Учитель метода Анна Гурьева – о гуманистических идеях, на которых держится питерское комьюнити, о том, как асаны помогают достичь всё принимающего сознания Шивы, о праве на любое мнение и про то, что общего между практиками аштанги и енотами.
— Аня, ты из Петербурга?
— Нет, я родом из Сибири, из города Томска.
— Как ты оказалась в Петербурге?
— Я из семьи университетских преподавателей-историков, и моё детство прошло в маленькой хрущёвской квартире, набитой книгами от пола до потолка. Папа сам сделал для них стеллажи. Тогда сложно было раздобыть материалы, один из родителей папиных студентов привозил ему доски по какому-то страшному блату, и папа запирался в подвале и мастерил. Все стены в нашем доме, кроме одной, которая была занята шкафом с одеждой, заставлены книгами. И на день рождения мне дарили столько книг, сколько мне лет. Так продолжалось до 13 лет, после этого, видимо, стало накладно (смеётся).
— Ты начитанный человек и хорошо знаешь историю?
— Историю я знаю очень плохо, у меня никогда не было связи с этой наукой, однако пребывание в таком пространстве широкого культурного дискурса развернуло моё мышление под определенным углом, и страсть к йоге и буддизму родились ещё в те времена, мне кажется. У нас было много прекрасных книг на эту тему, мне нравилось смотреть на изображения будд. Мама преподавала в моём лицее мировую художественную культуру и читала прекрасный курс о культуре Индии. Там, конечно, было и о буддизме. И я помню, какие приятные ощущения и впечатления у меня вызывали эти истории, книги и картинки. А потом я переехала в Москву и оттуда совершенно случайно – в Питер. Мой хороший друг пригласил меня познакомиться с друзьями, побродить по городу. Мы приехали на Васильевский остров в классический питерский сквот, набитый людьми с музыкальными инструментами, занятыми непонятно чем, из которых работал только один человек и он же был вокалистом местной группы, которая обитала в этой квартире. Я в него влюбилась и переехала.
— А ты закончила учёбу?
— Я вернулась в Москву, собрала вещи и сказала бабушке с дедушкой, что уезжаю жить в Петербург. После они помогли мне перевестись в питерский вуз.
— На кого ты училась?
— На лингвиста-переводчика.
— Вау, это пригодилось тебе впоследствии. Этот парень потом стал твоим мужем?
— Нет, это был краткий непродолжительный роман. Но я осталась в Петербурге.
НИКОГДА, НИ ЗА ЧТО, И ТОЛЬКО НЕ ЭТО
— Родители живы сейчас?
— Папа умер, а мама так и живет в Томске.
— Папа застал твой переход в йогу?
— Нет. До этого момента он не дожил.
— А мама как отнеслась?
— Очень позитивно. Она рада за меня. В прошлом году она, наконец-то, приехала к нам в гости. Мы показали ей шалу, я познакомила её с администраторами, преподавателями, ей очень всё понравилось. На самом деле жизнь сложилась довольно забавно, потому что почти все в моей семье, кроме дедушки, —преподаватели. И я помню, как в период подросткового бунта я пообещала себе, что я никогда, ни за что, и только не это (смеётся). И чем всё закончилось? Когда я начала преподавать, то обнаружила, как естественно я себя чувствую, занимаясь этим. Думаю, что семейная профессия перешла мне по наследству, хотелось мне того или нет.
— В прошлый раз, когда мы говорили о домашнем насилии, ты упомянула, что регулярно заниматься йогой стала со второго раза. Расскажи о своей первой попытке – что это было и почему отношения с йогой тогда «не сложились»?
— Дело было так: я когда переехала в Питер, последовала уговорам друзей и полгода занималась хатхой. Мне было, наверное, 22. Мне быстро наскучило, и я бросила. Потом, когда я познакомилась со своим будущим мужем, он вдруг захотел заниматься йогой. Мы попробовали йогу Айенгара, и нас хватило примерно раза на три. Но почему-то мы оба хотели продолжать практиковать. И мы придумали такую историю: решили, что будем организовывать йога-фестивали. Тогда вообще ничего такого в России не было. Мы решили, что позовём туда много разных преподавателей, попробуем всё, что есть, и так в конце концов что-нибудь для себя найдём. И с 2009-го по 2012-ый мы каждый год проводили эти фестивали. Начали с одного раза в год, потом переключились на два, а в какой-то момент было целых три.
— То есть не будучи внутри, не занимаясь йогой, вы организовывали фестивали йоги? Вау.
— Ага. Мы проводили исследование. Я даже не помню, откуда взялись все эти люди, появились все эти контакты, но буквально на второй год у нас была очень слаженная тусовка преподавателей, прекраснейших совершенно, многие из которых сейчас очень известные, популярные и очень профессиональные люди. Мы каждый год собирались, был какой-то костяк, и мы приглашали новых людей по наводке этого костяка. Мы ездили на Чёрное море в старый советский пансионат. Это было страшно весело! Дряхлый и местами совершенно убитый, но с огромной восхитительной территорией и кучей площадок, которые каждый раз приходилось приводить в порядок – чистить и украшать. У нас была чайная, кришнаиты, которые готовили свои сладости, всё это фестивальное безумие с киртанами, плясками, кострами, с абсолютно сумасшедшими затеями – всё это было весело и восхитительно. Фестиваль шёл неделю, в течение этой недели мы занимались у разных преподавателей, затем возвращались в город и ещё недели на две нас хватало, а потом мы бросали. Так продолжалось до тех пор, пока наш друг не пригласил к нам на фестиваль Машу Старченко. Маша работала в «Аштанга-йога центре» в стародавние времена, когда он ещё не разделился. В то время она занималась аштангой и успела два раза съездить в Майсор. И она была приглашена как преподаватель аштанги. За неделю фестиваля Маша выдала нам всю первую серию (смеётся). Естественно, не в формате майсор-класса, это было нереально. В формате полу-led с объяснениями, как это бывает на семинарах для начинающих. И всё. Мы попали (смеётся). Тогда мы проводили два фестиваля: весной и в конце лета, Маша была на обоих. Я помню, как приехала со второго и продолжила дома заниматься сама по распечаткам, по книгам, видео. В Петербурге не было преподавателей, не к кому было ходить. Но я с тех пор не прекращала заниматься.
Муж начал заниматься со мной, ему тоже очень понравилась методология, система. Понравилось, что есть последовательность, которую ты можешь выполнять и никого не спрашивать. Он долгое время приставал к преподавателям нашего фестиваля с просьбой как-то пояснить ему логику построения последовательностей, потому что он не любит никуда ходить, он любит заниматься сам с собой дома, и никто не мог толком ему ничего сказать. Как только появилась аштанга, всё упростилось, и мы просто начали заниматься.
— И он всё это время практикует?
