Учитель аштанга-йоги из Америки Дилан Бернштейн впервые приехал с семинаром в Россию в конце 2019 года (Георгий Савин, спасибо за это тебе!). После майсор-класса в последний день мы спросили у него согласия поговорить с нами, а после его утвердительного ответа влюбились в него еще больше: Дилан оказался абсолютно открытым человеком, готовым поделиться своим видением на любую тему и потратить на это столько времени и энергии, сколько вам нужно.
Йога, которая нас выбирает
— Дилан, традиционный вопрос: с чего всё началось? Как в твою жизнь пришла практика?
— Думаю, я прекрасный пример того, что в большей степени йога выбирает нас, а не мы йогу. Мне было 14 лет, в моём небольшом городке около Детройта не было студий и учителей йоги. Но у меня была одна прекрасная преподаватель литературы: она учила нас писать, читать, учила стилю и пониманию смыслов. И однажды она предложила нам один месяц заниматься только практикой асан и медитацией. Нас было двадцать. Каждый день мы приходили в 8 часов утра, у нас не было ни математики, ни естественных наук, ни географии, только йога и дзен. И несмотря на то, что я был молодым, глупым парнем, который не понимал многого, я воспользовался этим шансом. Я уверен, что все мы так или иначе связаны с идеей йоги… Я сразу начал понимать, что это что-то действенное, очень сильное, но я был тинейджером и немного сумасшедшим, как бывают многие в этом возрасте. Я практиковал и думал: «Здорово! Я должен делать это каждый день», но потом я забывал об этом на две недели, занимался чем-нибудь другим, но возвращался обратно.
— Были какие-то особые обстоятельства, которые привели в йогу? Внутренний запрос?
— У меня были причины, чтобы пойти на практику, но сейчас, оглядываясь назад после 40 лет йоги и дзена, я понимаю, что у меня не было выбора. Я задаю себе вопрос, который можно задать относительно любого события в вашей жизни — почему мы совершаем то или иное действие? Нам кажется, что у нас есть выбор, что у нас есть причины, но потом, когда мы оглядываемся назад, создаётся впечатление, что, может быть, высшие силы подтолкнули нас к этому. В этом смысле важным является понятие кармы, которое есть во всех традициях йоги, понятие причинно-следственных связей. В «Упанишадах» написано: «Да, мы видим. Да, мы дышим. Но что есть это дыхание? Что есть эта способность видеть?». Вот это «почему?» становится важным вопросом. У моей мамы есть сестра-близнец, и она вышла замуж за индуса незадолго до моего рождения. Так что я вырос с родственниками-индусами, некоторые из них приезжали к нам в Огайо. Сначала они казались мне странными, но потом у меня появилось к ним большое уважение и любопытство. Моя тётя ездила в Индию каждые два года и привозила мне оттуда какие-нибудь подарки, а мой папа продавал комиксы, которые я очень любил. Поэтому тётя из поездки в Индию привозила мне стопку комиксов, и с раннего возраста я читал «Рамаяну», «Махабхарату», читал о Ганди-джи. Думаю, именно в тот момент было посеяно семя. После, в высшей школе, у меня появилась возможность заниматься наукой (химией), но моему сердцу импонировала идея заниматься йогой и дзеном. Я в общем-то не очень хорошо знал, что такое йога и дзен, я знал только, что учитель был хорошим. И тогда мой папа спросил у меня: «Что ты собираешься делать?» Я ответил: «Мне следует взять класс по химии, но мне действительно интересно заниматься йогой и дзеном». И папа спросил: «Тогда зачем тебе заниматься наукой?». Я сказал: «Ну, потому что это поднимет мой учебный балл». И тогда папа ответил: «Если ты займёшься химией, я уверен, что твои оценки станут лучше, но, если ты займёшься йогой и дзеном, возможно, вся твоя жизнь станет лучше».
— Ого! Как тебе повезло с папой. Он сам практиковал?
— Нет, но это не помешало ему понять, что для меня будет лучше.
— Ты сразу начал с аштанги?
— Я практиковал хатху – медленные, осознанные движения и дыхание, и только 15 лет спустя в Индии я пришел на класс аштанги. Мой первый учитель жил на севере, в Дхарамсала. Я заметил, что он очень хорошо правил разных людей: у некоторых были жёсткие тела, у некоторых гибкие, кто-то был молод, кто-то стар, кто-то худой, кто-то не очень. Я подумал тогда, что тоже хочу этому научиться, а он сказал: «Да, но для этого ты должен практиковать аштангу». Фактически до этого я никогда не ходил в йога-студии. Я держался подальше от них, потому что они становились всё популярнее, и мне они казались неискренними. В 90-е я был в Сан-Франциско, а моя
девушка практиковала аштангу и звала меня с собой. Она говорила: «О, это очень классно! Там есть один парень, и он так прыгает, у него ноги здесь, руки здесь! Просто невозможно поверить! И есть ещё один парень, он может прыгать назад, вверх. И все потеют и иногда истекают кровью!». Я тогда подумал: «О мой бог!» и упустил шанс в тот раз, потому что там практиковали многие люди, с которыми я был тогда не очень знаком. А я был в своей квартире и говорил: «Нет-нет-нет!».
