- Интервью

«Давай о капотасане, а не домашнем насилии»: Анна Гурьева про спасение себя, сочувствие к абьюзерам и важности говорить об этом

Авторизованный преподаватель метода из Санкт-Петербурга Анна Гурьева – о себе как жертве домашнего насилия, тотальной беспомощности, чуде обретения своего я и причинах, почему такие истории нельзя умалчивать. И о том, что практика на коврике – не повод уйти в себя, но способ выйти к людям. 

— Аня, на днях ты анонсировала воскресный урок в поддержку организации, занимающейся проблемой домашнего насилия. Ты упомянула, что это коснулось тебя лично. Можешь рассказать об этом подробнее?

— Да, у меня было неудачное – очевидно – первое замужество, которое длилось четыре года. Все эти четыре года я находилась в ситуации домашнего насилия, в её абсолютно классической форме: с физическим насилием – муж меня бил, с сексуальным насилием, моральным, психологическим. Если взять список классических признаков абьюза, то там это всё присутствовало. Он не позволял мне общаться с лучшей подругой, ограничивал мои контакты с родственниками, всячески их осуждал или ругал, в клочья разодрал мою самооценку. Это была ситуация, где человек хочет полностью тебя контролировать и непрерывно за твой счёт самоутверждаться. И что бы ты ни сделала, этого всегда недостаточно. У нас ещё в семье был такой «шизотерический» уклон: я была плохая мирянка, недостойная и бездуховная, а он был великий гуру. И в таком ключе все четыре года протекли. Плюс бесконечные паранойи по поводу измен. Разные всевозможные домашние скандалы. Это привело к попытке суицида с моей стороны в какой-то момент, в начале замужества, когда было уже совсем плохо. Отдельная история – как я потом собирала обратно своё существо из ничего. Пережив это на собственном опыте, я отлично осознаю трудности, с которыми сталкиваются люди в такой ситуации. Я понимаю, почему они не говорят об этом, когда они из этой ситуации выбираются, почему они сразу никуда не идут рассказывать про это направо и налево. Потому что это очень трудно и нужно много времени, чтобы вообще принять тот факт, что с тобой это происходило. И вообще, чтобы начать осознавать себя снова как существо, которое имеет право на жизнь и радость. На это нужно много времени. Но если бы это происходило со мной сейчас, то я бы знала, что делать – я позвонила бы в кризисный центр и нашла себе терапевта. Потому что сейчас это более-менее на слуху, ты понимаешь, что у тебя есть такие возможности. А тогда мне даже в голову такое не приходило. 

Молчи

— Ты была абсолютно одна с этой проблемой?

— Абсолютно. И никто не хотел встать на мою сторону и помочь мне. Друзья, которые у нас были общие, в основном были с его стороны. Они все были очень милые люди, а он в социуме проявлял себя совершенно нормальным, адекватным человеком. Мне вообще никто не верил, что он может так себя вести. Это было два разных создания. Но при этом у него был лучший друг, который видел, как всё происходило, но ни разу не вмешался. У нас была тусовка, в которой мы всё время находились – каббала Михаэля Лайтмана – и там тоже все неоднократно видели, что происходит, как он меня бьёт и как со мной обращается, и никто ничего не делал. Они считали, что это наше семейное дело и они не имеют права в это вмешиваться. Несмотря на то, что сейчас ситуация очень сильно поменялась, во многом она вообще не изменилась. Не поменялась она с точки зрения реакции социума на происходящее. Это до сих пор тема, на которую неудобно и не принято говорить. Например, если ты остался без средств на улице или если ты заболел, то ты можешь пойти и попросить помощи – это нормально, это не стыдно. Но что касается ситуации домашнего насилия, то они по-прежнему где-то за гранью.  Когда ты начинаешь об этом говорить, люди отводят глаза и им становится некомфортно, они хотят, чтобы ты с ними об этом не говорил.

— У тебя есть объяснение такое реакции? Почему у нас так?

— Об этом лучше говорить с каким-нибудь специалистом, который исследует этот феномен. Я, честно сказать, не знаю.

— У тех людей, которые тебя окружали, ты не интересовалась, почему от них не было поддержки и помощи?