— Да, с большей или меньшей степенью интенсивности. Он три раза ездил со мной в Майсор, занимался у Сарасвати. Сейчас он занимается дома столько, сколько ему хочется, без фанатизма.
— А вот зная своего мужа и имея большую выборку учеников, можешь ли ты прокомментировать слова Эдди Штерна о том, что счастливые люди в аштангу не приходят. Ты согласишься с таким выражением?
— Честно говоря, я не знаю, потому что для этого должна быть какая-то более широкая статистика, более объёмная. Ко мне приходят заниматься очень разные люди, и далеко не всегда они намерены решать острые проблемы. Иногда это так, и порой эти проблемы начинают решаться прямо у тебя на глазах, после чего люди перестают заниматься. Но также много людей, у которых нет каких-то неврозов или проблем, им просто понравилось практиковать, и они с удовольствием это делают. Поэтому я бы не стала так обобщать, но у Эдди, конечно, выборка более масштабная.
—— Супруг преподаёт йогу?
— Нет. Он программист, слава богу (смеётся).
— И привлечь его в качестве ассистента к процессу ты не хотела?
— Нет. Когда мы начали заниматься и практиковали дома сами, мы друг другу помогали. Всё было хорошо, но мы оба ужасные перфекционисты, и лучше, если этот перфекционизм направлен в разные области. Потому что, если наши идеи не совпадут, предстоит долгая работа (смеётся).
— А что практикует твой муж? Какую серию?
— Только первую, причём это позы стоя, немного сидя, перевёрнутый блок и завершающие асаны.
— Ему этого достаточно или есть другая причина?
— Ему достаточно. Иногда он добавляет что-то ещё, например, недавно начал бегать, но без фанатизма.
—— И он это совмещает с аштангой? Я знаю много случаев, когда люди пытаются, например, практиковать и бегать, но в скором времени что-то слетает обязательно.
— Поскольку мой муж делает по чуть-чуть того и сего, у него всё в порядке. Просто первая серия целиком отнимает у него слишком много сил, и ему потом тяжело работать, а ему нужна свежая голова. Поэтому он свою нагрузку дозирует так, чтобы она не препятствовала его работе.
— Я объясню, почему спросила про серию: у меня подруга практикует аштангу и у неё был период, когда она рассуждала над своим не желанием когда-нибудь преподавать йогу, но такой якобы необходимостью. Мол, раз ты практикуешь, то следующий шаг – это вести классы, хотя очевидно, что это не так, многие выбирают этот путь для себя только для поддержания здоровья…
— Конечно! Как поддержку для жизни. Не как работу и зачастую не как путь духовного развития. Мой муж именно так относится к йоге, он осознаёт слабые места своего тела и старается поддерживать его в хорошем состоянии, вот и всё. Когда мы открыли шалу, мой муж попробовал в зале просто постоять раза три или четыре, несколько раз кому-то объяснил, как выполнять Сурья Намаскар. Он очень сильно устал (смеётся), сказал, что эта работа очень тяжёлая и он ею заниматься никогда не будет.
— Физический момент понятен, а вовлечь его в глубину практики, в философию – этого желания не было у тебя?
— Мы вместе практикуем буддизм и начали это делать ещё до появления йоги. Поэтому у нас общее поле практики. Я работаю с двух сторон, скажем так, а ему достаточно одной. Он перечитал всю йогическую литературу, все классические тексты, хорошо образован и в плане буддистской философии, и в плане йоговской. Так что никакого зазора между нами нет. Конечно, я делюсь с ним своими инсайтами, хоть он и не всегда может в полной мере прочувствовать то, что я рассказываю. Он тоже очень любит Тая (Тай Ландрум – авторизированный преподаватель аштанга-йоги (Level 2) – прим. Аshtanga-samgha), он с ним знаком лично и считает его одним из лучших учителей. Обожает Барышникова, даже еду ему готовил, когда Дима у нас жил (смеётся). Так что у нас есть общая вселенная.
МУЛА-БАНДХА И БЕЗУСЛОВНАЯ ЛЮБОВЬ
— Раз уж ты сама коснулась Тая: кто твой учитель сейчас? Шарат или Тай?
— Ну, начинается! (смеётся)
— А что здесь такого? Вопрос без подтекста.
— Я считаю, что учителей может быть больше одного. Они учат нас по-разному и разным вещам. Мы ведь не ждём, что учитель математики станет обучать нас русскому языку.
—— Ты с Таем как познакомилась? В Майсоре у Шарата?
— Да.
— А с Таем в роли учителя ты как познакомилась?
— Мы были у Шарата в один и тот же год, он был с женой и дочкой. Это было за полгода до его семинаров в России, и Дима Барышников попросил меня записать рекламное видео. Мы с Таем встретились на coconut-стенде, сняли видео, и я была невероятно поражена тем, какой он простой и милый, потому что перед интервью я посмотрела его материалы, и в моём воображении это был супер-герой, мчащийся с ногой за головой сквозь космос. Но оказалось совсем не так. Вскоре после этого я поехала в Боулдер на месячный интенсив его учителей, Ричарда Фримана и Мэри Тэйлор. Помимо интенсива вечерами я ходила на майсоры к Таю. Это было, конечно, тяжело физически, но устоять было невозможно.
Я помню, как сидела над его расписанием и понимала, что не могу никуда поехать: дорого и далеко. Все семинары у него в основном в Европе, ретриты двухнедельные в Индии и на Майорке, и я не могла себе этого позволить. А через два месяца я получила письмо от Тая, с которым мы полгода не общались.
— Тело спокойно приняло этот вызов?
— Да, потому что не было другой активности: я жила рядом со студией, ничем больше не занималась. К тому же то, как они учат, настолько органично для тела и ума, что энергии очень много. Это было очень здорово, потому что всю теорию, которую я получала в первой половине дня на классах у Ричарда и Мэри, я могла по второму разу отшлифовать у Тая.
— А Тай, прости, я не в курсе, он там жил и так совпало, что они там вели?
— Первая учительница метода у Тая – студентка Ричарда Фримана, поэтому он с самого начала получил практику по методологии Ричарда. И затем, совершенно мистическим образом и по велению сердца, он бросил потенциально перспективную работу в университете, которую ему на тот момент уже предложили (а по американским меркам это очень круто и твоя жизнь, можно сказать, состоялась), и уехал в Боулдер. Там в первый же день он отправился заниматься к Ричарду Фриману, чьи книги знал уже практически наизусть. И первым человеком, на которого он наткнулся, открыв дверь, была его будущая жена (смеётся). Через полгода они поженились, и он остался в Боулдере. Он стал близким учеником Ричарда и Мэри, и, пожалуй, так много учиться у Фримана не было возможности больше ни у кого. И не потому, что он – Фриман – этого не позволял, а просто таких въедливых и любопытных людей больше не нашлось. Я спрашивала Тая, как ему удалось такого закрытого и неразговорчивого в целом Ричарда достать из своей скорлупы, и он сказал: «Я просто приходил к ним домой и говорил Мэри, что меня мучает вопрос о йоге и мне очень важно его прояснить, и спрашивал, могу ли я поговорить с Ричардом. И Ричард никогда не отказывал». Много времени он вот так с ним провёл, обучаясь, можно сказать, один на один. Какое-то время спустя Тай и его жена захотели открыть свою студию и сказали об этом Мэри. А Мэри им: «Подождите-подождите, мы подумываем передать свою студию кому-то, мы хотим передать её вам». И вот эту самую легендарную студию Yoga Workshop, которая просуществовала тридцать лет, они передали Таю и его жене. Поэтому, когда я туда попала, по сути, это была студия Тая – он в ней полноценно преподавал, а Ричард и Мэри иногда проводили там свои интенсивы.