— Не жалеешь об этом?
— Мне кажется, что в некотором смысле мне даже повезло, потому что, если бы я понял, насколько популярной была аштанга, мне было бы трудно ею заниматься. Я такой человек, что, если мне нравится рок-группа, которая нравится всем и у всех есть футболки с ней, то мне трудно продолжать её любить. Мне трудно принять что-то, что популярно. Тогда я даже держал в секрете свою практику на протяжении многих лет, никому не рассказывал, что я практикую, не вёл себя так, как будто практикую.
— Чем ты занимался в то время, как зарабатывал себе на жизнь?
— Моя карьера была связана с образованием. Я никогда не думал, что можно преподавать йогу, и не знал, что есть такая профессия. Я знал, что в Индии есть гуру, но в 90-е было не так много учителей йоги по всему миру, а те, кто занимался этим, зарабатывали не так много.
— Когда в твоей жизни осталась только практика?
— Это интересный вопрос. Я думаю, что можно заниматься йогой 24 часа в сутки, но иметь какую-то работу: водить грузовик, преподавать в школе, продавать ракеты или оружие. Если ты становишься учителем йоги, то это не значит, что ты становишься настоящим йогом. Всё это сложно… В 2005-ом я жил во Вьетнаме, а у моего друга был классный ночной клуб, самый большой от Токио до Бангкока. Он предложил мне быть менеджером и это стало большой честью для меня. Я работал там и одновременно делал свою практику: закрывал двери клуба около двух-трёх часов ночи, единственный непьющий там человек. Я садился на свой мопед и ехал в Сайгон на цветочный рынок, приезжал домой, делал украшения из цветов, чтобы отойти от клуба, потом спал, потом вставал, практиковал… И там было очень-очень жарко. Потом я возвращался в клуб, хотя мне не нравилось там бывать. В конце концов я ушёл оттуда. Эта работа была трудной с этической точки зрения: нужно было обеспечивать хорошую, расслабленную атмосферу, но ради денег и в месте, где люди напиваются и делают различные глупые вещи. Это было странно, и заняться только йогой было действительно полезно для меня.
—Помогла ли хатха в практике аштанги или наоборот, мешала?
— И то, и другое. Практика хатха-йоги, безусловно, помогла. Но самая полезная вещь, которая помогает всем, кто хочет начать практиковать аштангу — это медитация. Если вы умеете сидеть и дышать, концентрировать свой ум, то вы можете использовать этот навык в триконасане, в мостах, в любых асанах. Я начал практиковать аштангу, когда учитель в Индии предложил сосредоточиться только на ней. Но я сказал ему: «Аштанга? Разве это не такая силовая разновидность йоги вроде американского фитнеса, где все отжимаются?». А он сказал нет, аштанга — это одно из истинных направлений йоги, сказал, что в ней хатха встречается с медитацией, что для меня было двумя сторонами одной медали. Но потом был мой первый лед-класс и я подумал: «Что?! Вы думаете, что можно медитировать в навасане?! Вы шутите?». Но мне понравился этот вызов. И даже не столько вызов в физическом плане, сколько идея того, что я должен сохранять спокойный, тихий ум, в то время как я выполняю эту интенсивную серию асан. Причем мне понадобилось пару дней, чтобы я понял: «Эй, подождите-ка, мы ведь практикуем одну и ту же последовательность поз снова и снова». Я не знал этого. Было очень интересно познакомиться с аштангой таким образом, пройти через всё это и осознать, что метод поразительно действенный: он помогает мне медитировать, практиковать асаны, дышать. Помогает мне в жизни. Вскоре я начал понимать, что существует огромное аштанга комьюнити, и оно становится больше с каждым днём. Для меня поездка в Майсор до сих пор является способ понаблюдать за моим сопротивлением нахождению в группе людей, и преодолеть его. Это очень важно. Будда учил, — ну, или его последователи — что главными понятиями в нашей жизни являются Будда, дхарма и сангха. Это значит, что есть человек, который проживает эту жизнь и исследует метод, есть дхарма – это то, что мы изучаем, и есть сангха – комьюнити, все другие люди со своими привычками и бедами, – они так же важны, как и Будда. Будда, дхарма, сангха.
Иди практикуй
— Поделись воспоминаниями о Паттабхи Джойсе.
— Знаешь, я не был очень близок с ним. Я не могу даже назвать себя его прямым учеником. Дело в том, что мы просто были в одном месте, но все равно я был очень-очень рад возможности находиться в этой действительности. Первый раз я поехал в Майсор, чтобы высказать свою благодарность. У меня не было много денег, всего несколько сотен долларов и старый мотоцикл в Сайгоне. Я разговаривал с моим другом Клейтоном и сказал, что хочу однажды оказаться в Майсоре, чтобы сказать спасибо Паттабхи Джойсу.
