статус профессора. А это невероятно трудозатратно. И я волновался, что я не смогу практиковать так же интенсивно, а я хотел продолжать всё это. Я много медитировал в долине Шенандоа. У меня была любимая гора, на которую я ходил каждый день. Я так привык ко всему этому. Мне предложили должность профессора в университете Вирджинии на кафедре философии.
— Это потрясающе.
— Да! Это было такой честью, и я обожал людей, шалу, вообще всю долину. Однажды я медитировал на горе и неожиданно мне в голову пришла мысль, что я должен ехать в Боулдер. И это было такое сильное чувство. Раньше я никогда не испытывал такого чувства, что я должен вырвать себя с корнем и уехать куда-то. Тогда было лето, и я мог поехать в Боулдер, но почему-то я знал, что я уезжаю навсегда: я выехал из своего дома, продал все вещи. И шестью днями позже я уже был в Боулдере. Рано утром я пошёл на практику. Я купил билеты на ночной рейс, потому что это было дёшево. Рано утром я был в Боулдере и пошёл практиковать в YogaWorkshop. И когда я только вошёл… Может быть, ты никогда не был в старом пространстве Yoga Workshop, но это просто большое помещение: там нет раздевалки, алтаря, рецепции. Это стандартная шала аштанга-йоги. Ты входишь…
— Можно заехать в шалу.
— Да. Ты входишь, и вот уже пот с других людей льётся на тебя. И я зашёл, и прямо возле двери практиковала прекрасная женщина. Она встала, я посмотрел на неё, она посмотрела на меня, и мы просто стояли и смотрели друг на друга, ничего не говоря. Она сказала: «Я знаю тебя!». Я сказал: «Привет». И у нас обоих случился этот момент самоосознания, а потом мы сразу же отшатнулись друг от друга.
— Кто это был?
— Сейчас эта женщина — моя жена.
— Откуда она тебя знала?
— Она большой интроверт, поэтому такое её поведение было очень удивительным. Её сестра жила в Шарлотсвилле. Однажды мы виделись с ней, когда она пришла ко мне на Майсор. Но вообще-то — я никогда об этом не рассказывал — вообще-то я не помню этого (смеётся).
— Мы ей не скажем.
— Да она знает. Итак, мы встретились с ней.
Когда я поехал в Боулдер, я не понимал, зачем я туда еду, но в то время я много изучал Аюрведу. И когда за шесть дней до моей поездки я думал: «Зачем же я еду в Боулдер?», я начал искать в интернете курсы по Аюрведе. И я нашёл один, который начинался через неделю. Я не знал женщину, которая вела его, я не знал программу, но я записался на него, думая: «Ой, такой замечательный курс. Может быть, это как раз повод поехать в Боулдер», так что я записался.
Курс начинался первого марта, и это было как раз в тот день, когда я пришёл практиковать в Yoga Workshop. Я попрактиковал, вышел и пошёл в кафе. Женщина, с которой я познакомился, была там. Она: «Привет», и я тоже: «Привет», мы сидели, пили кофе и разговаривали около полутора часов. И потом я сказал, что мне нужно ехать на эти курсы. Она меня подвезла туда. Курс начался, и он был хорошим, были хорошие учителя, но у меня было абсолютно чёткое чувство, что я нахожусь не там, где надо. И когда неделя закончилась… Нужно сказать, что мы случайно встречались с Шейн, моей женой, везде, где только можно было. Это было просто сверхъестественно. Сначала я думал: «Боже мой, она подумает, что я её преследую». И через какое-то время я подумал: «Подождите-ка, может, это она меня преследует!».
Как бы то ни было, мой курс отменили. И я чувствовал такое разочарование, я думал: «Это очень странно, у меня же было это ощущение, что я должен поехать в Боулдер. Может быть, это была просто проекция, моё высокомерие?». Я был подавлен. Я пришёл на Майсор-класс, там была Мэри (Мэри Тейлор, преподаватель аштанга йоги, ученицы Шри К. Паттабхи Джойса — прим. Ashtanga-samgha), она спросила у меня: «Ну как твои занятия по Аюрведе?», я сказал: «Да они отменились». А они должны были длиться где-то шесть недель или два месяца, так что я собирался пробыть там всё лето. И она сказала: «Знаешь, у нас освободилось место на нашем месячном интенсиве. Он начинается через два дня. Мы будем очень рады, если ты захочешь поучаствовать». Я подумал: «Потрясающе!»
И в лучшие свои дни я испытываю ощущение танца Шакти, любви, осознания чувственного выражения внутреннего созидательного потенциала.
— Потрясающе! Это прям состояние потока, божественное благословение или что-то вроде того.
— И я встретился с Шейн несколькими часами позже в каком-то случайном месте типа супермаркета, и рассказал, что пойду на семинар, и она сказала: «Правда? Я тоже записалась на этот курс».