Я очень увлеклась «фриманологией», как это называет Дима Барышников, методологией Фримана, и после отъезда продолжила в этом направлении работать и эти пути исследовать. Вскоре к нам приехал Тай с семинарами. В Питере я ему ассистировала, из-за чего приходилось вставать в 2 часа ночи, чтобы приехать в шалу пораньше и сделать свою практику. Когда он приходил, я была уже на заключительных позах, прорабатывала эти позы с ним, а потом оставалась ассистировать. И чем больше я на него смотрела, тем сильнее меня цепляло. Но в итоге этот момент распознавания человека, у которого ты хочешь учиться, произошёл, когда я получила травму, и, пытаясь с ней разобраться, начала смотреть его видеоуроки на его платформе Yoga workshop online. Там у него есть восхитительный видео-курс, где собраны все его ключевые идеи, разбитые по темам – прогибы, скручивания, балансы и так далее. Я начала его смотреть, и это была просто революция. Во-первых, я разобралась со своей проблемой, но не на уровне локального дискомфорта, а на уровне основополагающего паттерна движения, который я не понимала. Во-вторых, его невероятная техничность и, главное, философия, которая лежит в основе его преподавания и любых техник, которые он объясняет, настолько резонировали с моим состоянием и внутренним запросом, что мир перевернулся. Серьёзно, это был переломный момент в практике и не только. Он говорил о вещах, которые долгое время я не могла прояснить для себя в контексте буддизма: например, как трансформировать энергию желания в безусловную любовь посредством мула-бандхи.
— И как же?
— Безусловная любовь и сочувствие – краеугольный камень буддизма, там это называется “бодхичитта”, но я никогда не слышала, чтобы кто-то пытался реализовать это с помощью бандх! Энергия желания – основной материал, из которого состоят человеческие существа. Это жажда счастья, которое мы ошибочно пытаемся отыскать, манипулируя обстоятельствами, вещами и людьми. Это стремление постоянно находиться в пространстве любви и принятия, которого мы требуем от своих близких. Однако это пространство находится внутри нас самих, и, получив ключ от этого сакрального центра нашей сущности, мы навсегда забываем о страдании, неудовлетворенности и страхе, и нам более не требуются внешние объекты, чтобы создавать иллюзию этого состояния, потому что оно и есть мы. Тай учит, как с помощью техник хатха-йоги открывать доступ к этому источнику жизненной силы и трансформировать свои эгоистические устремления в сочувствие и любовь.
На самом деле, если слушать внимательно, то оказывается, что всё, о чём Тай рассказывает через техники, выстраивание, пранаяму, чантинг и философию – это бодхичитта, безусловная любовь, полная открытость к реальности бытия. Вся его история – это история о любви. Я неоднократно видела, как люди на его семинарах переживают состояние открытости и доброты, которое они не в силах описать словами. Полагаю, так случается потому, что благодаря его устремлениям в них пробуждается изначальный потенциал любящей доброты и сочувствия, который только и может сделать нас по-настоящему счастливыми.
Переосмыслив свою буддийскую практику сквозь призму кашмирского шиваизма и индийской тантры, я стала видеть глубже и обнаружила, что ответы на некоторые вопросы были у меня перед носом, просто нужно было смотреть на вещи шире. Очень полезно иногда исследовать что-то другое, помимо того, чем занимаешься всё время. Вот в этот момент я очень сильно захотела у него учиться. Очень сильно. Я помню, как сидела над его расписанием и понимала, что не могу никуда поехать: дорого и далеко. Все семинары у него в основном в Европе, ретриты двухнедельные в Индии и на Майорке, и я не могла себе этого позволить.
А через два месяца я получила письмо от Тая, с которым мы полгода не общались. Он написал, что будет проводить двухнедельный ретрит в Индии и спросил, не хочу ли я ему ассистировать. Я чуть со стула не упала, честно. Я попросила мужа перечитать это письмо со словами: «Ты то же самое видишь, что и я?». Это было удивительно, не было никакой предыстории, которая могла бы это хоть как-то объяснить. К тому же в конце декабря я собиралась поехать на ретрит, который заканчивался 3-го января, а семинар Тая начинался 5-го, мне оставалось только перелететь из Дели в Гоа. Так я поехала ему ассистировать, и с этого момента считаю его одним из своих учителей.
— Скажи, когда ты поняла, что он твой учитель – это как-то обговаривалось? То есть ты ему озвучиваешь это своё понимание? Или то просто с ним практикуешь, а внутри понимаешь, что именно этот человек для тебя ориентир.
— Мне кажется, это естественным образом складывается само. По крайней мере, так получилось с Димой Барышниковым — я просто очень хотела и хочу у него учиться. И с Таем это срослось само.
— То есть изначально ты стала практиковать по бумажкам и книгам, потом стала ездить в Москву к Диме…
— Да, потом я начала учиться у Димы. Я приехала в Москву по наводке друга, который сказал: «Едь в Москву, там столько майсор-классов!», и вот я пошла на свой первый майсор-класс в «Аштанга-йога центр». Помню это чувство, когда ты ужасно боишься забыть последовательность и облажаться и собираешься на майсор как на экзамен. Со всеми этими чувствами я пришла, а вот преподаватель не пришёл. Я позанималась тогда в зале сама, потом явился Барышников и без тени сомнений говорит: «А чего ты уходишь-то? Оставайся на второй класс». Я не осталась, но позже пришла снова. И через какое-то время – не могу это объяснить, это было интуитивное чувство, – мне показалось, что Дима может меня действительно научить чему-то, чему никто не сможет. Я продолжала к нему ездить при любой возможности, благодаря ему моя практика развивалась и не увяла, несмотря на отсутствие домашней шалы. Благодаря Диме я открыла «фриманологию», познакомилась с Ричардом Фриманом и Таем. Без Димы ничего бы этого не случилось. Дима очень поддерживает и мою практику, и обучение у Тая, – всё это органично существует в одном поле.
— А ты перестала ездить в Майсор?