Клейтон посмотрел на меня и сказал: «Сейчас! Сейчас самое время поехать и сделать это». А я сказал: «Да, если бы у меня были деньги. Может быть, я подзаработаю немного и бла-бла-бла, и то, и другое, и пятое, и десятое». Но Клейтон посмотрел на меня и снова сказал: «Сейчас! Сейчас самое время поехать и встретиться с гуруджи». И я подумал: «Ну да. Такой шанс не выпадает каждому: если у тебя есть возможность позаниматься с учителем, нужно ею воспользоваться». В современном мире существует представление, что учитель должен охотиться за учениками. «Эй, ребят, приходите на семинар Дилана. Я здесь! Вы можете прийти и посмотреть на меня». Но, если мы нашли учителя, сила которого помогает нам, мы должны следовать за ним. Я не имею в виду надоедать. Мне это помогло очнуться и понять, что время ограничено, жизнь ограничена и, если вы осознали силу йоги и, если у вас есть возможность посвятить какое-то время занятию, которое помогает вам, — это стоит того. И когда я первый раз увидел Паттабхи Джойса, я просто подошёл и сказал: «Гуруджи, я так благодарен вам, этот метод так помог мне и многим другим людям». И он сказал: «Да-да-да! Иди практикуй!». И он делал так всегда — я имею в виду, он принимал это и не давал своему эго становиться раздутым.
— Сколько раз ты практиковал с ним?
— Однажды всего лишь, в 2007-ом. Он был в хорошей физической форме, это было до того, как начались его проблемы со здоровьем.
— Мы не можем обойти историю с обвинениями гуруджи. Какой позиции ты придерживаешься? Если придерживаешься.
Хорошо, что ты задала этот вопрос, причем очень умело и проницательно. Я не хочу придерживаться позиции одной из сторон этого вопроса, потому что я понимаю, что в таком случае я отвергаю позицию другой стороны и раню других людей. Это не тот вопрос, в котором я должен высказывать, что я думаю, и убеждать вас в своей правоте и в неправоте кого-либо. Потому что таким образом я задену чьи-то глубокие чувства, а они не чувства по поводу их любимой футбольной команды или того, насколько хороша их машина. Это чувства по поводу их садханы, их гуру. Так что мы можем выиграть в этой ситуации, задумавшись о чувствах всех её участников. Всё это повлияло на индивидуальное отношение к йоге каждого практикующего, поэтому это очень важный вопрос. Думаю, появление этой истории может принести большую пользу, ведь это глобальное движение, связанное с почитанием женщин и попыткой наконец-то преодолеть проблему узаконенного в обществе их унижения. И если есть какая-то вещь, которую Индия должна исправить, то это именно их отношение к женщинам. Я не хочу сказать, что я лучше или что я точно знаю лучший способ, но мне кажется, что весь мир должен объединиться и найти новый способ уважения женщин. Йога основана на традиции «учитель и ученик», которая по своей сути предполагает, что один человек в шале имеет очень много власти над другими людьми. Вопрос в том, как мы можем следовать этой традиции, не развращая гуру, потому что, когда мы падаем ниц перед чьими-то стопами и представляем этого человека как живое божество, мы предоставляем ему столько власти, что это может вести к злоупотреблению. Опять же, мои рассуждения не относятся сейчас именно к Паттабхи Джойсу, но я вижу, что подобные ситуации случаются во всех студиях, на многих классах, где учитель получает так много уважения, что начинает думать: «Так, я учитель, я не должен мыть тарелки за собой. Можешь принести мне кофе? Я же учитель». Или «Вот мой номер телефона — я учитель. Может вечером куда-нибудь сходим?». И это очень скользкий путь. Хорошо, что эта история стала обсуждаемой: мы сможем вынести уроки из неё и сделать этическую составляющую йоги ещё лучше, подходящей для людей по всему миру, потому что отношения учителя и ученика имеют свою специфику и они не должны быть унизительными.
— Отношения между тобой, как учителем, и твоими учениками изменились из-за этой ситуации?
— О, хороший вопрос. Я думаю, что нет, потому что на протяжении долгого времени я учил, или пытался поделиться идей, что шала — это неподходящее место для оскорблений, и я не знал о существовании физического оскорбления, о котором я узнаю сейчас. Если одна женщина говорит, что она была оскорблена, то я ей верю. Может быть есть женщины, которые неправильно что-то поняли или лгут, я не знаю, но верю в то, что это может быть и правдой…Две женщины говорят об этом, я верю, девяносто женщин говорят — верю. Я вообще верю женщинам. Отвечая на вопрос, поменялось ли что-то в моих отношениях со студентами, я точно могу сказать, что нет, потому что я всегда просил своих студентов дать мне знать, если мои правки слишком сильны или если то, что им говорят делать, не подходит им. Может быть, у вас был длинный вечер и вы устали, хорошо, скажите мне об этом. Мне нужна обратная связь, потому что я не гуру и не предсказатель, я не могу понять это просто так.