— Я вообще больше никогда в своей жизни не видела этих людей. И, естественно, не поддерживала никаких контактов и не имела никакого желания это делать. Но в итоге от мужа я ушла, и когда я это сделала, то тот социум, в котором я находилась, он подверг меня осуждению. Они сочли, что я поступила некрасиво, что я бросила его ради другого мужчины. 

— А он стал себя так проявлять до замужества или уже после?

— На самом деле до. Ну, то есть буквально за короткое время до того, как мы пошли в ЗАГС, это уже имело место быть.

— Для меня однажды стало открытием, что насилие – это не всегда про физическое воздействие: оно имеет абсолютно разные формы, оно может быть эмоциональным и причинять не меньшую боль.

— Однозначно. И оно не привязано к гендеру, это может произойти с кем угодно. Сплошь и рядом, когда родители принуждают подростка принять определённое религиозное мировоззрение – это насилие. Женщины поступают с мужчинами так сплошь и рядом. Это не вопрос взаимоотношения полов, это вопрос взаимоотношения между людьми в принципе.

— Сейчас, когда эти голоса стали звучать, ты слышишь среди них мужские голоса?

— Нет. У меня на слуху практически нет таких. Я пока разбиралась с материалами организации, нашла у них раздел под названием «Мужчины против насилия», и там разные публичные личности что-то высказывают относительно этой ситуации. Но чтобы кто-то прям стоял во главе подобной организации, публично помогал, что-то делал – такого я не знаю. Вижу от них много обратной реакции пока, к сожалению.

— Немного привяжу вопрос к практике: самые эмоциональные асаны – прогибы – они часто становятся причиной наших слёз. Я сама неоднократно заходила в зал в прекрасном настроении, а потом прогиб – и ты выбегаешь прореветься. Ты была свидетелем подобной реакции у мужчин? Или они настолько у нас затюканы общественными рамками, когда с детства им говорят, что мужчины не плачут, так мужчины себя не ведут, — что в ситуации с домашним насилием, как и в зале, они выбирают не проявлять эмоций?

— Может быть. Я ни разу не видела рыдающих мужчин у себя на занятии. Видела ругающихся матом, фурчащих, бурчащих, бегающих вокруг коврика. У них свой какой-то способ проявлять себя.

— А ты йогой занималась уже тогда или потом пришла к этому?

— Нет, я йогой начала заниматься позже. В юности я пыталась, но быстро бросила. А снова практиковать стала года через четыре, как всё это закончилось. 

— Йога стала одним из средств реабилитации?

— Стала, однако в этом смысле самым мощным средством реабилитации для меня стал буддизм, который дал мне инструменты для работы с этими состояниями, с пониманием того, кто я, как устроена действительно, в каком положении находятся живые существа, независимо от того, кто они. Самое ценное из того, что я могла бы, пожалуй, назвать – это сочувствие. Без этого ты просто не можешь справиться с такими вещами. Ты можешь отодвинуть их на задний план, загнать в угол своего подсознания и превратиться в стену, невротика, который всего боится (если, естественно, у тебя нет какого-то хорошего терапевта, который может тебе помочь, но у меня не было). И я из состояния абсолютного невротизма постепенно-постепенно, благодаря методам буддизма, пришла в какую-то норму – я очень хорошо помню этот момент: прошло примерно пять лет, когда я вдруг поняла окей, вот сейчас я в норме и сейчас из этой нормы я могу что-то делать.

— Сочувствие по отношению к себе ты имеешь в виду?

— Ко всем. Не важно. К себе — естественно — и к любым людям, любым существам. Идея в том, что все так или иначе находятся в одинаковом состоянии. Какими бы нам странными и счастливыми или несчастными люди ни казались, они все страдают одинаково. И даже если нам кажется, что я страдаю больше, чем другой, то это не так: просто у него свои страдания. И люди, которые проявляют агрессию, они на самом деле очень сильно страдают. Потому что только из состояния этого дикого внутреннего сердечного спазма можно делать такие вещи по отношению к другим. 

Когда ты начинаешь это понимать, тебя начинает отпускать. Это очень важно, потому что, если ты всё это будешь в себе носить, ты просто не выдержишь в какой-то момент, твоя психика сломается, ты будешь ненавидеть и это чувство злости и обиды добьёт тебя.