— Я была там последний раз в 2018-ом году, в прошлом не смогла зарегистрироваться. Что будет дальше – неизвестно.
ПРОСТРАНСТВО ДЛЯ ВСЕГО
— Расскажи про ассистирование – это страшнее и ответственнее преподавания?
— До семинара Тая я два года ассистировала в Майсоре, а после такого уже ничего не страшно (смеётся). Но я готовилась: пересмотрела все его курсы, все его led-ы. Помню, как летела в самолёте, слушала его led первой серии и выписывала инструкции, которые он даёт, на случай, если мне придётся что-то кому-то объяснять, чтобы делать это в том же ключе. Однако Тай умеет давать людям пространство и не хочет никого контролировать, так что с ним очень легко находиться в одном зале. Иногда возникали какие-то вопросы, в основном из-за разницы подходов Шарата и Тая к некоторым вещам. Через неделю мы с моим другом и коллегой-ассистентом Сэмом попросили обратную связь, Тай сказал, что он очень доволен, ему всё очень нравится, он нам признателен и благодарен. Если он считал, что какие-то вещи можно сделать иначе, он мог об этом сказать или что-то показать, – и всё это очень органично, без чувства превосходства, просто «смотри, можно ещё вот так».
— Аня, мы когда разговаривали с тобой в прошлый раз, ты затронула тему обвинений в адрес Паттабхи Джойса. Вопрос не об этом, он косвенно вытекает. Мы у себя в аккаунте однажды опубликовали перевод рассуждений Дэвида Гарригеса об аштанге, и наша подписчица — преподавательница аштанги – возмутилась. Мол, как мы так можем, ведь он поддержал обвинения против гуруджи. Мы тогда удалили пост, избегая негатива и не желая пускаться в объяснения. Потом был момент, когда мы опубликовали анонс семинара Эдди Штерна и снова – уже от другого человека – получили упрёк за это, поскольку Эдди снял портрет гуру в шале в Нью-Йорке. А у меня встаёт в связи с этим вопрос: окей, мы составим список тех, кто не поддержал Паттабхи Джойса, сделаем вид, что их не существует и забудем об их вкладе в популяризацию метода, – но сколько «йоги в такой йоге»? Какое лично мы имеем право проводить такой «отбор» и отсекать людей только за якобы неугодное нам или кому-либо мнение?
— На мой взгляд, это неразумно. Если следовать этому правилу, нам придётся сейчас отсечь контакты практически со всеми западными преподавателями. Я отношусь к этому как последствиям нашего советского прошлого и привычке делить всё на белое и чёрное, своих и чужих, не оставляя совершенно никакого пространства для иных взглядов, мировоззрений и возможностей. Американское консульство вывесило знак ЛГТБ, а Кремль выразил недовольство. Для меня эта история из этой же серии. Я не участвую ни в каких прениях, не вступаю ни в какие партии, но я понимаю людей, которые занимают ту или иную позицию – они имеют на это право. Однако мы не имеем права совершать насилие над другими людьми и заставлять их принимать нашу позицию. Иначе вскоре появится несколько «под-партий»: партия «про-Шарат», партия «про-гуруджи» и так далее. Надеюсь, что скоро всех “отпустит”.
Вся эта история взорвалась окончательно, когда Шарат написал в Instagram, что он признаёт эту ситуацию, что ему жаль, что так было. И после этого началось вот это всё – петиции в поддержку Паттабхи Джойса, происки американского йога-альянса, раздел территории и денег, теории заговоров. Я не снимала портретов, потому что я считаю, что так или иначе это часть нашей истории и я не могу принять какую-то позицию в принципе, потому что у меня недостаточно информации. Я знаю людей, которые считают себя пострадавшими, но также недавно я познакомилась с женщиной, которая практиковала с Паттабхи Джойсом, и у неё остались самые тёплые воспоминания. Она видела, как всё происходило, и считает, что имела место неверная интерпретация и он вообще ничего не имел в виду, что он был совершенно невинный и добрый человек. Я оставила в своей шале всё как есть, но, естественно, не собираюсь отгораживаться от той половины комьюнити, которая имеет другое мнение. Тем более, как ты сама сказала, это множество взрослых, опытных, многомудрых преподавателей, которые имеют право на свой голос и взгляд.
— Спасибо. Скажи, пожалуйста, твоя шала – это первое место, где в Петербурге стали вести аштангу?
— Нет, за год или полтора до этого наш питерский преподаватель Игорь Красильчук, он ученик Лино Миеле…
— Да, я знаю его!
— Он начал вести в йога-клубе «Сфера» майсор-классы. То есть как минимум год до открытия шалы он там вёл по утрам. У него также было четыре майсора и два led-класса.
— А ты к преподаванию через сколько времени пришла и как?
— Хм… Может, спустя 4 или 5 лет… Мы решили открыть шалу совершенно спонтанно, сидя в Майсоре с друзьями, распивая чаи уже который час подряд и сетуя на то, что нет в Питере комьюнити и именно шалы, то есть пространства, где была бы только аштанга и ничего кроме аштанги, традиции в чистом виде. К этому времени я посетила в Москве все семинары, которые проводил «Аштанга-йога центр», окончила курс для преподавателей, ежегодно ездила в Майсор. Но я не собиралась преподавать, никогда не вела майсоры. Мы много путешествовали, жили в Азии, я преподавала в местных студиях аштангу в модифицированном ключе. И мы решили, что откроем шалу, я начну, а тем временем мы поищем учителей, которые захотят там остаться. За 3 или 4 недели до того, как мы нашли помещение и начали делать ремонт, я поехала в Москву к Диме, и после первого майсора он вышел и говорит: «Ты преподаёшь где-нибудь?» Я говорю, нет. Он: «Тебе надо преподавать». Это было весьма удивительно. И совершенно случайно вышло, что, когда мы были уже на стадии ремонта, в Петербург приехала Таня Левицкая – она ученица Михаила Константинова и в год открытия нашей шалы получила авторизацию. Она тоже по любви переехала в Петербург, мы лично не были знакомы, виделись только на семинарах. Увидев, что она переезжает в Питер, я написала ей, пригласила в гости. Я не помню, как проходила беседа, но Таня утверждает, что это было так: «Привет, Таня, мы открываем шалу, ты будешь у нас работать». К счастью, Таня страстно любит аштангу, и она всячески готова её развивать и поддерживать, особенно там, где её нет. И также она любит начинать и развивать какие-то проекты. Таня согласилась, и так мы и начали – она вела занятия по утрам, а я по вечерам. Никого другого в тот момент не нашлось.