Двумя днями позже я первый раз лично познакомился с Ричардом Фриманом на этом семинаре. Я много слышал о нём от Дженнифер. И почему я не оказался… Я ведь даже не знал, что семинар длится месяц. Я никогда не хотел погружаться в СМИ, я проводил немного времени в интернете. И ничего не зная об этом семинаре, я всё-таки смог участвовать в нём. Я мог сидеть у ног Ричарда Фримана и слушать его рассуждения о философии каждый день. Это трогало самые глубокие струны моей души — то, как и что он рассказывал о йоге, о её возможностях, то, как он описывал свой опыт практики, и то, куда практика может привести. Теплота, гениальность и сопереживание, которые пропитывали всё, о чём он говорил, — я был абсолютно-абсолютно поглощён этим.
— Я был на его семинаре в Колумбусе, и я испытывал в точности то, о чём ты говоришь. Я думал: «Вау!». Три часа семинара пролетели, как три минуты. Я был полностью увлечён, цеплялся за каждое слово, которое он произносил. Это было ошеломительно!
— Да, я рад это слышать. Мне тоже казалось, что месяц пролетел, как полтора часа. И когда месяц прошёл, я сказал: «Я не уезжаю». И, конечно, за этот месяц я влюбился в Шейн, я снял комнату после окончания интенсива, я был там два раза, потому что оставшееся время я был с Шейн, через месяц я переехал, двумя месяцами позже мы обручились и к концу года поженились.
— Твоя поездка туда — это судьба, безусловно.
— Да. После интенсива Мэри и Ричард, узнав, что я остался в городе, предложили мне преподавать у них, я согласился. И я отказался от профессорской должности в Вирджинии, чтобы остаться и преподавать. Следующей весной я думал что-то вроде: «Это же моя жизнь. Я не могу вести по несколько уроков в день. Мне нужно, понимаешь…»
— Погрузиться глубже?
— Да. И мы подумывали поехать куда-нибудь северо-западнее и открыть там свою студию, потому что мне очень нравятся горы и тропические леса. Мы сказали Мэри…Мы пили кофе вместе и попросили у неё благословения на открытие этого пространства. Я подумал, что она не хочет, чтобы мы это делали, подумал, что ей приходится говорить то, что она думает, но не хочет нам говорить. Она говорила, запинаясь. И мы были просто опустошены. И в конце концов она сказала: «Мы думали, что, может быть, вы двое согласитесь принять у нас управление YogaWorkshop». У меня затрепетало в сердце. И мы согласились.
— И до сих пор занимаетесь этим.
— Да, до сих пор. Это было даже лучше, чем то, о чём я мечтал.
— Это удивительная история. Спасибо, что поделился. Но я должен спросить, хотя, наверное, я уже знаю ответ. Что заставляет тебя сегодня вставать на коврик? Проработка всех тех событий, о которых ты рассказал? Какие-то новые события?
— Нет. Сначала йога была для меня способом преодолеть эти депрессивные состояния. Мне потребовалось около пяти лет, чтобы стать менее восприимчивым к этим депрессивным состояниям. И это был постепенный процесс. Я проводил в этих состояниях всё меньше и меньше времени, пока не перестал впадать в них вообще. И где-то через семь лет пропали даже намёки на эти мысли, которые существовали где-то в глубине моего сознания. Они были просто стёрты.
Тем не менее, моё очарование этим состоянием расширения сознания, которое я испытываю, занимаясь йогой, заставляет меня идти вперёд. И для меня это абсолютное потрясение понимать, что значит иметь относительно здоровое сознание. Это намного более глубокое и интересное, гипнотизирующее чувство, чем что-либо, что я мог себе представить. И сейчас я ощущаю себя как часть… Я чувствую себя вовлечённым в этот процесс развёртывания, процесс извлечения себя из ментальных проекций, и в то, что открывается с помощью этого обновлённого, перенастроенного отношения к этим ментальным состояниям. Это очарование поддерживает меня в моём желании выходить на коврик каждый день вместе с благодарностью за возможность проживать эту жизнь и испытывать любопытство по отношению к этому существованию, расширять осознание и выходить за пределы ограниченного, изолированного сознания, обусловленных представлений о себе.
И в лучшие свои дни я испытываю ощущение танца Шакти, любви, осознания чувственного выражения внутреннего созидательного потенциала. Что-то, что действует через меня, и я участвую в этом, когда я практикую или просто живу. Так что в мои лучшие дни желание быть частью этого танца — это то, что заставляет меня подниматься рано утром с огромным восторгом.
— Потрясающе! Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты пришёл ко мне. Было здорово узнать о тебе побольше. И я очень ценю, что ты рассказал эти детали. Думаю, для многих было важно услышать это.
— Спасибо тебе, Тейлор. Спасибо за то, что ты делаешь. Это очень важно. Ты тоже делился своей историей, которая стала вдохновением для меня и для многих других людей, я уверен. Спасибо.
Оригинал интервью — https://www.taylorhuntyoga.com/podcast/ty-landrum/.
Перевела Ася Кудрявцева.