— Расскажи о правках: зачем они нужны? Можно ли практиковать хорошо и корректно без них?
— Да, конечно! Думаю, правки нужны для того, чтобы практикующий ощутил, что асана может чувствоваться по-другому. Например, вместо того чтобы тянуть руку как можно дальше в паршваконасане, я правлю так, чтобы человек почувствовал, как хорошо раскрыть корпус. С другой стороны, это право студента – почувствовать это самому с помощью ежедневной практики. Я не хочу, чтобы мои студенты были зависимы от меня и от моих правок. Например, я помогаю какому-нибудь студенту в экападаширшасане в понедельник, вторник и среду. Помогаю ему почувствовать, что всё хорошо, что он может глубже. Настаёт четверг, и я не помогаю, потому что хочу дать ему понять, каково делать это самому. Я не хочу, чтобы студенты были зависимы от учителя.
— Как считаешь, Шарат похож на дедушку?
— Да, интересно… Когда мы начинали интервью, я сказал, что йога выбирает нас. И если говорить о Шарат-джи, то это единственный учитель йоги, который не выбирал этот путь, он не говорил: «Знаете, может быть, я попробую преподавать». Ему передали это напрямую. Именно практика — то, чем он делится с нами. Лично для меня в этом и есть суть гуру. Паттабхи создал нам прекрасные условия для практики, и Шарат-джи тоже. Иногда он ведёт себя не так, как его дедушка, потому что он другой человек. И поэтому моё уважение к нему больше в тысячу раз — он такой, какой он есть, он не пытается вести себя, как его дедушка, или подражать ему.
— Каким студентом был ты или твои друзья, когда вы только начинали практиковать аштангу? Отличаются ли сегодняшние практикующие от практиков того времени?
— Я оказался немного в точке перехода: раньше йога для иностранцев была в некотором роде дхармой аутсайдеров – это были люди, которые не могли вписаться в обычное общество, оно их не удовлетворяло. Мы были фриками, мы не были нормальными людьми. В то время как в настоящее время йога стала так широко распространена, слава Богу, что это представляется вполне разумным – иметь хорошую жизнь, иметь научную степень и задаваться вопросом, должен ли я стать химическим инженером или учителем йоги. Но мир меняется так быстро, что, когда я разговариваю с некоторыми молодыми людьми и они произносят слов «йога», и я говорю его же, мы говорим о разных вещах. Когда люди становятся старше, у них всегда есть искушение говорить, что вот, когда мы занимались йогой, мы делали это правильно, но это не про меня. «Раньше, когда я ездил в Майсор, всё было правильно, а сейчас всё развращено» — нет, нет, нет.
— Какова йога в твоей повседневной жизни, вне студии?
—Моя йога в повседневной жизни здесь и сейчас и в дыхании. Я думаю, дыхание — это то, что стоит нашего внутреннего внимания. Я стараюсь не слишком много планировать, что я буду делать потом, или не сожалеть о том, что уже случилось и быть сейчас, в этом моменте. Я много путешествую, и когда я нахожу минутку прогуляться по новому городу, я замечаю: «Вау! Москва великолепна! Я так мало понимал, как всё устроено здесь». Поэтому для меня йога — это созерцание.
— Сейчас мы практикуем йогу два часа в день, а потом идём заниматься нашими обычными делами, работой, семьёй. Не
мало ли времени мы уделяем асанам? Как это было в те времена, когда ты начал ездит в Майсор?
— Ну, для меня Майсор — это ретрит, где я могу отстраниться от того, что я делаю в своей повседневной жизни и сфокусироваться на практике. Но если ретрит становится единственным занятием, становится вашей жизнью, я не думаю, что это ценно. Важно уметь извлекать уроки из любого ретрита и применять эти знания в повседневной жизни. Это должно влиять на то, как мы обращаемся с водителем такси, со своими друзьями и на то, что я стараюсь не пихать никого в метро.
— Был ли у тебя когда-нибудь выбор между практикой и кем-то в твоей жизни?
— О, очень сложный вопрос… Думаю, передо мной никогда не стоял такой выбор. Практика для меня была настолько важна и ценна, что все, кого я люблю, и кто любит меня, понимают, что практика — это часть моей жизни.
Моя практика представляет собой стандартные майсор-классы 6 раз в неделю, кроме лунных дней. Это в основном практика асан: иногда я делаю первую серию, иногда вторую, иногда продвинутые. Сейчас я не чувствую необходимости добавлять в свою практику новые позы — может быть, это желание придёт позже, не знаю. Но я получил новую асану в 2011-ом, то есть я получил новую асану 9 лет назад, ууууу (смеётся). Но я чувствую, что у меня достаточно поз, с которыми я могу работать и в которых я могу двигаться вперёд, поэтому я не хочу брать новые асаны или новые серии. Каждый день я делаю пранаяму. И каждый день я сижу — мы можем назвать это медитацией. Иногда у меня получается успокоить ум, иногда у меня возникает слишком много мыслей, но это нормально. Но, как я уже говорил, для меня практика асан и медитация — это две стороны одного процесса.