— А как вы находили учеников? Появляется место, в котором ведут только аштангу, про аштангу никто не знает…
— Мы начали с того, что провели вводный курс. Пришло семь человек, а мы думали, что вообще никто не придёт. У нас был опыт йога-маркетинга ещё по фестивальной работе, и, поскольку мой муж программист и неплохой маркетолог, за полгода до открытия шалы уже был готов сайт, какие-то ресурсы, реклама. То есть определённая система информирования имела место быть. А потом я пришла на первый утренний майсор, открыла дверь и в шалу забежали десять человек, первый из которых купил безлимитный абонемент. Выяснилось, что эти люди занимались аштангой, но дома, нерегулярно, кому-то позарез нужен был авторизованный преподаватель, и так далее. Помню, как я стою и думаю: «Господи, что мне с ними делать» (смеётся).
На самом деле, я не знаю, откуда брались люди. В основном работало сарафанное радио, отчасти реклама. Приходило много новичков, а им без разницы, какая йога: они просто видят слово «йога» в расписании, смотрят на локацию и идут. Если им нравится – они остаются, если им не нравится – они уходят. Мне кажется, у нас за пять лет только трижды так случилось, что никто не пришёл.
— Ты писала недавно, что какую-то роль сыграли практикующие в том, что шала пережила период карантинных мер. Как это было?
— Когда мы закрылись на карантин, сразу решили, что все классы будут за донейшн, поскольку у большинства наверняка нет денег и все в подвешенной ситуации. Мы просто хотели поддерживать своё комьюнити, вот и всё. Но оказалось, что комьюнити очень хочет поддерживать шалу, и студенты все эти 2,5 месяца жертвовали шале деньги, несколько человек давали нам значительные суммы, за счёт чего мы платили аренду. Я безгранично благодарна всем нашим студентам, которые помогли не потерять это место.
— Почему практикующие в твоей шале называются енотами? Откуда это пошло?
— Когда-то мы ездили в Краснодарский край отдыхать там в диких местах, на диких пляжах. На этих пляжах водились еноты, и они составляли просто половину радости от пребывания там. Это невероятного ума, смекалки и «мимимишности» зверюшки, которые могут добыть еду из всего, чего угодно – открыть любую банку, залезть на любое дерево и расковырять любой пакет. И за годы взаимодействия с этим «енотским» зоопарком у нас сложилась своя мифология, связанная с енотами и с их схожестью с человеческими существами. Я где-то слышала, что у них мозг как у 3-летнего ребёнка. Когда мы проводили фестивали, эта мифология продолжала развиваться и естественным образом «переехала» в шалу. Еноты – это такие существа, которые невероятно умны, милы, которых очень хочется любить, кормить и всячески поддерживать, и дружить с ними, а наше комьюнити именно такое!
Все традиции сходятся на том, что живое существо находится в состоянии базовой глубинной неудовлетворенности своим бытием. И это проявляется как глубинная потребность, не наполняемая ничем — что ты ни делай, что ты ни клади туда, этого всегда недостаточно.
— А расскажи про эту атмосферу дружественную у вас – это само собой сложилось так или ты что-то специально делала? И что ты думаешь на счёт того, что нужно почаще покидать границы такого комьюнити, чтобы не пребывать в «розовых очках» и не забывать, что в мире – не сплошь практики йоги, вегетарианцы и «просветлённые»?
— С самого начала, когда мы задумывали шалу, идея была – сделать это для комьюнити. Мы хотели создать место, которое будет приятным и доступным для людей, в том числе финансово, поэтому и цены сразу были более, чем дружественные, и остаются такими до сих пор. Когда мы планировали, как всё будет в шале, мы думали о том, как люди будут здесь друг с другом общаться и так далее. Поэтому мы сразу решили, что у нас будет бесплатный пуэр и мёд, например. Потому что пуэр и мёд — это отличный повод поговорить! (Смеётся). Первый месяц мой муж приходил заниматься вместе со мной, героически вставал в 5 утра (мы сразу договорились, что неважно – будет в шале кто-то или нет, мы будем приходить и заниматься, чтобы создавать это энергетическое пространство). Он заканчивал практику, выходил в наш маленький чилл-аут, пил там чай, наливал чай людям, которые выходили с практики, угощал их и просто сидел там с чаем. И поскольку он там сидел, другим тоже хотелось сесть рядом и поговорить. И очень быстро люди стали там оставаться, это как-то сложилось само собой с самого начала.
Комьюнити, которое у нас есть в текущий момент – словно маленькая локальная утопия, которая существует в нашем маленьком пространстве. Потому что это комьюнити полностью построено на гуманистических общечеловеческих ценностях, на идее заботы о другом, на идее о том, что нужно как раз выходить за пределы своего комфорта, своего маленького мирка, смотреть по сторонам, смотреть на других людей и помогать им, заботиться о них – неважно, соседи ли это по коврику или кто-то другой. Это комьюнити очень инклюзивное, оно готово принять кого угодно. Когда к нам приходят новые люди, они могут очень быстро – если им хочется, если у них нет каких-то идей о том, что они не готовы общаться, – включиться в наше сообщество. Это отражает эволюцию шалы как таковой: поначалу мы все хотели делать прикольные позы, и все наши студенты тоже хотели делать прикольные позы, сходили с ума по асанам, потом был какой-то другой период, а сейчас практика – это способ исследования себя и способ быть полезным для других. Это та идея, которую мы транслируем вовне, и которая стала органичной и естественной частью сообщества. Именно на этом держится наше комьюнити, не на асанах, не на идее традиции, не на идее правильного или неправильного. На идее того, что любой человек заслуживает счастья и мы хотим друг другу в этом помогать.
У меня нет ощущения йога-пузыря, но мы очень постарались и стараемся не создавать этого пузыря: мы такие, какие мы есть, и в это пространство может прийти любой человек. Когда мы куда-то едем – это пространство переезжает вместе с нами. Эти ценности работают в любом месте и любом сообществе. Разумеется, есть много разных традиций, сообществ, есть те, кто ходят в Макдональдс и те, кто сыроедит – это неважно, если ты понимаешь или хотя бы пытаешься понять эту общечеловеческую основу, которая есть у всех. Тогда нет пропасти между тобой и миром.
НЕ ЛУЧШАЯ ВЕРСИЯ СЕБЯ
— Про твоё погружение в буддизм. До этого у тебя была вера в другую религию?
— Нет. Я побывала в разных сообществах, может, не религиозных, но полурелигиозных. Никакое из них мне не подошло, а буддизм случился в моей жизни так же спонтанно, как и йога. Одно из сообществ я как раз собиралась покинуть за ненадобностью, и тут я встретила свою стародавнюю подругу, которую не видала много лет. Она давным-давно была практикующей буддисткой и пригласила меня на курс пховы, его проводил Лама Оле Нидал. Курс пховы – это где тебя учат правильно умирать. Это был мой первый буддийский курс. Пять дней мы медитировали по девять часов в день, три сессии по три часа. Я не занималась тогда йогой, я не медитировала и вообще не была готова к происходящему. Через полчаса у меня, естественно, уже отваливались спина и ноги, но я помню, как зашёл Оле и я поняла, что мне нужно там остаться. Это непростая практика, она требует недюжинной концентрации, внимания и подготовки. Успешным знаком прохождения пховы является дырка на макушке, потому что, когда открываешь свой центральный канал физически, у тебя в районе макушки появляется маленькое отверстие. И человек, который ведёт курс, должен проверить – есть у тебя эта дырка или нет.