И сочувствие по отношению к себе, но у меня этот процесс занял гораздо больше времени, потому что – как ни странно, ситуация домашнего насилия делает тебя в некотором роде маргиналом. То есть ты чувствуешь себя чуть-чуть вне нормального социума, ты думаешь, что с тобой что-то не так, раз с тобой это начало происходить, ты думаешь, что ты сам виноват, потому что так устроено у нас – это первое, о чем у нас думают. У тебя нет инструмента, через который ты мог бы это перепрожить. Глубоко и по-настоящему, и спокойно распустить эти все узлы. А в буддизме есть эти инструменты. Благодаря этому я выжила, скажем так. Тогда это был вопрос выживания. Йога дала мне чуть-чуть другое: она дала мне огромный ресурс в виде движения. И это движение не позволило мне погрузиться в самую чёрную депрессию, которая у меня, естественно, тоже была после всего этого. Но вот это движение оно как бы разгоняло эти состояния, и я могла из них выбираться хотя бы на какое-то количество часов в день. И постепенно-постепенно количество этих часов увеличивалось. И йога дала мне — аштанга, будем говорить конкретнее, — вот эту мощную дисциплину, которая тебя держит в определённом режиме. И это очень важно, потому что, когда твоя психика разодрана в клочья и ты просто постоянно норовишь скатиться в очень глубокую яму, в глубокую депрессию, этот режим тебя постоянно собирает, и собирает, и собирает, и ты из этого собранного состояния можешь как-то уже функционировать хотя бы.

— Тогда вопрос сразу о карме: знакомые с этим понятием иногда фанатично начинают относиться к нему и любую ситуацию рассматривать с точки зрения того, что человек происходящее заслужил или должен с ним смириться и усваивать урок. Как быть с этим?

— Ты имеешь в виду, когда люди находятся в этой ситуации?

— Когда и в ней находятся, и со стороны оценивают, говоря, что человек такое отношение заслужил и должен пройти этот путь.

— Буддизм научил меня тому, что мы действуем из здравого смысла. И что так или иначе мы очень стараемся не причинять вред другим людям, и мы очень стараемся не причинять его себе. И в буддизме закон кармы он вовсе не выглядит как наказание. Ты осознаешь, что у любых ситуаций есть причины, осознаешь, что у тех ситуаций, которые происходят с тобой, есть причины в виде твоих поступков, взглядов и так далее, но это не является наказанием. Тебя никто ни за что не наказывает, это вообще никак не связано с чувством вины. Это связано с некоторыми заблуждениями, ты мог просто ошибиться: что-то сделать, и это привело к таким последствиям. То есть это ничем не отличается от, например, того, что ты включил плиту и поставил на неё случайно пластиковую чашку, а не железную. Ну, просто спросонья. Чашка стала плавиться, чёрный дым, запах, всё такое. Но нет чувства вины, к этому привязанного, — ты просто убираешься, выбрасываешь чашку и идёшь дальше. Здесь то же самое. Ты можешь распутать этот клубок, развернуть его обратно, чтобы посмотреть, какие действия могли привести к этому, какие состояния и так далее, но так или иначе ты смотришь на ситуацию просто с точки зрения здравого смысла. Если она тебя разрушает, если она вредна для тебя или очевидно вредна для человека, который в этой ситуации находится, и ты наблюдаешь за этим, то с этим нужно что-то сделать. То есть вообще никто не предлагает стоять тебе коленками на горохе пожизненно. Как только ты осознаешь, ты должен что-то с этим сделать. Ничего глупее не придумать, как оставаться в бездействии. В буддизме нет идеи кары ни за что. Тебя вообще никто и ни за что не собирается наказывать. Первое, что ты узнаешь, что ты, как живое существо и обладатель природы Будды, заслуживаешь всего самого наилучшего. Тебе вообще не нужно вылезать из кожи вон, чтобы доказать, что ты заслуживаешь любви, добра и всего остального. Нет!

Голодный дух или путь Бодхисаттвы

— Расскажи, пожалуйста, про психосоматику этих травм. В своей практике в поддержку кризисного центра ты хочешь уделить внимание именно поясничному отделу, наверняка это не просто так.