— Сколько времени длится твоя практика?
— Не очень много. Я не считаю, один-два часа. Где-то десять лет назад моя практика длилась 2-3 часа, я чувствовал, что мне есть над чем поработать. Но сейчас один-два часа — это прекрасно. Пару раз в год я езжу в ретрит, где медитирую по 10 часов в день.
— Випасана?
— Да, я люблю випасану. Иногда я посещаю храмы. А ещё прекрасные учителя и практики дзен-традиции в Германии, к которым я езжу последние пять лет – это одно из моих главных мест для ретрита. Конечно, один-два раза в год я езжу практиковать аштангу к учителю в Майсор или в другие места на несколько недель или несколько месяцев, чтобы быть уверенным, что кто-то приглядывает за мной. Но когда я живу своей обычной жизнью, которая по большей мере состоит из путешествий и преподавания, я практикую 1-2 часа, этого достаточно.
— Сталкиваешься ли ты сейчас с болью или трудностям во время практики? Может быть, есть асана, которую ты не любишь?
— Я уверен, что, если я буду не любить какую-то асану, она не будет любить меня в ответ, поэтому нет. Конечно, у меня есть некоторая чувствительность и боль — бывшие травмы, старое тело, некоторая скованность, жёсткость.
— Какова йога в твоей повседневной жизни, вне студии?
—Моя йога в повседневной жизни здесь и сейчас и в дыхании. Я думаю, дыхание — это то, что стоит нашего внутреннего внимания. Я стараюсь не слишком много планировать, что я буду делать потом, или не сожалеть о том, что уже случилось и быть сейчас, в этом моменте. Я много путешествую, и когда я нахожу минутку прогуляться по новому городу, я замечаю: «Вау! Москва великолепна! Я так мало понимал, как всё устроено здесь». Поэтому для меня йога — это созерцание.
— Сейчас мы практикуем йогу два часа в день, а потом идём заниматься нашими обычными делами, работой, семьёй. Не мало ли времени мы уделяем асанам? Как это было в те времена, когда ты начал ездит в Майсор?
— Ну, для меня Майсор — это ретрит, где я могу отстраниться от того, что я делаю в своей повседневной жизни и сфокусироваться на практике. Но если ретрит становится единственным занятием, становится вашей жизнью, я не думаю, что это ценно. Важно уметь извлекать уроки из любого ретрита и применять эти знания в повседневной жизни. Это должно влиять на то, как мы обращаемся с водителем такси, со своими друзьями и на то, что я стараюсь не пихать никого в метро.
И я стараюсь внимательно следить за этим, и я не могу предугадать, что будет потом. Я начал меньше преподавать три года назад. Я хотел убедиться, что мне хватает собственного пространства в жизни, поэтому я стараюсь не преподавать несколько месяцев каждый год. В начале 2017-го я решил поехать в Африку и я подумал: «О, я поеду в Африку, я не буду преподавать и у меня будет больше времени на себя, я смогу больше практиковать продвинутые асаны, глубже их исследовать. И как только я приехал в Африку, у меня начала появляться боль и мне пришлось прислушаться к своему телу, которое не было готово к практике продвинутых асан.
Об одиночестве, адекватности, и луковых кольцах с сахаром
— Часто говорят, что йога — это мужская практика. Как ты думаешь, нормально ли то, что женщины сейчас практикуют наравне с мужчинами и стараются вкладывать столько же сил в свою практику?