— Это в прямом смысле?
— Абсолютно. Есть много фотографий смешных лысых монахов, которые после прохождения курса пховы засовывают себе в макушку соломинку. В общем, после обнаружения дырки в моей голове, которая была не совсем по центру, так как я не смогла все пять дней высидеть с прямой спиной и, видимо, всё время немного наклонялась в стороны, — неважно (смеётся), я захотела остаться. Помню, как приехала домой с большими глазами и большим воодушевлением, мой муж решил попробовать вместе со мной. Нам дали предварительные практики, мы их начали делать, начали ходить на лекции Оле, когда он приезжал, начали ездить на разные ретриты, и где-то ещё через 3-4 года встретили своих собственных учителей.
— Кому резонирует буддизм, его учение – что делать этому человеку? Куда идти, какие книги читать? Как на этот путь вставать?
— Можно почитать Мингьюра Ринпоче, он очень внятно и доступно пишет. И, наверное, я бы поступила так, как я в своё время поступила с аштангой: я бы посмотрела, какие есть буддистские общины в моём городе, и походила по ним, посмотрела бы, где мне захочется остаться. По крайней мере на первое время, ведь ты можешь просто начать и тебя это ни к чему не обязывает. В любом случае дадут какие-то инструкции, научат основным принципам медитации, начнёшь пробовать, смотреть, возможно, поймёшь со временем, что тебе нужно, и будешь органично развиваться.
— Муж моей сестры сейчас знакомится с этой темой, начинает медитировать, и спросил меня на днях про отличительные черты буддистов. Мол, православные носят крестики на шее, а как понять, что человек буддист. Никак ведь?
— Только по мировоззрению, у буддистов нет никаких «опознавательных знаков». Более того, человек может не считать себя буддистом, но по мировоззрению быть таковым.
— Буддизм отрицает бога?
— Буддизм отрицает наличие постоянно существующей, вечной и неизменной сущности, скажем так. То есть в этом смысле можно сказать, что да. Буддизм признаёт наличие богов, которые живут в мире богов. В буддистской космологии это один из шести миров, такой же как мир людей и полубогов, в котором обитают Ганеши и прочие любимые наши существа. Но царя на облаке у буддистов нет.
— Смерть — одна из центральных тем буддизма?
— Я бы так не сказала. Буддизм не относится к смерти как к чему-то особенному. Он относится к ней как к естественному аспекту нашего бытия.
— Я хотела спросить, делаешь ли ты практики по подготовке к смерти, но ты с этого начала знакомиться с буддизмом, судя по всему.
— Да, эта практика называется пхова, но она не входит в мой набор постоянных практик, у меня не было такой рекомендации от моего ламы.
— Помогает ли тебе философия буддизма в практике аштанги и йоги как таковой?
— Да. После знакомства с Ричардом Фриманом я изменила свои взгляды на философию йоги, потому что в его мире йога и буддизм являются ветвями одного дерева, и пересечение здесь настолько глобальное, что я сейчас не разделяю их, у меня есть общий взгляд на вещи, который сформировался под влиянием того и другого, с какими-то нюансами с той и другой стороны. И это определяет не только мою практику йоги, но и вообще всё, и практику на коврике тоже. То есть для практики на коврике нет специальной отдельной философии.
— Можешь подробнее это пояснить? Как практика на коврике вписывается в буддизм?
— Та философская основа, про которую я буду говорить, состоит из разных пазлов. Все традиции сходятся на том, что живое существо находится в состоянии базовой глубинной неудовлетворенности своим бытием. И это проявляется как глубинная потребность, не наполняемая ничем — что ты ни делай, что ты ни клади туда, этого всегда недостаточно. И единственный способ с точки зрения этих традиций эту потребность удовлетворить — это обнаружить свою изначально существующую природу, одним из аспектов которой является безусловная любовь и безграничное творчество. В буддизме это описывается как союз пространства и блаженства. Пространство — это та самая пустота или пустотность, которая не является нулём, но которая является безграничным потенциалом, в котором возможно всё. И энергия, которая возникает в этом пространстве и проявляет всё существующее, обозначается как блаженство.
В Шайва-тантре это описывается как соединение, союз Шивы и Шакти, где Шива — это то самое пространство, всё принимающее, открытое для всего, а Шакти — энергия, которая в этом пространстве проявляется. И для того, чтобы она могла проявляться максимально полно, это пространство должно быть готово принимать все её аспекты без исключения. Поэтому Шиву иногда описывают как качество ума, в котором нет точки соотнесения действительности с самой собой. Когда мы воспринимаем действительность, мы всегда соотносим её с каким-то чувством себя, относительно которого мы всё измеряем и решаем: это нам нравится или не нравится, это хорошо или плохо, это приятно или неприятно. У Шивы нет этого узкого коридорчика, из которого он смотрит на вещи, поэтому он принимает все проявления Шакти, и не важно, гневные они или прекрасные, ужасные — любые. И всё, что ей нужно для того, чтобы проявляться и проявлять свой безграничный творческий потенциал — это его любящее внимание. И когда мы выполняем свою практику — пусть это будет практика асан, по сути, наша основополагающая задача — развитие этого сознания Шивы, этого всё принимающего, любящего и сочувственного сознания, которое открыто абсолютно ко всему, к любым формам проявления действительности. По сути, вся наша действительность — это сознание, познающее само себя. Сознание, которое по доброй воле принимает сжатые формы, и в этих сжатых формах оно полностью забывает о своём безграничном потенциале для того, чтобы узнавать новые грани и аспекты самого себя, постепенно вспоминая и как бы двигаясь в обратном направлении. Наша практика на коврике может быть вот таким процессом разворачивания, воспоминания, развития безграничного, открытого и любящего сознания. И это может быть сделано разными способами, в том числе реализовано через работу с базовыми энергетическими паттернами, которые составляют наше бытие как физических существ. Когда ты начинаешь в своей практике мыслить этими основополагающими паттернами и выстраивать все асаны, все позы, все техники с точки зрения их взаимодействия, то таким образом ты начинаешь на уровне субъективных переживаний выстраивать этот баланс между Шивой и Шакти. Потому что апана — это как раз то открытое, все принимающее пространство, в котором возможно всё, а прана — это тот потенциал, который может вырасти из этого пространства. И вот так ты учишься давать пространство той самой безусловной любви, которая является нашей истинной природой, а все позы становятся ключом к этой сердцевине любого живого существа.
— Как же ты красиво и доступно говоришь! Аня, по поводу практики вне коврика: тебе свойственны конфликты, грусть, агрессия, обиды? Или ты всё время стараешься быть в некоем ровном состоянии?