— Подвздошно-поясничная мышца одна из первых структур, которая реагирует на стресс в любой форме: прямой физической угрозе или психологической. Это то, что мы сейчас переживаем во время этой однозначно стрессовой ситуации. Это та структура, в которой очень много зашивается этих стрессовых состояний, поэтому она так много беспокойств может доставлять. Когда мы начинаем заниматься, у нас всё время болит то спина сбоку, то нога, то под животом – это всё она. И все эти сложности с прогибами, большое количество боли, которая с ними связана – это тоже она. Поэтому это благодатная почва для приведения себя в какой-то внутренний баланс, просто расслаблять её и учиться, как её меньше напрягать, сокращать и сжимать. Учиться её вытягивать и давать ей пространство. 

— В твоём случае практика асан вскрывала пережитые травмы или нет?

— Однозначно да. У меня было несколько прямых переживаний старых прожитых историй, когда ты что-то делаешь, вспоминаешь и возвращаешься полностью в это состояние. И в этот момент это состояние полностью растворяется, оно отпускает тебя. Эта эмоциональная связь полностью разрушается. Но это всегда происходило, когда одновременно с этим имела место быть мощная практика медитации. Например, на курсе Ричарда Фримана мы очень много медитировали, до практики и после практики, у нас был отдельный ретрит – мы ходили в ретритный центр каждую неделю, и была очень интенсивная практика аштанги. И вот там это со мной происходило прям очень явно. Что касается просто практики на коврике, то естественно всплывает много разных чувств, но тебе их сложно бывает соотнести с причиной. Ты просто переживаешь массу разных эмоций, и не всегда понятно, что там и откуда. Они просто выходят из тебя.

— А не было такого, когда вылезает что-то во время практики, а ты не знаешь, как дальше с этим жить. То есть всегда ли достаточно йоги, или же она может что-то извлечь, с чем потом нужно идти к психологу, допустим. Или самой же практикой или медитацией можно разобрать это до конца?

— Это очень зависит от ситуации, но в целом, повторюсь, любому человеку, оказавшемуся в том же положении, что и я, я бы однозначно посоветовала идти к терапевту. Я считаю волшебством и чудом то, что я встретила буддийского учителя, ламу, он совершенно особенный, у него безграничное сочувствие, благодаря этой связи многие вещи у меня проработались. В целом я просто в таком маха-поле какого-то благословения оказалась, что некоторые вещи проработались сами. Я помню, как через три года, например, мне перестали сниться кошмары, которые снились практически каждую ночь. Как постепенно неврозы уходили и уходили. Но если бы это начало происходить сейчас, я бы отправилась на терапию, потому что это очень опасно. Когда ты сталкиваешься  с такими глубокими внутренними переживаниями, которые очень разрушительны для твоей личности и с которыми ты однозначно в какой-то момент просто не справился, не зная просто что с ними делать, и куда-то их отложил, чтобы они перестали тебя убивать какое-то время, — если ты начнешь разбираться с этим сам – это может очень плохо закончиться. И особенно если это приводит к депрессивным или суицидальным моментам, то только к психотерапевту. Это из серии: если у нас болит живот, мы идем к гастроэнтерологу. Мы не думаем, что если я буду три часа медитировать, то живот пройдёт. Здесь то же самое. 

— Расскажи про кризисный центр, вы в каких отношениях?

— Пока особо ни в каких. Я им написала, позвонила, еще раз написала. Я просто осознала, что хочу помогать именно здесь – это было очень ясное переживание, что моя энергия – она очень охотно двигается в этом направлении. У нас сейчас масса возможностей помогать другим есть.

— По поводу этого: иногда мы настолько в практике зациклены поисками себя, ответов на свои вопросы, что забываем в какой-то момент о необходимости служить ещё чему-то. Расскажи о важности не уходить только внутрь себя, пожалуйста. 