— Я думаю, что вообще все люди индивидуальны. Моя практика и практика другого мужчины не одинаковы. Ваша практика и практика другой женщины не одинаковы. И, конечно, наши практики не похожи друг на друга. Бесспорно, мы должны уважать те природные различия, которые есть между нами. И, как ты сказала, в истории было намного больше мужчин, практиковавших йогу. Вообще-то, то, что мы называем йогой, практиковали только брамины, в том числе асаны, пранаяму. То есть это было доступно одной группе общества. Но через какое-то время в философии появилось понимание, что шанс соединиться со Всевышним, почувствовать единство, должен быть у всего общества. В «Бхагават-гите» говорится, что каждый должен иметь возможность воссоединиться с божественным через ежедневные действия. Вы можете быть дворником и подметать улицы для себя или вы можете быть дворником и подметать улицы для бога, для Кришны или Иисуса. Я думаю, это было революционным моментом. Буддийские учения были революционными: считается, что у Будды среди последователей были женщины. Первыми были его бывшая супруга и его мать. И, конечно, Кришнамачарья был первым, кто публично обучал йоге и асанам женщин. И первой женщиной, которой Кришнамачарья преподавал йогу, была западная женщина. Я уточняю это не потому, что я хочу сделать акцент на их расе, а потому что Индия была британской колонией, женщины в Индии должны были соблюдать очень строгие правила: как нужно себя вести, как одеваться, когда и с кем гулять. Европейские женщины для жителей Индии были загадкой, потому что они могли передвигаться без сопровождения, могли пить и курить. Они могли заниматься тысячами занятий: охотиться, ездить верхом. Но у индийцев есть такая замечательная способность как принятие. Я думаю, что главный подарок, который Индия сделала миру — это принятие множественности, наличия многих-многих дорог, которые могут привести вас к божественному. Кришнамачарья начал обучать европейских женщин, когда они поняли, что они заинтересованы в практике йоги, асан и всего такого. Одной из таких учениц была Индра Деви, которая потом поехала обучать йоге по всему миру, даже в Южной Америке. А когда индийские женщины увидели, что Кришнамачарья начал обучать европейских женщин, это было поводом для них сказать: «Эй, это наша культура, это наша традиция. Если ты обучаешь европейских женщин, пожалуйста, обучай и индийских». При этом Кришнамачарья имел свой взгляд на то, каким будет будущее, и говорил, что женщины — это будущее йоги. Это очень интересно с точки зрения того, что если мы посмотрим на сегодняшнюю ситуацию, то мы увидим, что большинство практикующих йогу действительно женщины. И это прекрасно, это чудесная история о том, что каждый имеет доступ к йоге: теперь у нас практикуют мужчина-брамин и западная женщина, о мой Бог! Это вносит в практику особенности, учитель теперь должен взять на себя определённые обязанности, но главное, наши действия должны оставаться в рамках ямы и ниямы.
Я не верю в историю, которую я где-то слышал, что аштанга была изобретена, чтобы обучать индийских мальчиков. Или в то, что она была создана по типу какой-то разновидности западной гимнастики. Доказательством, которое предоставляют эти люди, является то, что они видели каких-то индийских мальчиков, выполняющих что-то похожее на аштангу. И они говорят: «О, они взяли это из британской гимнастики». Или шведской гимнастики, я не помню. Может быть, это так, может быть, нет. Нам почему-то нравится верить в то (и это касается не только йоги), что индийская традиция, и в особенности духовная, была рождена не в Индии. Я не понимаю, почему мы не даём Индии кредит доверия в аспекте вед и йоги. Мы почему-то считаем, что представления Индии о мире не имеют под собой научного обоснования. Но, например, в «Рамаяне» есть история о мосте из Индии на Шри-Ланку. И сотни, тысячи лет западные люди говорили: «Ой, что за глупая история». Но десять лет назад на фотографиях, сделанных из космоса, люди заметили там какую-то конструкцию, сделанную руками человека. Река Сарасвати — мифическая река, которую никто не мог найти. Упс! Сейчас у нас есть достаточно развитые технологии, чтобы понять, что она была. Почему мы не можем просто поверить в это? Вы должны предоставить мне много доказательств, чтобы я поверил, что йога пришла не из Индии. И мне кажется даже обидным то, что люди пытаются использовать современные технологии, чтобы доказать, что йога работает. Люди, которые практикуют йогу, с древних времён знают, что йога работает, они узнали это ещё до того, как были изобретены микроскопы и всё то, что мы называем современными технологиями. Я говорю непоследовательно, но я абсолютно не верю в историю, что йогу придумали несколько сот лет назад, чтобы тренировать индийских мальчиков. И вы можете практиковать аштангу очень по-разному: можете практиковать её очень спокойно и расслабленно, а можете практиковать так, что ваша нервная система будет становиться очень возбуждённой. Думаю, вы должны практиковать так, чтобы это приносило вам как можно больше пользы. Если вы чувствуете, что вы становитесь слишком мужественной, что вы теряете своё божественное женское начало, то вы, безусловно, должны что-то поменять. Я знаю истории, когда женщины практиковали и теряли свой менструальный цикл, думая: «Ну и ладно, я не хочу иметь менструальный цикл, я хочу следующую позу». Вряд ли это правильно. Я не знаю и никогда не буду говорить женщинам, что им делать со своим телом, но мы должны уважать свою природу. Если практика слишком интенсивная и у девушки нет менструации, я бы предложил ей подумать о своих приоритетах.
— Я слышала, что если человек начинает заниматься аштангой, но не заботится о теле, то через 2-3 года он не выдержит и бросит практику. Как думаешь, есть какой-то срок, после которого с уверенностью можно сказать, что человек уже точно не бросит практиковать?