— Всякое бывает. Однозначно, я регулирую своё поведение и, разумеется, могу чувствовать себя по-разному, но я всегда думаю о том, как это может отразиться на других. Я стараюсь не взращивать внутреннего цензора, который будет мне что-то запрещать и делить чувства на хорошие и плохие.
Мне очень нравится идея о том, что никакой опыт, никакие чувства и эмоции не являются хорошими или плохими, они все одинаково хороши, так как, являются проявлениями жизни, жизненного процесса и жизненной энергии. И они становятся плохими или хорошими только в том случае, если ты присоединяешь к ним какую-то историю, понимаешь? Когда есть какая-то история, они сразу становятся позитивными, негативными и так далее. В буддизме есть много способов пребывать с тем, что есть, когда ты, например, в своей практике медитации не пытаешь в принципе ни от чего избавиться, ты не пытаешься – боже упаси – стать лучшей версией себя. Это крайне не приветствуется. Ты можешь научиться давать пространство своим чувствам и эмоциям, но при этом не погружаться в них. Слышать их сигналы, понимать, что происходит, что, возможно, тебе нужно или не нужно сделать. Но при этом не позволяешь им поглотить тебя и утопить тебя в этих переживаниях, потому что это совершенно не полезно. Что бы ни возникало, я стараюсь подходить к вещам с этим инструментарием.
— Аня, мне некомфортно задавать тебе этот вопрос, но всё-таки: у тебя есть дети?
— Нет.
— Это выбор или обстоятельства?
— Хм… Скажем так, и то, и другое, но всё ещё возможно. Жёстких концепций по этому поводу у меня нет.
— Меня окружают девушки, женщины, которые не могут забеременеть, у многих несколько лет нет цикла. Сначала я думала, не связано ли это с практикой асан – она достаточно интенсивная, силовая, и в этом проще всего найти причину, но тут, скорее, как раз к йоге с данной проблемой они все пришли. Но в России есть тема с давлением общества. Давлением по многим вопросам, а по этому – особенно. Сейчас все эти девушки – те, кто не хочет иметь детей (пусть на данный момент), те, кто и был бы рад, но не может – они все этому давлению подвергаются. С точки зрения буддизма и практик, доступных тебе, как принимать такие обстоятельства? Обстоятельства невозможности получить то, что ты хочешь.
— Если ты имеешь в виду просто столкновение с проблемой, которую хочется решить, но непонятно как… Я бы подходила к этому с точки зрения здравого смысла. Если бы я очень хотела детей и у меня бы почему-то это не получалось, я бы, наверное, испробовала все текущие способы – ЭКО, терапию, ещё что-нибудь. У меня есть прекрасные друзья, которые с помощью ЭКО забеременели и заимели сразу двух детей вместо одного. Как к этому относиться – другой вопрос. По-разному. И это очень сильно зависит от состояния человека, от его личной истории, от того, какая была история у него раньше. Невозможно дать общего совета. Я бы, упаси боже, никогда не стала говорить типа: да ладно, практикуй и будет тебе, или молись, деточка, и будет тебе. Просто используй весь арсенал, если действительно есть такое желание и ты хочешь это сделать. Я попробовала бы всё, что есть в моём распоряжении, и так я работала бы с любой задачей, которая оказывается в моих руках. Ты хочешь построить дом? Что ты делаешь? Идёшь и исследуешь вопрос.
— Хорошо, но в буддизме страдание – это когда мы сопротивляемся обстоятельствам?
— С точки зрения буддизма, страдание – это непонимание своей сущностной природы. Пока ты её не реализуешь, страдание неизбежно. Однако неважно, какие обстоятельства ты переживаешь, доставляют они тебе дискомфорт или радость – если ты смотришь на это как на процесс разворачивания сознания, процесс самоисследования – тебе просто страшно интересно и увлекательно, и ты думаешь: «Ого, вот это да!». Одним из ключевых понятий является чувство изумления или удивления, вот это переживание чуда бытия. И это переживание не связано с комфортом или дискомфортом. И ни в коем случае ни одна из традиций не предлагает в сложных обстоятельствах сдаться и плыть по течению. Нет. Не могу подобрать тут лучшего выражения, чем здравый смысл. Ты находишься в каких-то обстоятельствах, они тебя не устраивают – попробуй что-то изменить. Я бы сначала пробовала перестраивать какие-то внутренние процессы, но не для того, чтобы адаптироваться под это страдание, не для того, чтобы сделать его менее неприятным, а чтобы выяснить, какие мои истории могут создавать такие обстоятельства. Потому что мы находимся в таких обстоятельствах, которые мы выбираем в соответствии с нашими историями, даже если нам кажется, что это не так. У нас всегда есть причина, чтобы в этих обстоятельствах оставаться, просто чаще всего мы её не осознаём. Но, с другой стороны, я бы делала и что-то, чтобы их физически поменять.
— Но иногда ведь и правда невозможно что-то сделать?
— Если невозможно, то невозможно. Ты просто делаешь то, что можешь. И ты остаёшься с тем, что есть. Если ты не можешь справиться с этим сам, то идёшь куда-то и просишь помощи. Но этот процесс принятия текущей ситуации может быть достаточно многоступенчатым, многослойным и непростым, и поэтому его совершенно невозможно затолкать в какую-то расхожую формулу.
— А расскажи про травмы, ты упомянула их, когда говорила про Тая. Все твои травмы случались на практике?
— Да.
— Это история про начало пути?
— Нет (смеётся). В начале как раз-таки их не было достаточно длинное время, лет пять. Был какой-то локальный дискомфорт, неприятные ощущения там-сям, или из серии зажало и три дня заниматься не могу, но не более того. Сложных случаев не было.
— Сколько, получается, ты практикуешь аштангу?
— Может быть, лет восемь.
— У тебя сейчас дисциплина такая же, как в начале? Шесть через один? Или как получится.
— В целом да. Бывает необходимость адаптировать что-то в зависимости от самочувствия, усталости и так далее. Объём практики может быть разным, хотя я всё равно стараюсь его выдерживать примерно на одном уровне. Хотя иногда я что-то модифицирую, меняю, переставляю или просто решаю, что с одним аспектом я хочу поработать больше.
— А медитируешь каждый день? Сколько по времени?
— Да. В общей сложности, наверное, час. Я иногда делаю разные вещи, базовая практика занимает полчаса и что-то ещё может занять полчаса. Иногда это может занять час сразу, а иногда я стараюсь после практики посидеть хотя бы минут пятнадцать. Тут нет какого-то жёсткого графика, я стараюсь в такие игры с собой не играть.
— Аштангу (ок, аштанга-виньяса-йогу) часто называют медитацией в движении, активной медитацией, а потому формальная – в той самой неподвижной позе – якобы не нужна. Ты как на это смотришь? Эффект от медитации в движении может быть таким же, как от формальной медитации?