— Когда мы сосредотачиваемся на себе, наш мир становится очень узким, ограниченным и плоским. Мы варимся внутри своих внутренних схем – это всегда очень ограниченный набор, даже если нам кажется, что у нас очень богатый внутренний мир. Это не так (смеётся). Но наша внутренняя природа Будды, наша благая сущность реализуется через взаимоотношения с другими людьми. И йога – это тоже про взаимоотношения, про понимание взаимосвязи всего со всем, которое естественным образом начинает к тебе с практикой приходить. И когда ты зацикливаешься на самом себе, ты становишься как голодный дух. В буддийской мифологии есть такие существа, есть отдельный мир голодных духов, в котором можно оказаться, если ты был очень жадным и всё время хотел всё только для себя. У этих голодных духов огромные круглые животы и очень маленькие рты – туда очень сложно что-то положить, а то, что туда попадает, начинает их ранить. Так вот, зацикленность на себе — она погружает нас в это же состояние. И первое качество, которое тебе предлагают развивать, рассказывая о пути Бодхисаттвы, — это щедрость. Она может проявляться на очень разных уровнях: ты можешь делиться вещами, деньгами, временем, душевным теплом, знаниями и так далее. Главное, что когда ты приучаешь себя к этому, ты развиваешь в себе это качество и умение, которое у нас у всех есть. Но привычная нам логика эго не согласна с такой постановкой вопроса, она считает, что чем больше мы под себя подгребем, тем мы будем счастливее. Но происходит ровным образом наоборот: чем больше ты пытаешься взять, тем хуже ты себя чувствуешь, потому что тебе всегда недостаточно. Что бы ты ни сделал, ты никогда эту дыру не закроешь, тебе еще что-то нужно. И вот мы, как голодные духи, всё время ходим и выпрашиваем что-то: дайте мне любви, дайте мне внимания, денег и ещё чего-нибудь. Но когда ты открываешь в себе вот эту естественную способность к щедрости, ты в этот момент осознаешь, что это и было то, что тебе нужно, и то, что тебя наполняет и закрывает эту дыру. Ты перестаёшь клянчить у мира что-то. Единственное, чего ты хочешь, это безгранично делиться, и твоим ночным кошмаром становится ситуация, когда ты не можешь делиться. Но к счастью, такой ситуации в принципе не существует, всегда есть какие-то возможности. Они могут быть абсолютно разного свойства, можно не привязываться ни к каким правилам и идеям, ты просто действуешь спонтанно, по ситуации и понимаешь, что здесь я могу сделать что-то для других – отлично, и ты просто идёшь и делаешь. 

— А ты не думала о проведении практик для таких женщин, которые обращаются в кризисный центр.

— Думала! Я уже написала об этом им, рассказала, чем занимаюсь и что хотела бы делать. Надеюсь, эта возможность у меня появится.

Сострадание вместо отрицания

—  Ань, я лично была свидетелем того, как слушатели историй о домашнем насилии недоумевают, зачем люди, пострадавшие от него, говорят об том публично. Скажи, пожалуйста, почему важно об этом говорить, почему эти истории должны звучать?