— В Индии есть прекрасная метафора: если насыпать соль в стакан с водой и размешать, то соль растворится, и вы больше не сможете отделить её от воды. Я думаю, то же самое с йогой: если вы практикуете её, так скажем, правильно, то ваше тело, ваш разум, ваше осознание становятся неотделимыми от пользы, которую приносит практика. Но если мы говорим про асаны, то вы можете остановиться в любой момент. Я знаю очень много людей, которые практиковали 14-15 лет и потом ушли в какую-то другую практику асан. Сейчас многие люди отказываются от аштанги. Некоторые практикуют больше двадцати лет, и теперь прекращают, — причём очень публично, — потому что их оскорбляет некоторое лицемерие аштанги.
Но то, как вы начнёте практиковать, действительно очень важно. Это либо создаст прочную основу для практики, либо сделает так, что через какое-то время вы упрётесь в стену и вам придётся что-то менять. Обычно это что-то в физическом аспекте: некоторые начинают практиковать слишком агрессивно и через какое-то время у них случается выгорание. Или они пьют кофе каждый день на протяжении долгого времени и занимаются практикой очень интенсивно, у них тоже происходит выгорание. И им придётся что-то изменить. Сейчас мы видим людей, которые столкнулись с разными рода препятствиями, потому что их практика изначально была основана на идеалистическом представлении, что, если они будут следовать определённым правилам и целовать определённые стопы, всё встанет на свои места. Безусловно, я уважаю традицию, но в то же время йога должна приводить к правде. Вы должны понимать, что лицемерие существует и в йога-индустрии, и в современном мире вообще. Очень тяжело избежать двойных стандартов и полуправды. До этого вы спрашивали меня, изменились ли мои отношения с учениками, и я сказал, что нет. Конечно, я стараюсь вдохновлять людей практиковать с хорошими учителями, практиковать с Шарат-джи, но также я призываю смотреть, наблюдать за происходящим вокруг. Не превращайтесь в роботов, которые не умеют мыслить и посвящают себя только асанам, или в роботов, которые покупают вещи для йоги, пишут посты о йоге, едят йогические блюда и вообще все из себя такие йоги. Стремление людей идентифицировать себя с чем-либо настолько сильно, мы так хотим принадлежать к какой-то касте, что это желание легко может быть использовано людьми, которые хотят, чтобы вы принадлежали к их племени.
— Придерживаешься ли вы каких-то принципов в своём питании?
— Я ем только жареное и с большим количеством сахара. И это работает.
— И лучше всё вместе?
— Да, всё вместе (смеётся). Например, луковые кольца, добавляю туда побольше кленового сиропа – это очень полезно. Шучу (смеётся).
Я не думаю, что здесь можно обойтись правилами какого-то конкретного подхода к питанию, мы должны сами найти то, что будет приносить нам пользу. Мой подход к питанию всегда меняется. Это очень важный момент. Мы не сможем продвинуться в практике, если мы не будем обращать внимание на всё то, чем мы занимаемся в повседневности. И еда — это очень важный выбор в нашей жизни. Когда мы говорим о еде, очень важны три вопроса: что, где и с кем. Что касается пищи, то это индивидуально. Это может подходить тебе сегодня, но другому человеку это сегодня не подходит, это может быть хорошо для меня завтра, но не сегодня. Мы должны искать свой собственный, индивидуальный подход и экспериментировать.
— Как и везде, нам приходится искать баланс в асанах, в еде, в нашей ежедневной жизни…
— Да, было бы очень здорово, если бы были правила, которые можно принять, и всё тогда будет хорошо. Но мне кажется, жизнь немного сложнее. Я не думаю, что Будда так вёл себя, я не думаю, что Паттабхи Джойс так вёл себя, я не думаю, что Шарат-джи так делает. Я не думаю, что следование правилам — это хорошо. Хорошо прислушиваться к советам, которые дают вам мудрые люди, хорошо с ними экспериментировать, но не стоит делать то, что вам не подходит. Что касается меня, то я стараюсь питаться достаточно чисто, как мне кажется. В моем рациона растительная пища. Я предпочитаю есть за 12 часов до практики. То есть, к примеру, если я преподаю в 6.30, то встаю в три, и тогда за день до этого последний раз я ем в 5 вечера и иду спать с пустым желудком, чтобы легко проснуться и попрактиковать, потом перекусываю что-нибудь немного перед преподаванием, но обязательно дома — это важно. Если вы никогда не задумывались об этом, то это может показаться глупым, но понаблюдайте за тем, как вы чувствуете себя в кругу определенных людей. Члены семьи — хороший пример, с ними вы чувствуете себя легко и комфортно, наполненным и открытым, так, что всё, что вы съели, хорошо усваивается в атмосфере любви.
— А связан ли отказ от мяса, курицы, рыбы с практикой йоги? Ахимса для тебя — об этом?