— Думаю, для того, чтобы ты мог это реализовать в ситуации, где ты постоянно можешь менять положение тела, у тебя должен быть уже хорошо наработан этот навык в более простых условиях. Мне кажется, что сидячая практика легче с точки зрения развития этого навыка, наблюдения за умом. И я считаю, что нужно и то, и другое. Поэтому мы после led-класса со студентами выполняем очень простую практику медитации, на дыхание.
— После изоляции некоторые столкнулись с нежеланием возвращаться в студию, домашняя практика показалась глубже. Нужно противостоять этому чувству и вести себя в студию? И возможен ли прогресс в домашней практике?
— Я бы для начала спросила, кому это нужно? (Смеётся). Если бы мне хотелось остаться дома, я бы осталась дома. Естественно, всё это постоянно меняется: через месяц может надоесть и захочется пойти обратно в студию. А может быть, никогда не захочется, и это отлично. Нет никаких жёстких правил, и, если человек в балансе с собой и позволяет быть себе тем, кто он есть, он позволяет себе то, что ему нужно. В какой-то момент, возможно, захочется помощи или поддержки. А может быть, нет. Есть много людей, которые занимаются дома. А по поводу развития: в чём? Ты не сможешь какие-то позы делать, которые ты с преподавателем делаешь? Так и бог с ними. Если ты будешь продолжать исследовать и разбираться, ты, возможно, поймёшь принципы, которые лежат в основе этих поз. И пусть ты их не выполнишь с точки зрения формальных захватов или чего-то ещё – это не имеет значения.
Я не буду никогда делать вещи, чтобы обо мне кто-то узнал или обо мне что-то подумал. Вообще мне кажется, что то, как я обращаюсь со своими соцсетями – это верный способ сделать так, чтобы обо мне вообще никто не узнал и никогда не заинтересовался. Потому что читать эти замудрёные порой послания очень скучно.
— Расскажи свою любимую притчу из буддизма.
— Одна из: у женщины умер сын, она очень была подавлена и опечалена этим, и она пошла к Будде, который в то время проповедовал где-то недалеко, и попросила его вернуть ей сына, оживить его. Он сказал: «Хорошо, я сделаю так, если ты найдёшь хотя бы одну семью или один дом, в котором никто не умер». Проведя полевое исследование (смеётся), женщина вернулась к Будде и сказала: «Я не нашла такого дома». Потому что смерть является неизбежным аспектом нашего бытия, тут ничего нельзя поделать. Единственная константа – это непостоянство.
— Ань, ты достаточно «медийная» персона, в том плане, что твоё имя как некий бренд. Нашей стране вообще повезло на количество (и «качество»!) преподавателей аштанги, но есть прям имена-лидеры, которые на слуху у большинства, если не у всех практикующих. Как это произошло?
— (смеётся) Правда? Это для меня новость. Я понятия не имею о том, что это так.
— Да ладно! Я, когда только начинала практиковать и с кем-то обсуждала аштангу, всегда звучало в том числе твоё имя. Так хотелось узнать секрет! Тебя ведь приглашают в разные города с семинарами?
— Да, но не так много. Намного меньше, чем других преподавателей. Когда появилась необходимость как-то проявляться в медийном пространстве…
— Прости, перебью, а что это значит? Что за необходимость?
— Когда мы открыли шалу, пришлось сделать аккаунты в социальных сетях, например. До этого меня там не было и не было желания эту область развивать. Но с шалой потребность появилась: ты не можешь открыть шалу и сидеть “в шкафу”, это нереально. Пришлось и свой аккаунт открыть, чтобы люди понимали, к кому они идут. Но я тогда решила, что я буду писать и рассказывать только то, что мне нравится, и руководствоваться я буду принципом общего блага. Это не должно быть разрушительным, это должно быть полезным. Я не буду никогда делать вещи, чтобы обо мне кто-то узнал или обо мне что-то подумал. Вообще мне кажется, что то, как я обращаюсь со своими соцсетями – это верный способ сделать так, чтобы обо мне вообще никто не узнал и никогда не заинтересовался. Потому что читать эти замудрёные порой послания очень скучно (смеётся).
— Ну, кстати, тексты Тая Ландрума. Он, конечно, красиво пишет, но иногда это слишком сложно для понимания.
— Я помню, как мы перевели первую нашу статью Тая. Это был текст под названием «Что такое выравнивание». Мы взялись за это с Юлей Вашталовой, моим партнёром по переводам, это был мой день рождения. Мы переводили три дня по восемь часов кряду (смеётся). Мы не могли оторваться, потому что это было очень интересно, но мы сломали себе мозг полностью. Пишешь подстрочник и ничего не понимаешь. Но чем больше ты изучаешь источники, на которые он опирается, тем понятнее становится. Зимой у него был текст про сознание, которое узнаёт само себя, и на это раз нам казалось, что тут всё совершенно ясно: сознание узнаёт само себя (смеётся). И, кстати, мы переводим видео-курс Тая, все те самые воркшопы, на которых я когда-то почувствовала связь и вдохновение с этим человеком. Мы перевели уже почти всё, а это десять часов видео. Эти видео уже загружены на его платформу.
— Ого! То есть прям на русском языке будет на его сайте всё?
— Да, будет отдельный русский раздел, в котором будут все эти видео с русскими субтитрами в нашем переводе. Испанского раздела на его сайте нет, французского нет, а русский будет! (Смеётся). Я этим занималась весь карантин.
— Вау! Это была твоя инициатива или он попросил?
— Это была моя инициатива. Мне хотелось это сделать, и я считала, что это будет хорошей помощью для нашего русского комьюнити, которое уже успело полюбить Тая, но зачастую сталкивается с трудностями понимания его непростого языка. Инструкции его очень глубокие, многосоставные и на слух воспринимаются тяжело, если слушаешь впервые. Поэтому я предложила ему сделать это. Он сказал: «Здорово! Но ведь нам потребуется видео-редактор со знанием английского и русского, это непросто». Я говорю: «Мы найдём». Благодаря Ане Глинко нашлась прекрасная женщина по имени Светлана, она живёт в Крыму, она студентка Ани, и она работает на местном телевидении, она профессиональный видео-редактор, она занимается аштангой, знает английский и любит Тая. Десять из десяти!
— Магия!
— Соответственно, во время карантина Светлана не работала, у неё было свободное время, как и у переводчиков, поэтому большую часть мы успели закончить до того, как всё открылось. Сейчас у неё времени чуть меньше, но к концу июля мы должны доделать всё.
— Поспешили в этом смысле власти отменить изоляцию. Хотя обещают вторую волну. (Смеёмся). Про это можно написать?
— Да, конечно.
— Супер. Благодарю тебя за этот разговор, Аня.
Беседовала Диана Гуцул.