— Потому что я очень надеюсь, что таким образом мы научимся лучше выстраивать взаимоотношения друг с другом. Потому что до сих пор, по крайней мере в нашем российском социуме, мы плохо понимаем, что такими действиями можем причинить другому серьёзное страдание, и у этого страдания будут очень далеко идущие последствия. То есть мы осознаем, что если мы дадим кому-то в нос, то это плохо – нос будет болеть, заживать, придётся идти к врачу и так далее. Но что касается вот этих психологических аспектов, тот тут они нам кажутся какими-то несущественными, несуществующими. Зачастую люди просто не понимают, какой вред они друг другу наносят. И чем больше будет вот этой обратной связи, тем больше будет понимания и осознавания в социуме того, что происходит, как одно влияет на другое, почему не надо так делать. И второй момент связан с тем, что эта тема по-прежнему слегка табуирована, она за гранью, и очень важно вывести её оттуда. Потому что это абсолютно нормально – пойти и попросить помощь, если с тобой что-то произошло. Пойти и поговорить с кем-то об этом. И чтобы люди были открыты к этому, понимали, что да, в этом случае действительно нужна помощь, — очень нужна эта обратная связь от людей, которые каким-то образом от этого пострадали. Еще один немаловажный момент: мне кажется, что такая открытость меняет чуть-чуть наше представление о норме, потому что по-прежнему «бьёт – значит, любит». Люди до сих пор так думают. Как понять, что происходящее с тобой – это не норма? Что так не должно быть? Что это не смешно и что так не у всех. И что так не принято. Я сейчас скажу ужасную вещь и даже не знаю, стоит ли об этом писать, потому что потом меня закидают камнями… Когда случился весь этот скандал вокруг Паттабхи Джойса, я, честно сказать, была в шоке. Не от самой ситуации – она мутная и непонятная, там ничего не известно и вообще не об этом речь. Я говорю о том, какая была реакция в российском комьюнити: это было тотальное отрицание. Со всех сторон. Понятно, что люди защищали свои ценности, что они отстаивали то, что им дорого – они имеют на это право. Но не возникло даже доли сомнения, мало кто попытался просто предположить и подумать: «Окей, а что, если действительно кто-то пострадал, то что?» И если бы был какой-то такой анализ, то возможно все выступления в защиту гуруджи, может быть, выглядели бы немного изящнее, мягче и сочувственнее. Многие мои знакомые, которые пережили насилие, говорили: «Столько лет уже прошло! Я тоже насилие пережила, но я же не бегаю с красным флагом». Для меня это всё было большое потрясение – увидеть, как у нас с этим сейчас. И вне зависимости от того, кто прав, и кто виноват – сама реакция на ситуацию за пределами адекватности. Меня испугала эта картина, когда практически никто не попытался разобраться или хотя бы привнести в эту ситуацию сочувствие, сказав, что да, мы не верим в это, но если всё же кто-то пострадал, то нам очень жаль. Единицы так сделали, хотя это должно быть естественно. И в целом, что я наблюдаю в йога-социуме – это вот это состояние: давай, может, не будем про это говорить? Давай поговорим о мотивации на практику и капотасане. Но мы ведь живём в мире, мы живём среди людей, выстраиваем с ними взаимоотношения. Мы сами, зная об этом и видя эту ситуацию, должны думать о том, как нам выстраивать эти отношения, чтобы не причинить другому человеку вред. Как нам самим не стать человеком, который совершает насилие. Мне очень понравилось, что в организации «Насилию.нет» есть программа под названием «Автор насилия»: если человек проявил агрессию и понял потом, что неправильно себя повёл, что он не хочет себя больше так вести, он может пойти и ему тоже помогут. И это очень круто, этот момент меня сильно зацепил, потому что многие правозащитные организации сразу кидаются на баррикады, делят всё на плохое и хорошее, правое и левое, а здесь – сочувствие и помощь для всех, потому что нас всех плющит по-разному, у нас у всех случаются неврозы, затемнения – всё, что угодно, вещи, о которых мы потом жалеем. Каждый из нас может оказаться в ситуации, когда ты сделал что-то плохое с точки зрения твоей этической системы, и теперь тебе как-то нужно это трансформировать, тебе нужна помощь и ты не хочешь больше это повторять. Поэтому круто, что ребята не собираются сразу всех сажать в тюрьму, а реально хотят помочь.

— Очень глубокий подход, я первый раз о таком слышу. Ань, по поводу твоей истории: стандартная реакция на неё – знала, за кого выходила замуж, почему столько лет терпела. Как и в истории с Паттабхи Джойсом один из главных аргументов тех, кто категорически отрицает всё – зачем тогда пострадавшая к нему из года в год ездила. Мы не о его виновности или невиновности, мы строго о реакции общества. Ты на эти вопросы себе нашла ответы? Почему у тебя так было?

— Я смотрела один из прямых эфиров этой организации – «Насилию.нет» — и там её руководитель как раз говорила, почему нельзя просто взять и уйти в таких случаях.

 То есть почему женщины или мужчины могут годами находиться в очевидно вредной и разрушительной ситуации. Но она это объясняет с точки зрения так называемого Стокгольмского синдрома, когда выстраиваются очень странные взаимоотношения между жертвой и преступником. У меня нет рациональных аргументов вообще. Ни одного. Это невозможно объяснить с точки зрения здравого смысла. С точки зрения здравого смысла вообще не нужно было выходить за такого человека замуж и вообще после первого проявления уйти и больше никогда с ним не видеться. Более того, уйти от него мне было очень сложно, и это тоже было в некотором роде чудо. Потом еще некоторое время он мне писал письма следующего содержания: что я отражаю его добро и благо, и что, как только мы расстанемся все увидят, какое я ничтожество. На самом деле, когда ты постоянно находишься в этом, ты начинаешь в это верить. Ты начинаешь верить в то, что ты ничтожество, что без этого человека ты вообще не обойдёшься, что ты заслужил всё, что он с тобой делает, и что так и должно быть. И это очень страшно. В этой ситуации человек может не выжить. Поэтому даже если не имеет место физическое насилие, если нас не истязают и не мучают, то просто такая постановка вопроса – она уже повод очень быстро бежать, не оглядываясь.