— Я очень рад, что ты подняла этот вопрос в таком ключе. Если практика ахимсы для какого-то индивида включает в себя вегетарианство, я думаю, что это здорово и я поддерживаю это. Но нужно иметь в виду, что ахимса — это нечто большее, чем просто вегетарианство. Если бы Патанджали действительно хотел от нас этого, он бы так и сказал: «Эй! Не ешьте мясо!». Но он говорит: «Не приносите вреда окружающим существам». Ахимса — действия, не приносящие страдания. Вы можете есть вегетарианскую пищу, которая произведена в условиях, где животным приносят страдания или людям приносят страдания. Можете есть пищу, при производстве которой использовались химикаты, которые потом попадают в воду и убивают микрофауну, рыбу, наносят вред людям. Вы можете есть органические овощи, которые были привезены из такого далека, что это похоже на путешествие для еды. Это очень скользкая дорожка. Я не думаю, что это так просто: все не должны делать это, все должны делать то. Я думаю, что каждый должен сам найти своё определение ахимсы и должен сам определить свою практику ахимсы. Думаю, что практиковать все ямы на все сто невозможно. Абсолютно невозможно говорить всегда правду и в любой ситуации. Вы попадаете в ловушку. Невозможно никогда не приносить вреда. Когда вы едите кокосовый органический йогурт, в нем содержатся специальные бактерии, которые помещены в такую систему, которая их убивает. Каждый выбор, который мы делаем, очень сложен, потому что мы не можем понять, что за ним последует. Поэтому мне кажется, что ахимса — это практика, которая предполагает нечто большее, чем отказ от мяса. Например, у меня есть хорошая подруга, супер-веган, она любит и уважает животных. Она всегда проверяет всё, что есть на столе, и если она не может быть полностью уверена, что еда неживотного происхождения, она просто не будет есть. Это замечательный способ практиковать ахимсу. И в то же время она обожает бриллианты — прекрасные, блестящие бриллианты. И я у неё спрашиваю: «А ты уверена, что бриллианты — это веганский продукт?». «Конечно, уверена. Вы когда-нибудь видели продукт животного происхождения в бриллиантах?». Но откуда берутся бриллианты? Люди работают в действительно тяжелых, рабских условиях, многие из них мало живут, многие умирают. Да, бриллианты могут быть веганскими, но можно ли поставить знак равенства между бриллиантами и ахимсой — это большой вопрос. И я думаю, что каждый должен найти свой баланс. Я не думаю, что я могу стоять здесь и читать вам лекцию о том, почему вам нельзя есть сыр или почему вы не должны иметь бриллианты. Я думаю, это личная практика каждого.
— Как ты считаешь, йога – это путь одиночества?
— Думаю, это то, что лежит на поверхности самоотверженной практики. Мы можем прочитать, что многие проходят через этот период, но это только первое впечатление, когда вы чувствуете себя так, как будто вы абсолютно один, как будто вы на острове. Но, к счастью, это впечатление является переходным и вы можете сделать шаг обратно — навстречу миру. И неважно, будут ли это такие же практикующие или любые другие люди в вашей повседневной жизни. Я думаю, что мы начинаем с того, что мы чувствуем себя оторванными, одинокими, мы так сосредоточены на своём процессе… но я думаю, что нам не следует застревать в этом чувстве, застревать на этом острове. У меня был прекрасный учитель, он монах, я жил и работал с ним. И там были другие его ученики, которые тоже хотели быть буддистскими монахами, а он сказал им: «Не надо!». Он монах уже 30-40 лет, и студенты спросили: «Вы же монах. У вас много монастырей, вас все уважают, мы так любим учение, которое вы несёте. Почему вы не хотите, чтобы мы тоже стали монахами?». И он сказал: «Вы потратите так много времени вдали от людей, вы побреете головы и уйдёте далеко от общества, вы будете жить в храме, изучать сутры, практиковать медитацию. И, может быть, вы достигнете какой-то реализации, которая может заключаться только в служении людям. И тогда вам придётся вернуться обратно в общество, но вы уже будете вести себе абсолютно по-другому, вы будете отделены от людей, которым вы должны помогать».
— Сейчас мы ищем вдохновение на семинарах, в социальных сетях, наблюдая за продвинутыми практиками, учителями. Где ты искал вдохновение в то время?
— В восточной поэзии, особенно в японской и китайской. Посмотрите произведения таких поэтов, как Хань Шань, Лао Цзы, Ду Фу и Ли Бо. Я не могу не сказать о японских мастерах хокку Басё, Кобаяси Исса или Бусон. В общем, восточная поэзия и была моим средством массовой информации. Там не говорят «возьмитесь за большой палец ноги, посмотрите на большие пальцы рук». Это вид художественного выражения того, что представляет собой состояние трансцендентной осознанности. Я никогда не читал ни одного поста, который тронул бы меня так, как эта поэзия.
— Приедешь к нам еще раз?
— О, я с удовольствием! Это был первый раз, когда я приехал в Москву, и вообще моё первое путешествие в Россию. И это были прекрасные 72 часа, я действительно наслаждался этим временем.
Беседовала и фотографировала Диана Гуцул, переводила Ася Кудрявцева, ноябрь 2019.