— То есть наша задача, если мы находимся не внутри этой ситуации, а со стороны, в качестве наблюдателя — это не оценивать, не задаваться вопросами почему так происходит, а просто помогать?

— Такие люди находятся в нашем окружении, если нам стало об этом известно. Потому что посторонний человек не скажет о таком. И раз так, то значит, что происходящее с этим человеком – наше дело, я считаю так. Естественно, насилием ты не победишь насилие, но ты можешь проявлять беспокойство, разговаривать с человеком, который оказался в этой ситуации, ты можешь ему рассказывать, показывать факты, максимально информировать его о происходящем, чтобы вытряхнуть его из этого состояния. А главное, что ты можешь ему пообещать – это какую-то защиту, принятие, убежище и помощь в этой ситуации. Потому что одна из частых причин, почему люди остаются в этом – страх не обеспечить своё существование. То есть если ты женщина с двумя детьми, или окей – ты без детей, но у тебя небольшой доход и вы вдвоём снимаете квартиру, то ты не знаешь куда ты пойдёшь. И если в этот момент у тебя появляется кто-то, кто может тебе с этим помочь, — это может послужить очень большим пинком, который заставит тебя собраться и уйти оттуда. Потому что со стороны эта ситуация видится иначе, не так, как изнутри.

— Ань, тебя это в какой-то степени привело в йогу?

— Да. Все эти вещи так или иначе пошли мне на пользу: и йога, и буддизм выросли в моей жизни из состояния полутрупа. Может, я бы не принялась за эти вещи с таким бешеным энтузиазмом в другой ситуации. И однозначно у меня самой было бы меньше сочувствия к другим людям, потому что чем больше ты сам пострадал, тем лучше ты понимаешь страдания других. В одном из текстов, которые я читала, говорилось, что Бодхисатва на своём пути переживает самые разные виды страданий и боли для того, чтобы развить умение работать с этими типами страдания и боли. И что потом он точно знает, какое лекарство и от чего нужно, потому что он всё это испытал на себе. И это был один из аргументов, почему я решила вложить усилия в эту тему – потому что я прожила её, я могу помогать здесь многими разными способами, я могу быть полезна в этом. 

— Когда ты стала рассказывать свою историю другим?

— На самом деле я вообще не говорила про это другим практически никогда и ни с кем, кроме, естественно, мужа своего. Ни с кем из знакомых или друзей тоже особо эту ситуацию не обсуждала. Есть люди, которые в курсе, но косвенно и без деталей. Я реально до недавнего времени просто вообще не хотела её касаться. Для меня её вербальная реализация — это мощный триггер для переживания этих вещей. Но, к счастью, так получилось, что эти переживания как-то уже самораскрылись наконец-то. Я вдруг поняла, что окей, сейчас я готова говорить об этом.

— Ты ощущаешь некое освобождение в связи с этим? Ведь озвучивая что-то, мы как бы даём выход наружу тому, что внутри.

— Думаю, да. Способность говорить об этом – часть процесса исцеления. Вообще проговаривание очень важно и очень помогает.

— Благодарю тебя за твою смелость, Аня.

Беседовала Диана Гуцул.

Класс Ани (асаны на расслабление и удлинение поясничной мышцы, пранаяма и медитация) в поддержку некоммерческой организации «Насилию.нет» состоится в воскресенье, 17 мая, в 13.00 (мск). 

Кризисный центр ставит целью сделать проблему домашнего насилия видимой, и создать такие условия, чтобы пострадавшие знали куда обращаться за помощью, а общество перестало обвинять в произошедшем жертв. 

Нравится? Поделись с другими